Болотистая почва под ногами вдруг сменилась на суглинок. Вокруг дома росли вековые яблони и мандариновые деревья.

У дома были резные деревянные ставни с кривовато вырезанными звездами. У дома были ворота, через которые я уже точно заходил несколько раз.

— Вашу ж налево… — выругался я, проводя рукой по ручке засова и привычно открывая вход внутрь.

Нет, конечно, поменялось очень многое. Не было колодца. Не было веранды и самодельной детской площадки. Вместо неё — кривенький, похожий на контейнер сарай. Рядом — два этнических пустынгерских шалашика.

Но дом, который я отлично помнил с детства, тут был. Слегка покосившийся, но всё ещё добротный, двухэтажный, с чердаком, на котором я любил прятаться. Почти со всей мебелью, как и раньше. Со старыми бронированными шкафчиками, в которых бабуля держала заготовки вперемешку с образцами новейшего стрелкового вооружения. Охотничьи трофеи на стене. Наверняка, и погреб здесь был.

Даже мой голографический портрет на полке стоял. Мне на нём было десять лет.

Нет, не уничтожила усадьбу засуха, войны на орбите и пустынгерские головорезы. Бабуля успела не только «Песца» на вулканическом острове закопать — она и домик утащила в правильную климатическую зону.

Хотя, конечно, я сразу почувствовал, что это был типичный дом-музей. Приправленный медленно тлеющими аромопалками в разных углах.

Хозяйки тут не было.

— Бабуля, где ж ты? — спросил я, разглядывая большой портрет Ксении Павловны Ивановой, в девичестве Рогозиной, висящий над камином.

По обе стороны от неё были изображены Творцы. Один — с тёмной бородой, постарше, и второй — со светлой, помоложе. В других племенах их лики не рисуют, но южное полярное племя всегда выделялось на фоне остальных.

— Я за неё, — прохрипел старческий голос в дверях, и я вздрогнул, обернувшись.

И Потёмкин на плече зашипел.

Но нет, то была не бабуля. Пожилая, сухая, как вобла, пустынгерша, тут же пояснившая:

— Я хранительница храма… мы рады приветствовать вас, повелитель, на нашей земле.

— Где бывшая хозяйка?

— Основательница ушла отсюда… много лет назад.

— Много — это сколько? Пять лет? Десять?

— Сорок… пять лет прошло.

Давно, вздохнул я мысленно. Слишком давно.

— И куда? — продолжал я допрос.

— Куда — это великая тайна, — кивнула хранительница. — Которая ведома только одним Творцам. И вы уходите. Мы вам рады, Повелитель. Но вас уже ждут. И заберите тушку летуна, а то она привлекает насекомых.

И правда — меня ждали. Над полем уже завис «Солнышко», выбирая площадку попрочнее.

Не хотелось мне оставлять это место. Уж много слишком меня с ним связывало, и многое тайн было вокруг. А главное — снова возникла небольшая ниточка надежды, что бабуля жива. Она может. Для неё сто девяносто лет — вообще не возраст.

Набрав полный нагрудный ящик мандаринов и яблок, закинув на плечо добычу, я шагнул на борт «Солнышка».

— К-командир! Это вы, действительно! Я уж и не верил. Вот же радость!

Ну и Илья, конечно же встретил. Обнялись, похрустели рёбрами друг у друга, ну, и резонно спросил:

— Так где ты был всё это время.

— О, тебе лучше не знать…

Как часто в последующие пару дней слышал этот вопрос, и всё это время успешно держал интригу.

Мы прилетели, когда в Королёве светало. На первый взгляд город выглядел вполне как обычно. Но только на первый: я заметил, что прибавилась парочка казарм, одна жилая высотка, торговый центр, да и за городом явно творилось что-то интересное.

Но это я оставил на сладкое. «Солнышко» приземлился по центру космодрома, я спустился по трапу, кинул оземь тушку рамфоринха и вопросил, как я думал, в пустоту:

— Ну, что, не ждали⁈

И тут же прищурился от яркого света прожекторов.

Ждали меня, оказывается.

Прогремели хлопушки, вверх полетел салют. Где-то сбоку загремел залп квадробластеров, с другой стороны — заревел мультиинструментальный оркестр. А впереди собралась, наверное, тысяча человек — горожане, флотские, пустынгеры, репортёры. И, конечно же, наш отряд самоубийц — почти в полном составе.

