В углу кучкуются репортёры, взъерошенные, возбуждённые, жадно, наспех курящие, перекрикивающиеся, спорящие обо всё разом — о голосовании в Конгрессе, уличных беспорядках, уже ставших в Нью-Йорке чем-то привычным, о положении на фронтах, о моде и светской хронике. Это своя, очень специфическая тусовка, в которой есть и звёзды, и рабочие лошадки, и аутсайдеры, зарабатывающие едва ли многим больше подённых рабочих.

Всё это сливается в единый, ни на что не похожий ритм, в пульс большого города, очень самобытный, интересный, цепляющий что-то глубинное.

Ещё час-полтора, и свежий номер с хлёсткими заголовками разлетится по улицам Большого Яблока, разойдётся по рукам и умам горожан, ляжет на столы в кофейнях и в кабинетах политиков. Здесь делаются новости…

… и репутации.

— Так, так… — Хорас Грили, главный редактор New-York Daily Tribune, тасует бумаги на ходу, хватая глазами не слова и даже не предложения, а абзацы. Круглые очки в тонкой оправе повисли на кончике носа, лоб с высокой залысиной покрылся испариной от волнения, а белый шарф, который он частенько носит вместо галстука, сбился чёрт те куда и повис неряшливо, не падая не иначе как чудом.

— Это… остро, — сказал он наконец Шмидту, оторвавшись от чтения, — я бы даже сказал, дьявольски остро! Аж глаза режет…

Георг, почти незаметно усмехнувшись, кивнул, а потом, чуть помедлив, с видом Санта-Клауса, пришедшего не Рождеству к хорошему мальчику, протянул редактору письмо.

— Написано мистером Уордом, собственноручно, — и он наконец отдал бумаги Хорасу, — прочитайте здесь…

Георг ткнул карандашом в нужные слова, зная письмо не то что наизусть, а до последней запятой, до жирного отпечатка пальца, чуть размазавшего несколько слов. Подробностей, как именно они его добывали, он не знает, но и так ясно, что грязненько, и хорошо, если без крови.

— Однако… — присвистнул редактор, не отрывая глаза от письма и пойдя от волнения пятнами, — сильно! «Устранить Шмидта любой ценой», это…

Он покрутил головой, не находя слов, и подхватив волочащий шарф, обтёр им потное лицо и лысину, а потом небрежно обмотал вокруг шеи.

— Но всё же, мистер Шмидт… — деликатно продолжил он, наклонив вперёд голову, — я понимаю, что в контексте вашего противостояния это звучит вполне убедительно, но…

— А это, — попаданец, не дав ему договорить, протянул следующие бумаги, — записки и письма мистера Уорда, с подтверждённым происхождением. Вы же знаете, мистер Грилли, он человек публичный и ведёт довольно активную переписку, так что нам не пришлось прибегать к… хм, не конвенционным мерам, чтобы достать их.

— А это… — в руки редактора легла ещё одна пачка бумаг, — заключения шести экспертов графологов о том, что почерк на этом письме и на подтверждённых письмах мистера Уорда полностью идентичен.

— А так же… — он протянул ещё одну стопку бумаг, — показания людей, и, сразу оговорюсь, не моих служащих, а юристов из разных контор. Людей, которые были свидетелями графологических экспертиз, во время которых графологам не назывались никакие имена, и вся информация личного характера, с помощью которой можно было понять отправителя, была прикрыта.

— Что ж… — убедили! — шумно выдохнув, энергично кивнул Хорас, подрагивающими руками забирая бумаги, и тут же, забыв о Шмидте, заорал кому-то из репортёров:

— Майк! Кончай трепаться, живо сюда, материал — бомба, и нужно твоё острое перо и ядовитый язык, чтобы она взорвалась с грохотом, который услышит весь Нью-Йорк!

Один из репортёров, плотный кривоногий коротышка с лицом, на котором отпечатались следы сотен кулаков, и неожиданно острыми, умными глазами, не вяжущимися с физиономией типичного ирландского забулдыги, живо откликнулся и поспешил к редактору.

— Простите, мистер Шмидт, — несколько рассеянно сказал Грили, на несколько секунд оторвавшись от обсуждения материала с репортёром, — сами понимаете…

— Да, мистер Хорас, конечно, — несколько запоздало сказал Шмидт уже в спину уходящему редактору.

