Практически одновременно со мной к берегу, расположенному примерно напротив нашего дома, подходила, старательно работая веслами, ещё и бабушка, увидев которую я реально удивился, ведь делать ей здесь сейчас было совершенно нечего.

Помогая ей вытащить на берег лодку, я спросил:

— Ба, а ты как здесь оказалась?

— Приплыла, не видишь, что ли?

«Походу не совсем в настроении старушка, раз так резко ответила», — успел только подумать я, как она продолжила говорить.

— Степан сказал, что тебя несколько дней не будет, а ещё он поведал, что ты скоро должен появиться в слободе, вот я и решила поймать тебя здесь, а заодно посмотреть, кого ты там прячешь в нашем укрытии. Поэтому идем, покажешь мне все.

— Ба, покажу, конечно, только надо прежде одно дело сделать

— Какое ещё дело? — уточнила бабушка и явно заметила, что я прервался, увидев приближающегося к нам Святозара в компании двух закованных в броню воинов.

— Нужно найти москвича, который сможет передать письмо родным оставшегося у нас здесь жить человека.

Было видно, что бабушку разбирает любопытство, и ей моего ответа явно недостаточно, но продолжить беседу нам не позволили подошедшие.

Так уж получилось, что бабушка в момент, когда Святозар с воинами к нам приблизился, стояла к ним спиной. Нет, когда я запнулся, она поняла, что к нам идут, но, как бы намекая мне, что наш с ней разговор для неё более важен, специально встала именно так.

Я делаю на этом такой акцент, потому что, когда Святозар приблизился и поздоровался с нами, а бабушка повернулась к нему лицом, один из воинов, пришедших вместе с Святозаром, воскликнул:

— Тёть Маша, ты ли это? А мы тебя уже похоронили! Как ты тут оказалась?

Надо было видеть выражение бабушкиного лица: растерянность, переходящая в радость, а потом и в так знакомую мне стервозность что ли, когда она готовится сказать что-нибудь резкое, и я не ошибся.

— Похоронили, значит? Не дождетесь!

— Тёть Маша, ну я же не со зла, все правда думали, что вы сгинули, когда нанятые сопровождать вас люди принесли весть, что вы потерялись.

Я, глядя на эту их пикировку, не удержался и спросил:

— Ба, а что происходит?

— Подожди, Сема, не влезай, — рыкнул она и повернулась к воину. — Ты-то, Игнат Кондратьевич, как здесь оказался?

«Кондратьевич» она, казалось, аж выплюнула.

— Тёть Маша, ты только не начинай, что ты сразу по имени отчеству-то? — как-то с опаской ответил воин. — Татар вот гнали и сюда пришли.

Он секунду подумал и, кивнул на меня, спросил:

— Это он?

Меня почему-то это его такое поведение улыбнуло, и я снова не сдержался, на автомате ляпнув:

— Нет, это я.

— Семен!

— Семеоон!

Это в два голоса рявкнули бабушка со Святозаром, переглянулись между собой, и Святозар произнес вдогонку:

— Ты помолчи пока. Когда надо будет тебя спросят.

Я на это только плечами пожал, а воин сказал:

— Да, ничего, Святозар Велизарович, не в обиде я.

«Фига себе, первый раз слышу, чтобы Святозара звали по отчеству. Прикольно!»

Между тем Святозар произнес, кивая на меня:

— Может, давайте решим с Семеном, и пусть он едет к себе, а вы потом уже спокойно поговорите?

Меня так и подмывало сказать, что мне тоже интересно, но я сдержался, а бабушка, как будто чувствуя этот мой интерес, ответила как отрезала:

— Нет, здесь сейчас поговорим, потому что мне надо вместе с Семеном уйти.

Святозар удивлённо на меня посмотрел, а я только в очередной раз плечами пожал: как будто говоря «а я что могу сделать?».

Бабушка между тем продолжила.

— Да и не о чем нам особо говорить, разве только о письме, которое Семену нужно передать.

— Да как же не о чем? Что я Василию Семеновичу скажу?

— То и скажешь, что и без него прекрасно живём, — вновь отбрила бабушка.

— Тёть Маша, зря ты так, он ведь сильно переживал, когда до него дошли слухи о вашей пропаже.

— Может, наоборот обрадовался, что избавился наконец от занозы?

