Айша была опытным врачом и не держала больных долго в постели.

«Вообще-то она молодец,— думал Муслим.— Красивая, приветливая, совсем еще молодая»... Муслим шел по заводскому двору, не глядя по сторонам, он направлялся к мартеновскому цеху.

Двор был асфальтирован, и в этом безусловно заслуга Муслима. Пять лет тому назад здесь вообще невозможно было пройти. Каждая машина поднимала тучи пыли. Теперь здесь чистота и порядок, а что было бы без Муслима? Вообще завод этот ему особенно дорог. Здесь он начал свой путь простым инженером, отсюда он поднялся

до кресла заместителя министра. Сюда он вернулся опять, когда пришлось ему покинуть свой министерский кабинет. В Муслиме действительно много достоинств, это знают даже его враги. Он энергичен, гибок, сметлив, умен, трудолюбив. Но при этом не очень доверчив и слишком насмешлив, ласков и обходителен с высшими и холоден с подчиненными. Через жен и сестер начальников он ведет планомерную осаду сердец их мужей. Не всегда, правда, это ему удается. Был случай — в тот самый момент, когда он уже в мечтах своих собирался сесть в министерское кресло, какой-то неизвестный подставил ему ножку, и он покатился вниз. Да так лихо покатился, что чуть шею не сломал. Вот и пришлось ему вернуться на тот же самый завод, на котором он работал прежде. И тут, на родном месте, ему опять повезло: возвратился он сюда рядовым инженером, а через год уже стал главным. А отсюда и до директорского места не так уж далеко.

В цех Муслим пришел еще до начала дневной смены. Инженер Сагатова, в легкой синей куртке, о чем-то ожесточенно спорила с начальником ОТҚ. Вокруг них толпились рабочие. Когда Муслим подошел, все расступились.

. — Что за собрание? — спросил Муслим, чуть заметно

кивнув головой Дамеш.

Начальник ОТК, толстый рыхлый мужчина, так и вцепился в Муслима.

— Вот, очень хорошо, что вы подошли,— громко заговорил он.— Очень хорошо! Посмотрите, какую сталь сдает мне товарищ Сагатова! Смотрите, на корке слитка, на конце, усадочная раковина. Если ее не отсекут, я не приму весь кусок. А отсечешь — пропадет процентов двадцать всего слитка. Разве это дело?

Муслим удовлетворенно покачал головой.

Молодец Давид Петрович, умница. Все понял с одного слова. Перед самой болезнью Муслим вызвал его к себе и пробрал с песочком: «Что ты за добрый дядя? — сказал он недовольно.— Принимаешь все, что бы тебе не подсунули, а ты ведь контроль! Понимаешь, ты же технический контроль! Сагатова подсовывает тебе брак, и ты берешь его. Там раковины, там навар, а тебе все одно! Смотри, предупреждаю, если будут неприятностй, я тебе не защитник!»

Давид Петрович все понял и сейчас вел себя благоразумно.

— А теперь вот на этот кусок взгляните! — кричал он, — Легкий, правда? Так я ручаюсь, что в нем тоже есть раковины.

Тут Дамеш не выдержала и перебила его:

— От вашего ручательства никому ни жарко ни холодно. Вы ничего доказать не можете... Если у вас есть какая-то особая цель, то просто пишите мне брак, и делу конец.

Этого Муслиму только и нужно было. Он повернулся к Дамеш:

. — Что такое? О какой цели вы говорите? Как прикажете понимать эти ваши слова? — ласково спросил он.

— А вот так, как я говорю их вам, так и понимайте,— резко ответила Дамеш.— Технический контроль нарочно приписывает мне брак.

Муслим сокрушенно покачал головой.

— Товарищ Сагатова, да вы отдаете ли себе отчет в том, что говорите? А то за некоторые слова потом приходится отвечать, и иногда даже больно отвечать.

— Я за все свои слова готова отвечать,— отрезала Дамеш.

— Да неужели? — голос у Муслима становился все ласковее и ласковее, теперь он почти мурлыкал.— Отлично, тогда что же это такое? Вот на этом куске что это такое? Не навар ли?

— Не навар, а корка.

— Корка! Отлично,— Муслим кивком головы подозвал к себе двух сталеваров, стоящих в стороне.— Подойдите сюда, вот вы, вы! — крикнул он.— Сколько времени прошло с тех пор, как спустили сталь в изложницу? — обернулся он к Дамеш.

