Через открытую дверь Каир увидел: прежде чем зайти к нему, Муслим завернул к Акмарал.

«Экий бабий угодник,— подумал Каир с раздражением.— Да не его ли устами говорит мать, когда ругает Дамеш? Да-да, и это тоже надо выяснить».

Муслим вошел к нему в комнату степенной неторопливой походкой. Каир принял его стоя, как младший старшего. Лицо Муслима прямо-таки излучало тепло. Он улыбался, шутил, говорил комплименты и был до того доброжелателен и благовоспитан, что справился даже о здоровье шофера Каира. Затем, когда вступительная часть кончилась, начался серьезный разговор.

Муслим спросил:

— Почему ты так похудел за эти несколько дней, неужели же от дружеских встреч в Караганде?

Каир ответил:

— Худею не от водки, а от плохих советов.

Тогда Муслим обиженно спросил:

— От каких же советов ты похудел? Может быть, от моих?

— Вот именно, вы угадали,— сказал Каир.

— Зачем же тогда ты зовешь меня? — спросил му-- слим.

— Ваш вопрос справедлив,— сказал Каир.— Пора мне пользоваться своим умом... Хотя, может быть, ума у меня не так уж много.

— И отлично! — фыркнул Муслим.— Давным-давно пора становиться взрослым.

Неизвестно, что ответил бы Каир, наверно, что-нибудь очень резкое, но в этот момент в двери показалась голова Акмарал.

— Чай пить прошу, самовар на столе! — крикнула она.

Каир стиснул зубы. Всегда вот так. Только дошел разговор до главного, а мать тут как тут... А ведь именно из- за нее он и начал говорить с Муслимом резче, чем хотел бы. Его возмущала эта непонятная дружба матери и Муслима, их многозначительные перемигивания и улыбки, которыми они только что — он это видел — обменялись. Да, у них как будто полное взаимопонимание. Откуда оно? Мать целые дни сидит дома, да и Муслим тоже или дома, или же на заводе. И когда они успели подружиться? Где же они встречаются? Похоже на то, что у них настоящий заговор.

За чаем разговор возобновился. Первым заговорил Муслим:

— Каиржан,— сказал он задушевно,— ну кого мы веселим своими перепалками? Ведь обязательно найдется и третий, кого это обрадует. Но этот, третий, будет не твой и не мой друг. Ты лучше скажи мне прямо, в чем дело? Ты мной недоволен? Почему? Тебе что-то наговорили на меня? Да? Кто? Скажи?

— Вот это вопрос,— сказал Каир вздыхая.— До чего же он характерен для вас! Обязательно вы должны кого-то в чем-то подозревать. Ох, не ко времени все это!

Он разлил по рюмкам коньяк, желая смягчить свои слова. .

— Слышал, вернулся к Дамеш ее дядя, врач Аскар Сагатов,— сказал Муслим.—Дамеш устроила в честь его той. Всех позвала, никого не забыла, только вот меня и твою мать забыла.

— А жену твою, Муслим, она не позабыла пригласить? — ехидно улыбнулась Акмарал.— Нет, ее-то не позабыла! Видишь, что она делает, жену от мужа отрывает! С женой водку пьют, а муж дома сидя! Ну, как это, по- твоему, хорошо или нет? По-моему, очень нехорошо!

— Да ладно, я об этом уж и не говорю,— сказал Муслим.— Не хотят, так и бог с ними... Насильно мил не будешь. Но как они могли тебя не подождать? Вот чего я не могу понять.

«Да,—подумал Каир,— нехорошо вышло, совсем нехорошо! Значит, я так обидел Дамеш, что она меня и позвать к себе в гости, не захотела. Очень нехорошо! Мелкая мстительность совсем не к лицу Дамеш. Впрочем, женщины все на одно лицо».

— Налей-ка,— сказал Муслим и протянул свою рюмку Каиру.— Вот так, спасибо... Вообще Саганова ведет себя на производстве очень странно. Так себя ведет, как будто на заводе только она одна. Ни с чем не считается, никому не подчиняется, приказы технической части для нее пустой звук, из-за личных дел забывает все. На следующий же день после этого тоя она выдала брак... Ну куда же это годится? Поручила варку стали мастеру, а сама ушла с завода и где-то прошлялась всю ночь. С кем? Одному аллаху это известно. Результат же вот: сталь была разлита при недопустимо высокой температуре, значит, остывала неравномерно, и поэтому внутри нее неминуемо должны-оказаться раковины.

