Я кашлянул, прочищая горло. По телу пробежала волна тепла.

— Что⁈ — огрызнулась Ярослава, заметив мой взгляд, в её глазах горел вызов.

— Идеально, — сказал я честно.

— Сама знаю, — проворчала Ярослава. Её щёки немного порозовели. — Если кто-то из грязных ублюдков меня тронет, я перережу им глотки.

Я кивнул.

— И ещё, — добавила Ярослава чуть тише, — не вздумай рассказать хоть кому-то.

Я снова кивнул, а затем отправился делать последние приготовления. Проверил Артёма и его Воронов. Они не заходили внутрь, их силуэты растворились в сгущающихся сумерках за пределами трактира. Вороны блокировали оба выхода из переулка, ведущего к «Коту», а Артём занял позицию на крыше соседнего дома.

«Усталый кот» постепенно заполнился пряным вкусным запахом домашней еды. Стол постепенно заставлялся яствами.

Ярослава помогала трактирщику, оставив недовольство и смущение. Когда все приготовления были закончены, я занял своё место в тени под лестницей. Чёрная аура мягко растеклась по всему телу, и моё присутствие практически исчезло.

Ярослава принялась вытирать стол, несмотря на то что он был чистым. Она незаметно проверила нож, припрятанный у неё под поясом. Мирон нервно стучал пальцами по столешнице.

Некоторое время мы просто ждали, до тех пор пока снаружи не донёсся далёкий свист птицы. Это был сигнал. Сигнал о том, что цель появилась в поле зрения.

Не прошло и пары мгновений, как за окнами трактира раздались тяжёлые шаги и приглушённые голоса. Они приближались и приближались. И вот дверь скрипнула и медленно открылась, впуская внутрь полосу тусклого вечернего света.

— Ну что, хозяин, — раздался хрипловатый голос, — созрел для разговора?

Барс сделал шаг внутрь. Он не был особо высоким, пожалуй, чуть-чуть ниже меня, и ширины в плечах в нём тоже не было. Вот только каждое движение было каким-то методичным и напряжённым, как сжатая пружина. Его рот и нос закрывала маска, только багровый рубец через правую бровь выделялся на лице. На поясе висел простой короткий меч.

Глаза Барса не выражали ничего, кроме усталости и осторожности. Он выхватывал все детали: Мирона, у стойки застывшего с кружкой в руках, стол, накрытый от души, и Ярославу.

На ней его глаза задержались дольше, чем на всём остальном. Он не ползал по её телу с пошлостью, а оценивал, как охотник оценивает незнакомую зверюшку. Неумелые движения Ярославы отлично вписывались в роль.

В её зелёных глазах мерцала искусственно подогретая глупость. Вот только страха не было. Возможно, это насторожило Барса. А может, и нет. Дерзких девок в Ярмуте хватало.

— Новенькая? — бросил Барс Мирону, не сводя глаз с Ярославы.

Голос у Барса был низким, немного потёртым, с дымком. Мирон вздрогнул, как от удара хлыста. Он быстро и нервно кивнул.

— Люба… заболела. Это новая девка.

Он сглотнул и попытался заговорить с нотками раздражения.

— Она неумёха. Ещё толком ничего не умеет, дармоедка.

Барс только фыркнул. Его не интересовали работники трактира. Он отвел взгляд от Ярославы и медленно, неторопливо направился к столу, заставленному яствами. Его тяжёлые уверенные шаги глухо стучали по половицам. За ним вошли ещё четверо. Он явился сюда не с толпой, а с отрядом.

Его люди не толкались и не переговаривались. Один, самый молодой и немного нервный, остался у двери, прислонившись спиной к косяку. Он скрестил руки на груди там, где красовались ножны и рукояти ножей.

Двое других, похожих друг на друга и ростом, и суровостью, и молчаливостью, заняли позиции у окон, откуда был виден и зал, и улица. Последний, коренастый, с бычьей шеей, встал чуть левее Барса. Маленькие глазки-бойницы непрерывно следили за Мироном.

Они создали периметр — профессиональный и без всяких указаний. Это уже не уличные босяки или воришки, а бывшие солдаты или наёмники, применяющие дисциплину и в криминале.

