Аскар прав, Муслима уломать не так-то просто. Трусливому человеку с такой змеей нечего связываться. «Неужели я трусиха? — спросила она себя и сейчас же ответила: — Нет, это не трусость, это рассудочность. Рассудок не дает мне свободу. Он мне мешает, он мне нашептывает: чего ты заносишься, девчонка? Что ты понимаешь в жизни? Зачем связываешься со стариком? Будь осторожна, не дерзи, не груби, и тогда все устроится само собой».

Дамеш приоткрыла дверь в партком и спросила:

— Николай Иванович, можно?

— Входи, входи,—сказал Серёгин.—Что-то ты уж больно вежливая стала. То «можно войти?», а то влетаешь, не спрашивая, и даже не здороваешься.

Дамеш вошла в кабинет и сказала:

— Вы уж, наверно, слыхали? Муслим снял меня е работы. Это что? С вашего согласия?

«Легко тебе говорить,— подумал Серегин.— Фор- мально-то Муслим как будто прав».

— Авария ведь была,— тихо сказал Серегин. .

Дамеш пожала плечами и отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— А как я тебя предупреждал, помнишь? — спросил Серегин. Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.— Говорил тебе: будь осторожна, каждый свой шаг проверяй, все делай сама. А ты что?

«Был такой разговор,— подумала Дамеш,— и даже не один, а несколько, я сама во всем виновата. Действительно, следовало вести себя во время смены по-хозяйски, быть внимательной, все проверять, а я всем верила на слово, вот и наказана».

Луч солнца, прямой, багряный, вырвавшийся из тучи, упал на лицо Серегина; и Дамеш вдруг увидела, какой Серегин худой и измученный, как побелели за этот год его виски. А ведь ему всего только сорок пять лет. Вот Аскару столько же лет, и пережил он куда больше, а выглядит лучше.

Серегин сказал:

— Ты, Дамеш, и в самом деле работала недостаточно хорошо.

Она хотела возразить, но он постучал ручкой по столу.

— Слабо, слабо ты работала. Тут и спорить не стоит. Мы тебя неплохо встретили, правда? Все, что ты захотела, мы тебе предоставили. Хотела в цех пойти — пожалуйста, захотела стать сменным инженером — ради бога; заикнулась о курорте — сразу же тебе путевку в руки. Поезжай, лечись, веселись, отдыхай. Так это мы тебе дали, мы, завод. А что ты нам дала? Бригада твоя в прорыве, а тут еще вон какой убыток принесла. И металл потерян, и простой получился в бригаде, и труд целой смены пропал! Видишь, как все это нехорошо?

Дамеш молчала.

Некоторое время молчал и Серегин. Потом он сказал: — Но должен тебе сказать, что Муслим со мной ничего не согласовал. Он знал, что я стану возражать. Решение о твоем перемещении,— неправильное решение, поспешное и несправедливое. Будем его оспаривать! Но ты должна понять, что ты тоже виновата здорово. Нужно честно признать это. Вот что я хотел тебе сказать.

Пока он говорил, Дамеш сидела потупившись и чувствовала, как у нее пылает лицо. Так ей и надо! Она вытерла слезы и спросила: .

— Это все?

— Все,— ответил Серегин.

Дамеш встала и, кивнув головой, быстро вышла, почти выбежала из комнаты.

И вот она шла домой, а слезы все катились и катились у нее по щекам. Сейчас она некрасива, наверно,даже безобразна, с заплаканными глазами и распустившимися волосами. Бог знает, где она забыла платок, а может быть, потеряла его, и нечем прикрыть растре павшиеся волосы. Прохожие смотрели на нее с удивлением — пьяная, наверно, или больная. Кто ее знает. А вот та женщина с сумкой взглянула на нее и сразу же повернулась к ней спиной. Да, это Ажар. Ну, конечно, Ажар... Вот еще беда! И почему, когда у тебя что- то болит, ты обязательно ударишься больным местом? Как будто кто-то нарочно прислал сюда Ажар. У дурной славы, как говорит Курышпай, сто ног. Верно, она уже все слышала. Вот уж посмеялись со своей ведьмой- матушкой! А смотри, повернулась и идет следом. Даже в магазин не зашла. Ладно, только не глядеть, делать вид, что ничего не заметила. Виновата она, конечно, но не Ажар осуждать ее.

Пройдя квартал, Дамеш повернулась и пошла обратно. И вдруг почувствовала затылком: Ажар повернула тоже и идет вслед за ней. Тогда Дамеш резко обернулась — никого нет. Это ей уже померещилось.

