Мы знаем, к чему это может привести. В результате всего этого на заводе совершенно невозможная обстановка. Я, главный инженер, тяну завод в одну сторону, а директор — в другую. Я строил этот завод, директор на него пришел только вчера, и вот мне, старику с седой головой, приходится угождать юноше, только недавно покинувшему студенческую скамейку. Как хотите, это не дело!

С хорошо разыгранным волнением Муслим встал, подошел к открытому окну, облокотился на подоконник и закурил.

— Так,— Саркисов поглядел на Каира.— Товарищ Альжанов, вы ничего не хотите нам сказать?

Каир поглядел на Серегина, тот кивнул головой: мол, говори, не робей.

— Ну что ж, товарищи,— сказал Каир.— Все, о чем говорил нам главный инженер, все это в том или ином виде есть в действительности. И все-таки в том виде, как нам это представил главный инженер, это ложь. Взять хотя бы историю с Аскаром Сагитовым. Да, доктор Сагатов был в плену, а потом в заключении. Ныне он реабилитирован и восстановлен во всех советских и партийных правах. Его племянница инженер Сагатова предложила нам проект, и мы будем его использовать, потому что это действительно дельный, многообещающий проект, и вы, товарищ Мусин, не могли найти в нем ни одной ошибки, а искали долго. Говорил ли я, что казахи должны овладеть техникой? Конечно, говорил и буду говорить, буду подбирать и учить людей, но не для тех целей, которые мне приписывает Мусин. Одним словом, речь главного инженера получилась клеветническая.

— Замолчать, мальчишка! — Мусин ударил кулаком по столу.— Товарищ секретарь, да что же это такое?

— Спокойно, товарищ Мусин,— Саркисов поднял руку.— Вас не перебивали, не перебивайте и вы!

— Я не хотел оскорбить главного инженера,— сказал Каир.

Мусин почувствовал, что ему нечем дышать, он расстегнул воротник рубашки. Саркисов увидел это и покачал головой. Муслим тоже поглядел на него: «Вот видишь,— говорил его взгляд.— Видишь, что делают эти мальчишки... Не выдавай же старого друга».

После Каира слово взял Серегин. «Эх, не сломал я тебе вовремя голову,— подумал Муслим,— вот ты и лаешь».

— Я буду краток,— сказал Серегин.— Тут шла речь о Сагатовой, о ее проекте. Говорили: молодая, красивая женщина. Это все так! Но она еще и знающий инженер, товарищ Саркисов. И проект ее тоже очень интересен. Умный проект! Именно о нем мы не раз разговаривали с товарищем Мусиным. И очень крупно разговаривали, чуть ли не до крика. Так что, видите, винить одного Альжанова никак не приходится. Тут еще и парторг виноват.

— Парторг виноват прежде всего потому, что у него нет своего лица! — крикнул Мусин.— Директор говорит, а парторг поддакивает.

Серегин засмеялся.

— А как же мне не поддакивать, если я согласен? А согласен я потому, что все эти вопросы мы решали вместе. Вот хотя бы насчет того, что казахи должны овладевать техникой. Ну, разве это не правда? Разве из казахов не должны выходить инженеры, сталевары, мастера литейного дела? А вы ведь что говорите, товарищ Мусин? Что не надо растить национальные кадры. Разве это линия нашей партии? Нет, это ваша собственная линия, товарищ Мусин. Вы же говорите своим соотечественникам — не суйтесь с суконным рылом в калашный ряд: ваше дело овец гонять по степи, а производство не ваше дело. Ну, что можно сказать об этом? Директор вам уже ответил. Подготовка казахов-сталеваров и казахов-горновых — это дело государственной важности. Именно так наш директор Каир Альжанов и ставит вопрос. Но только ставить вопрос — это мало! Надо еще уметь убеждать и растолковывать. Люди, привыкшие к степи, на наши заводы и фабрики идут еще неохотно. Значит, нужно побороть этот древний инстинкт, вдохнуть в них веру, интерес к производству. Вот это главное.

Серегин говорил не громко, но очень убедительно, Муслим несколько раз приоткрывал рот, хотел, казалось, что-то сказать, но так ничего и не сказал.

А Серегин продолжал:

— У нас в стране народы не разделяются на передовые и отсталые, на кочевые и оседлые. Пора казахам идти на завод. Вот вы, товарищ Мусин, боитесь даже слово «казах» произнести. Как бы вас не обвинили в национализме...