Усмехнувшись, он покачал головой, но, чёрт подери, совсем не обиделся! Реакция такого рода — лучшее, что он мог ожидать.

— Завтра, — прошептал он, — все газеты Нью-Йорка будут орать «Кто стоит за Уордом⁈» и таких статей будет много, и каждая статья — удавка, сжимающаяся не на шее, но на репутации Фрэнка Уорда…

… но в те же минуты, когда статья в York Daily Tribune готовилась к печати, в других газетах готовился совсем другой материал!

«Подозрительный иностранец на военных подрядах в США!»

«Человек без прошлого! Кто он, Георг Шмидт⁈»

… и в каждой — требование отстранить, разоблачить… и отдать, наконец, патент на динамит в руки настоящих американцев!

Несмотря на войну, Нью-Йорк растёт бешеными темпами, ведь именно сюда, в порт, где ещё нет статуи Свободы, в город, где нет знаменитых в будущем высоток, и прибывают иммигранты, задерживаясь здесь на месяцы и годы, а то и навсегда. Город растёт, но всё ещё много пустырей, на которых пасут коз и коров. Пустырей, на которых стоят жалкие лачуги, и рядышком — богатые кварталы, с газовыми фонарями, охраной и людьми, у которых порой одна пара запонок стоит больше, чем зарабатывает за год квалифицированный рабочий.

На афишных столбах, вперемешку, китчевые афиши спектаклей и пропагандистские плакаты разного рода, зовущие в армию, говорящие о сплочении и единстве нации, призывающие жертвовать на Победу.

— Джентльмены, — хрипло вещает дед библейского вида, одетый в старую, многажды залатанную военную форму, болтающуюся на нём, как на пугале, — жертвуйте на нужды Армии! Даже если вы можете дать один цент, давайте, не раздумывая! Это порох, это свинец, это пуля для нашего солдата, и может быть, именно эта одноцентовая пуля и поставит решающую точку в Войне!

— Мистер… — он перевёл взгляд на Георга, и тот, впечатлённый образностью речи, отсыпал ему серебряных долларов, не жалея.

— Спасибо, мистер… — библейский персонаж, прищурившись близоруко, узнал Шмидта, и коротко, но очень чётко, отдал честь.

— Спасибо, мистер… — у деда задрожали губы, — Я… у меня все мои мальчики там…

Коротко кивнув, Георг поспешил прочь, желая убраться подальше от человеческой трагедии. Вживаясь в эту эпоху, он чем дальше, тем больше перестаёт воспринимать людей компьютерными персонажами, кем-то, чьи судьбы давно взвешены и исчислены. Каждый — личность, со своими бедами…

… но всем, увы, не помочь.

— Заявление Фрэнка Уорда! — надтреснутым фальцетом мальчишка-газетчик насилует слух всей улицы, — Дело о патенте принимает новый оборот! Это должен знать каждый американец!

— Военная повинность! — хрипло орёт его конкурент на другой стороне улицы, — Президент требует введение воинской повинности, Конгресс настаивает на поправках! Читайте! Это может коснуться каждого!

Хмыкнув, Георг кинул ему монету в пять центов, подхватил газету подмышку и поспешил прочь, спеша вернуться в офис. Переходя дорогу, он старательно вертел головой по сторонам, опасаясь попасть под колёса омнибуса или конские копыта. Нью-Йорку ещё далеко до легендарных пробок будущего, но прообраз, чёрт бы его подрал, закладывается уже сейчас!

Центр города кипит и клокочет деловой жизнью и развлечениями, всевозможных пролет, дрожек, экипажей и омнибусов — пруд-пруди, а вот правил дорожного движения пока нет, и, насколько попаданец помнит, не скоро появятся! А «поправка на дурака» сейчас включает ещё и «поправку на лошадь», которая, скотина такая…

… да просто скотина, чего уж там, с человеческими мерками подходить к ним глупо. Напугаться чего-то понести, взбрыкнуть… собственно, это и есть основная причина дорожных инцидентов.

— А я тебе говорю, — краем уха услышал он обрывок разговора двух немолодых джентльменов, — шпионы южан, они повсюду! Сколько у них сторонников в Сенате и Конгрессе? Вот то-то! А уж в Армии…