— Около часа.

— Тогда пора, давайте берите ее из изложницы. Будем смотреть.

Мастер подал сигнал, кран загудел и легко оторвал изложницу от куска стали. Изложницу он поднял, осторожно отнес и опустил в другое место, а кусок стали остался лежать.

— Видите? — спросил Муслим, обращаясь к Дамеш.

Поверхность стали была покрыта мелкими черными пятнами и корочками.

— Вижу,— ответила Дамеш.

— Так в чем же дело?

— В том дело, что изложницу эту пора давно выбросить, она вся изношена. Вы требуете от меня чистую продукцию, а инвентарь даете черт знает какой.

«То есть я сам же и виноват,— подумал Муслим.— Ловко она все оборачивает».

— Дело тут не в изношенности изложницы,— сказал он солидно.— Дело в Том, что вы упустили целый ряд важнейших правил варки стали. Во-первых, нельзя было опускать в изложницу сталь такой высокой температуры, во-вторых, сама изложница была поставлена неправильно, перекошена в сторону, в-третьих, изложница перед употреблением не приведена в порядок, не очищена, не смазана. Вот все это и дало брак. Ладно, будем говорить об этом на оперативке.

Через час в кабинете директора проводили оперативку. По предложению Муслима инженеру Сагатовой был объявлен выговор за допущенный ею производственный брак. ’

В тот же день Муслиму пришлось объясняться с Каиром.

Каир только что вернулся из Караганды и был сильно не в духе. Все как-то не ладилось в последние дни. Сложные отношения с Дамеш не давали покоя. Что будет дальше? Как объяснить ей все, что произошло? Потом еще эта ссора с матерью и сестрой... Конечно, и он вел себя не так, как следовало бы. Наговорил кучу резкостей, дерзостей, накричал, а толком так ничего и не добился, Как было, так все и осталось. Кроме всего этого, его вывел из себя разговор с редактором газеты, где напечатана была статья Дамеш. Редактор ему сказал: «Слушайте, товарищ директор, что за странное письмо вы нам прислали? Сначала со всем как будто соглашаетесь, а затем все — пункт за пунктом — опровергаете! Зачем же так? Раз вы правы, то и виниться вам нечего. Ведь только гоголевская унтер-офицерская вдова сама себя высекла...»

Каир ушел от него красный от стыда. И только одно утешало его: в обкоме одобрили его проект организации

курсов подготовки молодых специалистов и литейщиков из казахской молодежи.

Это, конечно, хорошо, но все остальное не радовало... Дома он застал осунувшуюся . и, как ему показалось, сильно постаревшую за эти несколько дней мать. Конечно, она все еще продолжала сердиться на него. На вопросы отвечала односложно, стараясь не смотреть на сына. Из-за всех этих причин — больших и малых — Каир почувствовал себя таким усталым и разбитым, что решил на завод не ходить, а вызвать «братца» Муслима к себе.

«Братец»,— подумал он с горькой улыбкой и покачал головой.— Что ж, раз из рода Куандык — значит братец. Против этого не попрешь, по мнению Муслима, иначе и быть не может. И все-таки странно это. Раньше, когда его спрашивали, кто он такой, он отвечал «казах», так же как ответил бы «человек». Но, оказывается, надо было сказать: «Я человек из рода Куандык». Не инженер, не директор, а именно «человек из рода Куандык». Об этом ему сказал Муслим и перечислил всех наиболее знаменитых его родственников.

И сейчас, вызвав Муслима, Каир подумал: «А что?. Он, может, и Дамеш потому травит, что она принадлежит к какому-нибудь другому роду. С Муслимом все может быть!»

И Каир стал думать о своем отце, о его нелегкой жизни, о том, как отец окончил сначала училище, а потом в первые годы революции институт... Воспитывал его отец по-спартански: на шестом месяце вдруг вырвал из рук матери и отнес в ясли. Когда ему исполнилось три года, сам за руку отвел в детский сад и сдал воспитательнице. И пошло: пионерский отряд, комсомол (отец сам дал ему поручительство) и, наконец, институт. Только тут отец и перестал докучать ему бесконечными вопросами в письмах: какие книги ты прочитал за эту неделю, на каких картинах бывал, какие спектакли понравились. Как все это было далеко от родовых счетов и интриг!