Я скользил по головам. Иоланта, Вова, Роберт, Семёныч, Василий Гаврилович, Макс, Андрон, Юдифь, Гоги Моррисон, госпожа посол… Они уже бежали ко мне вперёд, обнимались, жали руку, говорили разное.

— Мы знали, что ты живой! — крепко похлопал меня по плечу Семёныч.

— Господин учитель! Я улучшила навык! Из-за того, что нашла вас! Я должна буду вам показать! — это Иоланта.

— Учитель, я тут глупость в интервью сказанул… — это Вова.

— Саша! Вернулся!

— Даша! Где Даша? — спросил я, пытаясь их всех перекричать.

— На Гефесте, — ответил Василий Гаврилович. — Но я ей только что отправил письмо по квантовой связи.

Это хорошо, что отправил. И даже немножко волнительно.

— А где Октавия? Ты знаешь? Где она? — наперебой спрашивали меня.

— Октавия скоро будет, — подмигнул я компании. — Потерпите шесть-семь дней. Будет вам сюрприз.

Когда радость от обнимашек стихла, ко мне подлетел ближе десяток дронов-репортёров, и все замолчали. Пришло время сказать речь.

А я особо не готовился, конечно. Поэтому был лаконичен.

— Ну, что говорить, друзья мои. Пришёл, увидел, победил. И, заодно, стал герцогом. Славься, Империя!

И ушёл с импровизированной сцены на верхней ступеньке трапа. Пусть сами думают и строят догадки, а я потяну ещё интригу.

Мне не терпелось уже хлопнуться в родную кровать в своём особняке, отведать свежую партию сыра нашей суперкоровы Полины, потрепать загривок Юлию и Цезарю и предаться иного рода гедонизмам! Вот они, кстати, подбежали. А ростом-то уже повыше меня будут, уже практически взрослые раптусы!

Ну, и пошёл, и хлопнулся в свежезастеленную кровать, и попробовал сыра, пролежал весь день, поедая фрукты.

А ордынский катлас герцога Войда и Тёмную Бутылку я определил на стену. В аккурат между Тёмным молотом и серпом Жнеца.

Вечером всё-таки поборол лень и мизантропию и сходил на вечерний шашлык к Семёнычу, и в камерной обстановке узким кругом коротко рассказал, где я всё это время пропадал.

— Войд! Пираты! Ничего себе! Как тебя угораздило-то? — спросили меня свои.

— Захотелось, знаете ли, небольших шалостей.

— Значит, чуть в чёрную дыру не свалился?

— Ага.

— А Потёмкин, значит, всех порвал?

— Всех, — подтвердил я.

— Какой молодец Потёмкин! Лови шашлычок.

— А Череп, значит, мёртв?

Я кивнул.

— Да. Он был тем ещё говнюком, но при прочих равных — он был достойным соперником. И успел, пусть и недолго, быть нашим однополчанином, носил орден Команды Безумие. Я привёз его, похороню на аллее у Академии, там же, где планирую поставить памятник. Предлагаю помянуть минутой молчания.

Ну, мы честно помолчали минуту.

— Так где Октавия?

— Увидите, — сказал я, вглядываясь в тёмное небо на востоке.

Про наш финальный этап, про свой титул и про своё приключение с Тёмной Богиней я рассказывать не стал. Мусорный пояс пересекала тонкая, едва заметная полоска, которая казалась отсюда паутинной нитью.

— Это то, о чём я думаю, Семёныч? — спросил я

— Ага! — довольно кивнул Семёныч. — Уже почти готово. На днях — пуск, вовремя ты приехал.

— Какой-то он… хиленький, не кажется?

— Так это ещё строительный, — пояснил Василий Гаврилович. — С помощью него станция будет собираться. Но скоро уже можно будет пользоваться.

— А пошли! — скомандовал я. — Уже не терпится взглянуть.

Ну, мы погрузились на пару глайдеров и поехали загород.

А масштабы строительства, раскинувшегося прямо за внешним периметром города — впечатляли. Во-первых, строительный городок Коварольского треста на несколько десятков тысяч человек уже напоминал полноценный пригород Королёва — свой блочного типа госпиталь, своя школа, она же детский сад, торгово-распределительный центр, свой строительный комбинат, здоровенный ангар на сотню машин — даже своя стоянка для строительных челноков была. И своя охрана на двух здоровенных атакующих шагоходах, которая после короткого диалога Семёныча спокойно пропустила нас к святая святых — строящейся лифтовой станции.