— Ну конечно, — сварливо отозвался челночный старшина. — Сейчас-то он и прихватит всё самое ценное.

— Надеемся на твое благоразумие, Кома, — искренне улыбнулся мне Рыжий.

Охренеть, какой он изощренный дипломат этот Рыжий. Виртуозно разруливает — и сам весь в белом, и накал противостояния спадает.

— Я возьму вот эти два контейнера, — указал я на титановые чемоданы с локальными грузовыми антигравитаторами на днищах, оба добытые мной из корпоративного хранилища «Нострономикона». — Давай юнга, Женя Хоккин, поручаю их тебе.

Не хватало ещё, чтобы им достались мои терраформные бомбы. Не по Хуану это сомбреро.

— Есть, капитан! — браво отсалютовал мне юнга от пустой головы, поднимая контейнеры за ручки и вставая с ним за моей спиной.

— Он не капитан! — злобно гавкнул все тот же типчик слева.

— Но уже старшина, — примирительно произнес Рыжий. — Простим молодому человеку его необразованность.

— Конечно, — одобрил я. — Простим.

Все остальные, конечно тоже простили.

За одно я так за разговором неброско отжал дележа добычи и самого юнгу, которого кое-кто из противостоящей группы мог бы рассматривать как часть взятого с бою, а потому входящего в часть общественного достояния.

— А как остальные трофеи поделим, обсудим на Капитанском совете… — заключил Рыжий. — Сбор через полчаса.

— Через полчаса! — мрачно повторил челночный старшина. — Или поделим все без тебя.

— А ты не торопись, — усмехнулся я. — А то как бы возвращать пришлось, все поделенное непосильным трудом.

Челночный старшина только прорычал нечто нечленораздельное сквозь стиснутые зубы.

С тем мы и разошлись по нашим палубам.

— Блин, как круто! — Женя Хоккин тащил контейнеры с бомбами за мной, восхищенно озираясь по сторонам. — Настоящий пиратский корабль!

— Точно, — я криво ухмыльнулся. — Самый настоящий.

— А вы часто корабли захватываете? — с горящим взором поинтересовался этот оптимист.

— Я то? — задумчиво отозвался я. — Да так сразу и не упомнишь. Три-четыре. А может пять-шесть, это как считать.

С момента моего пробуждения в Пантеоне меньше года назад примерно столько и выходит. Наверное. Я, знаете ли, списков достижений в уме не веду, а Октавию или пометки во Внутреннем Экране уже не спросишь.

— Охренеть! Круто! — восхищенно прошептал юнга.

В этот момент Потемкин, совершенно сливающийся окраской с потрескавшейся кожей на плече моего пыльника, приоткрыл глазки и оглушительно и впечатляюще зевнул.

— Ой! Что это? — шарахнулся в сторону остроглазый Женя Хоккин.

— Мой питомец, — усмехнулся я покосившись на пробудившегося броненосца. — Он всё это время тут был.

— Серьезно? — поразился Женя.

— А ты, я посмотрю, капец какой наблюдательный, Женя? — поинтересовался я. — Да?

— Ну, Снегирина меня хвалила, — смущенно пробормотал Женя. — Говорила, что я глазастый.

— Ну, конечно, — скептически протянул я.

Скорее жалела, идиота. Родственник же. Старалась хоть как-то тебя балбеса обтесать положительным подкреплением.

Ну ничего, Женя. Теперь ты в моих надежных мозолистых руках. Наносить неизлечимые совершенство и принуждать к духовному росту, вот мои главные педагогические принципы. Никто не вырвется из моих когтей не воспитанным, никто не уйдет без драматично расширенного кругозора. Ничего-ничего. И не такие замшелые пни выкорчевывали.

— Так, Женя, — я довел юнгу до моей койки на палубе. — Ставь контейнеры под эту койку. Справился? Молодец. А теперь, давай садись сверху и никого к ним не подпускай. Ты меня понял? Лично от меня тебе задание, первостепенной важности. Вот тебе бластер. Пользоваться умеешь⁈

— Конечно! — воскликнул Женя выхватывая бластер за ствол у меня из рук.

За ствол. Идиот.

— Понятно, — вздохнул я, отбирая бластер обратно и вынимая из него батарею. — Не умеешь. Ладно, вот, держи его как молоток. Бластер позолоченный, тяжелый. Тяжесть — это тоже хорошо, в нужной ситуации. Тяжесть — это надежно. Охренячишь, если что, любого им по башке, как молотком, понял?

— Понял, — растерянно пробормотал Женя. — И сколько мне тут сидеть?

— Столько, сколько потребуется, — внушительно заявил я. — Приду, проверю. Так, Пацюк Игнатьевич! Показывай, дорогой, где у вас тут капитанская палуба.

Через десять минут переходов по неработающим траволаторам мы прибыли на место, обширный отсек, чем-то напоминавший Гербреский совет баронов. Наверное металлическим столом в форме подковы, во главе которого стояло здоровенное капитанское кресло, обтянутое черной мерцающей бликами кожей. Кресло пока никем не занятое. Гм.

В середине подковы уже выстроена приличная такая гора из контейнеров с нашей добычей. А за креслами уже заняты все стоячие места, весь экипаж рейдера собрался, посмотреть как будут делить взятое с бою имущество.

Слева от кресла пять кресел, судя по знакомым лицам, занятое представителями силового крыла «Кархародона», они же Верхняя коалиция. Справа от кресла пять кресел местных технократов, с обеспечивающих палуб, они же Нижняя коалиция, к которой исторически и географически принадлежало представляемое мной здесь бесправное Дно.

На спинке каждого кресла заботливо изображен символ соответствующей палубы. На моем кресле стрелка указывала вниз от волнистой линии видимо символизирующую норму, поверхность. А дно это туда, вниз. Присаживайся, пожалуйста.

А в спинке кресла обнаружились три оплавленных пробоины, оставленные балстерными болтами и явно намекавшими на судьбу тех кто садился в это кресло до меня.

Усмехнувшись, я бестрепетно уселся в простреленное кресло. Не то, чтобы я прям непробиваемый, но есть некоторые скрытые резервы.

Старшины остальных палуб мрачно и молча наблюдали, как я занял свое законное место. Док мне коротко улыбнулся, Рыжий мне подмигнул. Больше союзников за этим столом у меня нет.

— Ну, что ж, — произнес Рыжий со своего места, видимо, на правах импресарио крысиных боев он намеревался вести и наше высокое собрание. — Сбор старшин объявляю открытым.

— А капитан? — заметил я, кивнув на пустое кресло в центре.

— Капитан получил свое приглашение, — прорычал папа-цвайхандер со своего места. — Раз не пришёл, значит, это его не интересует. Обойдемся без него.

— Ну, это как сказать, как сказать, — услышали вдруг все тихий шелестящий голос, обнадеживающий словно царапание чешуи токсичной рептилии под детской кроватью.

Черная тень выдвинулась из полутьмы за креслом папы-цвайхандера и склонилась над его плечом. Все присутствующие кроме меня вздрогнули. Может и мне бы стоило, но видимо, я неправильно оценивал степень опасности.

Это и есть капитан что ли? Этот депрессивный сморчок?

— Что, подонки? — произнес капитан над плечом папы-цвая. — Собрались в кучку и моете мне кости?

В полутьме за креслами по толпе пробежала россыпь смешков. А команда не любит старшин, и капитан на этом играет. Кто бы мог подумать?

— Капитан… — сдавленно произнес папа-цвай.

— Да не дергайся ты, — капитан положил печальную ладонь на плечо цвайхандера. — Сиди спокойно. Я вижу, у нас новое лицо.

— На Дне выбрали старшину, — произнес доктор.

— И я слышал, что он хорошо показал себя в абордаже, — произнес капитан и обвел взглядом нас всех. — В отличии от всех остальных. Всех вас вместе взятых, неблагодарные сволочи!

А старичок капитан, вот так вот только появился и тут же между делом построил беседу в своих интересах. И меня похвалил, и остальных настроил против меня. Большой профессионал. Сразу видно. С ним осторожнее надо.

Капитан добрел до своего центрального кресла, сдвинул кобуру с бластером на бок и со скорбным вздохом уселся, бессильно сложил руки на животе и произнес:

— Ну и? Чего ещё у нас скверного?

Словно спичку бросил в бензин закипевших страстей.

— Сорван запуск двигателя! — прорычал челночный старшина.

— Какой кошмар, — с пониманием протянул капитан. — Это неприемлемо.