— Мария, ты бы поубавила пыл, о боярине ведь говоришь, — попытался вмешаться Святозар, на что бабушка тут же ответила в своем духе:

— Мне можно, я кормилицей его была, а он видишь, как меня отблагодарил, — кивнула она головой в мою сторону и продолжила:

— Поэтому так и скажи: сын его вырос и стал казаком не из последних, а большего ему знать и не следует.

Святозар походу понял, что разговор пошёл не в ту степь и, чтобы хоть как-то спасти положение, произнес, обратившись ко мне:

— Семен, давай сюда письмо, скажи, кому его нужно передать, и иди погуляй пока по слободе. Ты ведь не видел ещё столько воинов сразу в одном месте, вот и посмотри, а мы тут поговорим пока.

— Может, я сам поищу, кто его передаст? Очень бы хотелось, чтобы оно дошло куда надо.

— Давай его сюда, и скажи, кому надо доставить, я передам, — вмешался Игнат Кондратьевич.

Я не стал торопиться и посмотрел на бабушку. Та, уловив мой взгляд, ничего не сказала, но кивнула.

— Мне сказали, что письмо следует отдать любому купцу из Твери и предупредить, что его нужно доставить купцу Любимову, — произнес я, передавая письмо. — Сколько это будет стоить? Я оплачу.

Воин скривился и ответил:

— Ничего не надо платить, отправлю человека, он найдёт этого купца в Твери и передаст из рук в руки, можешь за это не переживать.

Я на это ничего не стал говорить, кивнул ему и, повернувшись к бабушке, предупредил:

— Я подожду тебя возле нашего дома, посмотрю, что там с моими кирпичами.

— Я скоро буду, — ответила бабушка и уставилась на Игната Кондратьевича. Я же, шагая в сторону дома, размышлял: «похоже, мало помалу становится все понятно. Судя по всему, князь, мой отец, вырос вместе с мамой, вот и переросла детская дружба во что-то большее, поэтому все и произошло. Теперь хоть понятна злость бабушки на этого князя и её продвинутость в некоторых вопросах. Будучи кормилицей, она поневоле крутилась в непростых кругах, где и нахваталась всякого разного. Интересно, кто этот Игнат Кондратьевич? И почему она его отчество выговаривала, будто выплевывая? Нужно всё-таки как нибудь с ней поговорить по-серьёзному, всё-таки, как ни крути, а лишним не будет разузнать побольше хотя бы о повадках власть имущих, мало ли, как жизнь сложится, может, и пригодится когда».

За этими размышлениями сам не заметил, как добрался до места, где только зубами не заскрипел от открывшейся перед глазами картины.

Эти нехорошие татары, редиски гребанные, чуть не треть моих кирпичей использовали для устройства очагов. На самом деле, может, это и не татары, а московские ратники, потому что и сейчас на этих очагах что-то готовились, по крайней мере, костры горели, но на своих не хотелось плохо думать, поэтому и ругал татар.

На самом деле вроде как и пофиг, даже наоборот, было бы хорошо, если бы можно было понять, какие из этих кирпичей не полопались от высокой температуры, но в том-то и беда, что теперь не определить, какой вариант подойдёт для моих целей, а какой нет.

Понятно, что теперь ничего не изменить, разве что когда воины уйдут, можно будет использовать часть оставшихся целыми и уже, по сути, обожженных кирпичей, но все равно обидно.

Теперь ведь не получится, как я хотел, найти наилучшую рецептуру, пригодную для изготовления кирпичей. Только и остаётся надеяться, что из оставшихся нетронутыми при обжиге удастся получить что-нибудь более-менее приемлемое.

Бабушку мне пришлось ждать больше часа, и время я особо терять не стал. Поработал малость на огородике, который, к счастью, остался нетронутыми, наверное, только из-за того, что находился на отшибе.

Сходил глянуть на тропу в терновнике и очень удивился, что выход из неё был тщательно замаскирован, да так, что, не зная о существовании этой самой тропы, отыскать проход будет очень проблематично.

Когда наконец появилась бабушка, я уже, говоря по правде, и заскучать успел.

Сразу лезть к ней с разговорами не стал, потому что очень уж она была не в настроении, только когда уже уселись в мою лодку, я набрался смелости и спросил: