Святозар между тем закончил свою речь и напоследок произнес, указав на меня пальцем:

— Кто решит остаться у нас, поживете пока несколько дней здесь, а Семен за вами присмотрит. Сейчас те, кто хочет вернуться домой, подходите к лодкам, а кто остаётся, отойдите к Семену.

Кузнец, успевший пошептаться с женой, тут же пошел ко мне, и за ним, естественно, отправилось его семейство. Из схрона шустро выскочила синеглазка и, стрельнув в меня своими глазищами, тоже подошла ко мне, все остальные, как и следовало ожидать, направились к лодке. Я же про себя матерился и задавался одним простым вопросом «за что мне все это?».

Покосившись на синеглазку, отчётливо понял: если она снова залезет на ночь ко мне под бок…

.

Пока девчата, подняв гвалт, грузились на лодки, я подошёл к Святозару и спросил:

— Девка, которая остаётся, просит передать с московскими ратниками весточку её родителям, сейчас вон письмо пишет, сделаешь?

— Письмо, говоришь, пишет? Девка? — неслабо так удивился Святозар. — А кто она такая? Кто у неё родители?

— Я не спрашивал, да и какая разница?

Святозар посмотрел на меня как на умалишенного и ехидно так ответил:

— Есть разница. Вдруг она какая-нибудь боярская дочка, проблем потом с ней не оберешься.

— Да хоть царская, какая разница. Захотела остаться, так кто ей указ, у нас же тут вольные люди живут.

Святозар как-то задумчиво на меня посмотрел, немного подумал и произнес:

— Вот как мы с тобой поступим. Сейчас перераспределим девок и рассадим их по двум лодкам, а третью оставим тебе. Как напишет это свое письмо, сам привезёшь его в слободу, я там тебя встречу и помогу переговорить с кем нужно. Ты только все же спроси у неё, кто её родители и где их искать, чтобы подобрать нужного человека, которому будет проще доставить весточку.

— Не опасно вам идти сейчас днем, если в округе ещё татары крутятся?

— Нет, сейчас уже начали чистить окрестности, в том числе и берега реки, поэтому вряд ли нам кто помешает. А что ты кузнецу сказал, что он решил остаться?

— Да ничего такого, пообещал, что ему на первых порах помогут, ну и объяснил, что здесь у него дети точно вольными будут, когда вырастут. Этого оказалось достаточно.

— А ты уверен, что общество поможет? Сейчас всем будет не до пришлых, слобода ведь практически полностью разрушена.

— Не поможет общество, значит, помогу я. Слово ведь дано.

— Вот оно как? — коротко сказал Святозар, посмотрев на меня при этом каким-то странным взглядом. — Ну так, значит так, — добавил он непонятно, после чего не прощаясь пошёл командовать галдящим курятником.

Пока он перераспределял пассажиров, я отправился выполнять его указание.

Синеглазка сидела у входа в схрон и, положив лист пергамента (наверное, пергамента, может, это просто плотный лист бумаги очень хорошего качества) на дно одной из бочек, в которой хранились припасы, старательно выводила ровные, как под линейку, буковки. Я, краем глаза глянув на её письмена, только хмыкнул про себя, удивившись обилию завитушек, и при этом подумал, что я так точно не смогу писать.

— Ну что, красавица, раз уж ты решила остаться, наверное, будет уместно нам с тобой познакомиться. Меня зовут Семен Сергеевич Большой, местный казак я, а как тебя величать?

Услышав слово «большой», она не смогла сдержать улыбки и, похоже, только чудом не расхохоталась, и я её понимаю. Хоть я и оброс к этому времени малость мясом, а все равно выгляжу я совсем не большим.

— Меня зовут Мария Васильевна Любимова.

Она замолчала, а я как бы в недоумении слегка приподнял бровь, ведь сейчас, когда представляются, обозначают свое общественное положение, и девчонка не подвела, продолжив:

— Батенька у меня купец из Твери, я, когда татары налетели, гостила в поместье у крестного.

Вот оно как. Раз поместье, это дворянин или боярин, а значит, батенька у Марии не из простых, если крестный у дочери из другого сословия.