Барс подошёл к столу, но сразу не сел. Он остановился и медленно, методично осмотрел абсолютно всё: каждую тарелку, каждую миску, каждый стакан. Он наклонился, втянул носом воздух, уловив запах мяса, свежего хлеба, квашеной капусты и пива. Его глаза сузились.

Он протянул руку, неспешно взял ломоть хлеба, помял его в пальцах, проверяя упругость. Он отломил крохотный кусочек и положил на язык, затем медленно разжевал, не отводя взгляда от Мирона. А после взял кружку и поднёс её к свету, наблюдая за тем, как медленно сходит шапка из пены, понюхал. Его лицо было сокрыто маской, но глаза оставались холодными и спокойными.

— Щедро, — наконец произнёс он. Его голос эхом разнёсся по трактиру. — Особенно для того, кто ещё пару дней назад посылал меня и моих ребят нахрен.

Он отследил реакцию Мирона на его слова. Трактирщик побледнел ещё больше. Его губы задрожали, но он удержался от реакции. Пальцы Ярославы, лежавшие на краю стола, который она протирала, впились в дерево.

Барс поставил кружку на стол с тихим, но отчётливым стуком.

— Меняешь гнев на милость, старик? — спросил он, и в его ледяных глазах вспыхнула искра циничного любопытства. — Или, может, решил, что осилить нас сможешь?

Барс не улыбался. И вопрос не был риторическим. Это был прямой, смертельно опасный вызов. Барс ждал ответа, и от него зависело, превратится ли эта встреча в бойню здесь и сейчас или пойдёт по моему сценарию.

Мирон вжался в стойку. Его лицо выглядело пепельно-серым. На его висках пульсировали жилы, а кулаки сжались под прилавком. Мирон явно помнил смерть своего племянника. В глазах трактирщика бушевала буря: ярость, боль, страх… всё смешалось. Но поверх всего этого была и собственная роль.

Он заставил себя сделать шаг вперёд — первый, а после него и второй. Его ноги казались деревянными. Он вышел из-за своего укрытия в виде стойки, беззащитный и жалкий, и остановился в нескольких шагах от стола, от Барса и от его ледяного взгляда.

— Я… я не… — начал говорить Мирон, и его голос сорвался на хрип. Он тяжело сглотнул и попытался снова. — Я понял, что вы сильнее, и спорить бесполезно. Я просто хочу, чтобы трактир работал. Хочу жить.

Барс слушал, даже не шелохнувшись. В нём не проскользнуло ничего — ни удовлетворения, ни презрения. Только холодная проверка на искренность.

— Слова дёшевы, старик, — отрезал Барс беззвучным голосом. — Щедрость на столе тоже может быть фальшивой. Покажи-ка нам с ребятами, что искренне рад гостям.

Он медленно обвёл рукой стол, уставленный яствами.

— Попробуй каждое блюдо, — он сделал маленькую паузу между словами. — Отпей из кувшина, из того самого, что для нас налил. Так, чтоб я видел, и знал: хозяин своё угощение отведал первым.

Слова Барса прозвучали как приказ. Это был ритуал унижения и проверки, отточенный до совершенства: заставить жертву саму доказать, что она не пытается заманить хищника в капкан.

Взгляд Мирона скользнул по лицам бандитов. Все смотрели на него с плохо скрытым туповатым ожиданием зрелища. Смотрела и Ярослава. Её поза была напряжённой, как у кошки перед прыжком. Я знал, что она считает мгновения и готова в любой миг забыть про план и вцепиться бандиту в глотку.

Но Мирон лишь тяжело кивнул, будто голова стала неподъёмной. Он подошёл к столу. Его руки слегка дрожали, когда он взял ломоть хлеба с первой тарелки. Он поднёс его к рту, откусил, прожевал. Медленно, бездумно, глядя в пол, и потом проглотил.

Барс следил, не сводя глаз. Его люди тоже.

Мирон перешёл к миске с мясом, зачерпнул ложкой большие, жирные, пряные куски и поднёс к подбородку. Густая подлива запачкала ему бороду. Он не стал ничего вытирать, просто проглотил куски мяса.

Затем отрезал ножом небольшой кусок жирного сала с чесноком, положил в рот, и жир заблестел на его губах. Квашеная капуста, соленья. Каждый раз всё тот же ритуал: взять, откусить, жевать. Даже не смотря на пристальное внимание, не чувствовалось в Мироне никакого бунта или вызова, лишь усталая, горестная покорность.