Аскар весь этот день не находил покоя. Ходил по комнате, подходил к радиоприемнику, слушал Москву, снова выключил радио и опять слонялся из угла в угол. Что-то мучило его, но он не мог понять, что именно.

Аскар вышел за ворота и присел на лавочку рядом с Иваном Ивановичем. Тот уже совсем поправился, и вылечил его Аскар. Долго промучились с ним амбулаторные врачи, у них уже и руки опустились. Тогда Аскар решил испробовать свой собственный метод. Он ввел в мышцу бедра старика его собственную кровь, смешанную с двухпроцентным раствором новокаина. После первых же уколов старику стало значительно легче, а через неделю он уже ходил по знакомым и рассказывал, какой чудесный доктор живет рядом с ним.

И вот к Аскару потянулась вереница больных. Сколько он ни уговаривал их уйти, они не уходили, сидели на лавочке и ждали. Что тут поделаешь? Пришлось опять надеть белый халат, вынуть сумку с медицинскими инструментами и зажечь синий огонь. Врач не имеетпра- ва отказывать в помощи больному, когда эта помощь ему необходима. Так и получилось, что каждый день с утра Аскар сидел дома и принимал больных. Лечил он всех бесплатно и все-таки побаивался. Вот нагрянет фининспектор, и разговаривай с ним, доказывай, что налог ему платить не из-за чего и не за что. Этот фининспектор был темой постоянного разговора двух стариков. (Аскар и себя называл стариком.)

В этот день Иван Иванович сообщил Аскару, что на заводе произошла авария. Сердце Аскара болезненно сжалось. Он подумал, что, видно, неспроста Дамеш ничего не рассказала ему об этом.

В это время издали показалась Дамеш. Она шла быстро, опустив голову. Аскар посмотрел на нее и совсем приуныл: да, видно, действительно, беда приключилась... Недаром же весь день у него были дурные предчувствия.

Он встал и пошел навстречу Дамеш.

— Дамешжан, что с тобой? Случилось что-нибудь? — спросил он ласково, когда она подошла.

Дамеш вдруг обхватила его за шею и расплакалась. — Да что с тобой, милая?

Аскар обнял ее, довел до скамейки и усадил.

— Ничего, ничего,— повторял он тихо.— Ничего, все будет хорошо. Расскажи толком, что случилось?

А вечер выдался ясный, светлый. За деревьями сверкало озеро. Ветра почти не было, и дым заводских труб стоял прямо в ясном и чистом небе. Кто-то молодой и голосистый около самого озера пел и играл на гармошке. Из парка, с танцплощадки, слышались смех и веселые возгласы. И вот в такой вечер его Дамеш, которую он лет двадцать тому назад носил на плече, кто-то обидел до слез.

— Да ну,— сказал он шутливо.— Что же такое ужасное могло случиться? Да говори же!

— Меня сняли с работы... Приказом Муслима! — с трудом выговорила Дамеш.— Он перевел меня в технический кабинет.

— Ну, а ты и расплакалась? — с нарочитой беззаботностью в голосе проговорил Иван Иванович.— Да что он, бог, что ли, твой Муслим? Что на него разве и управы нет? Сколько есть мест, куда можно жаловаться — посчитай-ка.

— И в самом деле, разве можно так расстраиваться,— сказал Аскар.— Вернется Каир, и все встанет на свое место.

— Да не поэтому я плачу, что перевели,— проговорила Дамеш, утирая слезы.— Знаю, что без работы я не буду... Только обидно, ведь я сама напросилась на эту работу, и вот меня снимают, потому что не справилась.

— Только бы ты была здорова, а остальное все чепуха,— Аскар махнул рукой,—А Муслима мы одолеем, будь уверена.

Он старался говорить спокойно, но сам был зол как черт. Если бы сейчас здесь очутился Муслим, ему бы, конечно, не поздоровилось.

— А сейчас иди умойся и приготовь нам чай,— продолжал он.— За чайком мы все и решим. Кто имеет дело с Муслимом, тот должен сначала хорошо поужинать!

Аскар засмеялся. Улыбнулась и Дамеш.

— Сейчас Лида придет и расскажет нам, что там у вас происходит,— поддержал его Иван Иванович.

Пока Дамеш переодевалась, умывалась и готовила чай, Аскар пошел прогуляться на берег озера. И тут такая досада его обуяла, что он даже сжал кулаки и скрипнул зубами.