Понятно, выводы эти я оставил при себе, подумав напоследок, что письмо, переданное через московских ратников, в Тверь быстро не дойдёт.

Мария, будто прочитав мои мысли, произнесла:

— Письмо, что я напишу, достаточно будет передать любому из тверских купцов и сказать, что оно для моего отца, они быстро его доставят.

«Ещё один моментик, указывающий, что отец у неё не из простых», — подумал я и ответил:

— Ты тогда дописывай и, как закончишь, отдай мне, я отвезу его москвичам и постараюсь сделать так, чтобы оно точно достигло адресата.

От девушки, наблюдая за тем, как отчаливают лодки, я отправился к Илье, который стоял в окружении своих родных со слегка потерянным видом.

— Не переживай, Илья, у нас тебе жить точно хуже не будет, тем более что кузнецы у казаков ценятся на вес золота. На первых порах, конечно, будет непросто, но справимся, я помогу, чем смогу.

— Сложно мне тут, наверное, будет, я ведь оружие кую, а хорошее железо денег стоит, да и неясно, возят ли его сюда купцы.

— Тут тебе наоборот повезло, есть тут человек, который выделывает хорошее железо, а если он не поможет, всё-таки скупают его у него чуть ли не горячим, подумаем, как решить по-другому. Может, он поделится секретом, и ты сам научишься выделывать.

— Такими секретами не делятся, их пуще глаза берегут.

Я улыбнулся и ответил:

— Поделится, мы хорошо попросим.

Илья посмотрел на меня, как на несмышленыша, и только плечами пожал, как будто говоря «что гадать, поживем — увидим».

Понятно, я тоже не стал бить себя кулаком в грудь и что-то доказывать, вместо этого перевёл разговор на другое:

— Илья, как ты знаешь, здесь сейчас московские ратники, с ними можно передать весточку на родину, сообщить родным и знакомым, что вы выжили, и рассказать, где теперь будете жить.

— Некому весточки слать. Родных у нас теперь не осталось, а боярину лучше не знать, что мы живы, — с каким-то даже надрывом ответил кузнец, а в глазах его жены заблестели слезы.

На миг я даже пожалел, что завёл этот разговор, напомнив о трагедии. Понятно, я не стал лезть в душу и расспрашивать их о родных, и так все понятно, вместо этого постарался побыстрее перевести разговор на другое и занять их делом. Известно ведь, что труд лечит любые душевные травмы.

— Илья, раз уж нам придётся пожить здесь какое-то время, предлагаю соорудить какие-нибудь шалаши. Чтобы и спать не под открытым небом, и на случай дождя укрытие было, а не то придется в схроне потом тесниться.

— Да, пойдём, сам над этим думал.

Места для троих шалашей подобрали быстро, действуя по тому же принципу, что и я при постройке схрона.

Использовали ветки упавшего когда-то дерева, как часть каркаса для шалаша, обрезав лишнее и добавив по нескольку палок, чтобы закончить формирование этого самого каркаса.

Потом просто нарезали живые ветки и правильно их уложили на этот самый каркас. Ветра тут в принципе быть не может, поэтому сложности в сооружении этого временного жилища не возникло в принципе, и справились мы с поставленной задачей относительно быстро, всего за пару часов.

Илья остался собирать в шалаши хвою на подстилку, а мне пришло время отправляться в путь.

Мария написала наконец-то свое письмо и, чуть смущаясь, протянула мне его вместе с несколькими серебряными монетами.

— Монеты убери, они тебе ещё пригодятся, а за письмо не переживай, есть кому договориться передать его без платы.

На самом деле уверенности, что совсем без платы, у меня не было, но я решил, что если не получится на халяву, то я потрачусь маленько сам, сделаю такой подарок красавице. И даже не потому что она мне тупо нравится, а потому что мне так хочется.

До слободы добрался мухой, что и неудивительно, учитывая, что я плыл все время по течению, а там даже потерялся слегка от того, сколько в поселении собралось народа. Слобода превратилась в самый натуральный муравейник, в котором, правда, можно было потеряться. Но это не самое удивительное, что я там обнаружил.