Муслим слушал и горестно думал: ну, понес! Сел на своего любимого конька. Теперь уж его ничем не остановишь. Вот демагог! Ладно, говори, говори! Твое слово не камень, оно не убьет и не потопит. Вот что Базаров скажет? Он человек вялый, язык у него подвешен не особенно ловко. Как бы он не повернулся в другую сторону. Забыл, сукин сын, старое добро. Когда его сняли с работы, я взял его в свою канцелярию управляющим! Забыл, все забыл!

— Городской комитет,— сказал Базаров,— в курсе всего, что сегодня говорил главный инженер. Тогда мы не вмешивались в это дело об инженере Сагатовой просто потому, что считали неудобным подменять руководство завода. Это все-таки вопрос внутренний — так думали мы. Вероятно, это было нашей ошибкой. Во всяком случае, сейчас вмешаться придется. Товарищ Мусин, что такое вы здесь говорили об Аскаре Сагатове? Я ушам своим не поверил. Аскар Сагатов — настоящий советский человек, коммунист. То, что он перенес и плен, и лагерь и вышел из всех этих испытаний таким же коммунистом, каким был, и является подтверждением его моральной стойкости.

— Не слишком-то ручайтесь! — крикнул Муслим.

— Ну, почему же не ручаться? Я ручаюсь! — ответил Базаров.— А вот вы-то... Ну, ладно! Товарищ секретарь обкома сам все скажет! Мы же у него в кабинете.

Муслим сидел как в чаду. У него ухало в висках, горело лицо. Вдруг что-то сильно заломило в груди. Неужели опять сердце? Неужели он впрямь потерпел поражение? Теперь все зависит от секретаря обкома,

Саркисов встал из-за стола и долго молчал.

— Товарищи,— сказал он каким-то совершенно новым, резким, жестким голосом,— вот здесь высказывали разные мнения насчет причин разлада руководства на заводе. Все это мы выслушали, зафиксировали и будем обсуждать на бюро обкома. Тогда и будет вынесено окончательное решение. А сейчас мне хочется только сделать некоторые предварительные замечания. Товарищ директор, вы правы, когда говорите, что технике сейчас принадлежит главенствующуя роль. Правильно, передовая техника нам нужна как воздух! Но дело, ко

вечно, не в одной технике, дело еще в людях; и то, что вы занялись воспитанием национальных кадров, говорит о вашей незаурядной политической чуткости. Поэтому желаю вам всего хорошего. Идите по этой дороге, и тех, кто вам будет мешать, бейте прямо наотмашь. А вы,—он посмотрел на Базарова.—Вы слабо руководите, товарищ Базаров, половинчато, безынициативно. И плохо, что свои ошибки вы признаете только тут. Вот об этом вам и надо будет подумать в дальнейшем. А мы тоже прочтем стенограмму и подумаем, тогда и решим. Ну, а пока до свидания!

Саркисов резко отодвинул стул и встал, за ним встали и все остальные. Муслим подошел к Саркисову. Они стояли друг перед другом.

— Адам Григорьевич! — сказал Мусин.— Вы не дали мне слова для ответа, поэтому создалось такое впечатление, что я...

— Эх! — Саркисов махнул рукой.— Это у меня создалось о вас было впечатление, это я проглядел вас!

Вечерело. Мягко сияло заходящее солнце. Муслим и сам не заметил, как шофер его домчал до Темиртау. Всю дорогу он хмурился, вспоминая подробности совещания.

«Не такое у меня было впечатление о вас»,— сказал Саркисов. А какое же, дорогой? Такое, что любой юнец может наступить на горло Муслима, а он будет лежать под ним на земле и улыбаться. Если такое, то ты и правда ошибся. Муслим совсем не такой. Вот увидишь. Есть еще Алма-Ата, есть еще Москва... Есть ЦК партии. Посмотрим, как там поглядят на все...

Не доехав до своего дома, Муслим отправил машину, а сам пошел пешком. Ему надо было успокоиться. А то придет красный, возбужденный, с прерывистым дыханием, дрожащими руками, и Айша сразу обратит внимание. Начнет спрашивать, что случилось. Разве опять на сердце свалить? Давай! Вали! Сердце все выдержит! Тут он заметил, что кто-то сходит с крыльца его квартиры и идет к нему навстречу. Кто такой? Игламбек? Нет, как будто непохож. Игламбек выше и стройней. Впрочем, может быть, и он. Слух о заседании в обкоме успел уже разлететься по всему заводу, и люди, конечно, забеспокоились. Ведь если инженеры стоят за Каира, то