Муслим говорил убедительно, подробно, доказывая вину Дамеш. Но в ушах Каира звучали только выкрики: «Брак! Халатность! Раковины!». .

Зато Акмарал запомнила все, что сказал Муслим. Она качала головой, щелкала языком и приговаривала:

— Ай-ай, брак! Ну за это и тебя по головке не погладят.

Каиру ясно стало, что весь этот разговор был подготовлен заранее. Внезапно он встал из-за стола и жестом пригласил Муслима следовать за ним. Когда Каир привел его в свою комнату, он плотно прикрыл дверь и только тогда спросил его прямо и сухо:

— Скажите, за что вы ненавидите Сагатову? У вас есть на это причины?

— Что? — Муслим в растерянности развел руками.

— То есть как это ненавижу? — спросил он.— Разве я ее ненавижу? Плохо работает твоя Дамеш, вот и все. А ты заступаешься... А почему заступаешься, я так и не знаю.

— Я не заступаюсь. Я хочу восстановить справедливость,— поправил его Каир. .

Но Муслим уже ехидно улыбнулся.

— Да какая же там справедливость? — сказал он.- Сменный инженер наплевательски относится к своим обязанностям, дает брак. Главный инженер ставит это на вид, и тут вдруг директор заступается за бракодела. Непонятно мне все это! Я не прав, так сними меня... Ладно... Будем говорить обо всем этом в совнархозе.

И Муслим, резко толкнув дверь, вышел из комнаты,

Это была угроза, и Каир так это и понял.

Ну что ж,— подумал он,— пусть Муслим, если это ему нравится, пишет жалобу. Конечно, по заводу пойдут всякие разговоры (на что, на что, а на это Муслим мастер), будут говорить: вот как директор заступается за свою кралю... Но и в этом есть какая-то доля правды. А смена Дамеш работает скверно. Надо было бы сразу взяться за нее, а теперь, пожалуй, поздно. Подумают еще: «Вот директор мстит за статью». И вообще получается черт знает какая путаница...

Каир думал об этом, обходя цехи. Уже смеркалось. Когда Каир подошел к мартеновскому цеху, перед ним весело пропыхтел локомотив-кукушка. Машинист узнал директора и кивнул ему головой из окна. В цех Каир не пошел. Он миновал длинный узкий коридор и поднялся на железный балкон. Теперь цех был перед ним весь как на ладони. Шла разливка стали. Золотые брызги вспыхи

вали над изложницами. Они походили и на фейерверк, и на струйки огненного фонтана, и на падающие звезды. «Если бы кто-нибудь,— подумал он,— добрался до солнца и ударил бы по нему молотом, наверно, оно брызнуло бы вот точно такими же звездами!»

Внизу, вокруг золотых фонтанов, сновали сталевары, инженеры и мастера. Они не боялись огня, стояли рядом с печью, и незаметно было, что им жарко.

И тут Каир увидел Дамеш. Она была в синем прорезиненном костюме и в синих очках сталевара. Волосы у нее были собраны на затылке в узел. Каир сбежал по железным ступеням и пошел к ней по сталеразливочному пролету. И Дамеш тоже увидела его и, улыбаясь, пошла навстречу. Сейчас она показалась ему очень хорошенькой (может быть, потому, что он ее не видел уже с неделю). Но хотя Дамеш и улыбалась, настоящей радости в ее лице не было. Впрочем, может, она и улыбалась автоматически. Они встретились и обменялись рукопожатиями.

— Ну, поздравляю тебя, Дамеш,— сказал Каир.— От всей души тебя поздравляю. Теперь уж ты не одна, у тебя дядя! Только одно досадно мне: почему ты в последнее время так старательно избегаешь меня? Вот даже на встречу с дядей не пригласила.

Дамеш покраснела.

— Но ведь ты был в Караганде,— сказала она.

— А подождать меня уж никак нельзя было?

Смотря ему прямо в глаза, просто и доверчиво она сказала:

— Да, нельзя было. Все сотрудники настаивали, чтобы я устроила той сейчас же. Иначе вышло бы, что я зажимаю праздник. К тому же,— улыбнулась она,— ты директор, а чтоб директора встретить достойно, нужно заколоть целого барана.

Каир махнул рукой.

— Аллах с ним, с бараном. Мне он не нужен... Нужно только твое доброе отношение ко мне.

— Ну, мое доброе отношение всегда с тобой,— с легкой отчужденностью сказала Дамеш.