— Двадцать три года назад, если быть точным, — барон кивнул. — С тех пор стоит заброшенный, никому не нужный. Город хотел снести, но руки не доходили, а больница использовала как склад для всякого хлама. Идеальное место, не находите?

— Для чего идеальное?

Вместо ответа барон улыбнулся — загадочно, как фокусник перед финальным трюком — и толкнул временную дверь, которую я только сейчас заметил в проёме заколоченного входа.

И я замер на пороге.

Потому что внутри кипела жизнь.

Шум ударил по ушам — гул генераторов, визг циркулярной пилы, стук молотков, крики рабочих, перекликающихся друг с другом на смеси русского и чего-то восточного. Яркий свет прожекторов заливал пространство, в котором от старого здания не осталось почти ничего. Стены разобраны до кирпича, полы вскрыты, и десятки людей в касках и спецовках копошились повсюду — тянули кабели, укладывали трубы, возводили новые перегородки из стеклоблоков.

— Что… — я открыл рот и закрыл, не найдя слов. — Это…

— Это ваш диагностический центр, Илья Григорьевич! — барон перекрикивал шум, и его глаза сияли, как у ребёнка, который показывает родителям построенный из кубиков замок. — Как только вы уехали в Москву, мы сразу приступили! Ни одного дня не потеряли! Я привёз бригаду из Нижнего — лучшие специалисты, работают в три смены, днём и ночью!

Я шагнул внутрь, всё ещё не веря своим глазам. Прошёл мимо рабочих, которые волокли куда-то огромную бухту кабеля, мимо сварщика, который варил каркас будущей стены, мимо бригадира, который орал в телефон что-то про «где, мать вашу, плитка, я её ещё вчера заказывал!».

— Это невероятно, — сказал я наконец, когда обрёл дар речи. — Прошло всего… сколько? Две недели?

— Двенадцать дней, если считать с момента нашего последнего разговора, — барон подошёл ко мне, аккуратно обходя какие-то строительные козлы. — Когда есть воля, ресурсы и правильная мотивация, Илья Григорьевич, возможно всё. Буквально всё. Ещё две недели — максимум три — и мы начнём завозить оборудование. Кстати, по оборудованию: я уже договорился с поставщиками из Германии, везут лучшие аппараты для ультразвуковой диагностики, и ещё…

— Подождите, подождите, — я поднял руку, пытаясь переварить информацию. — Вы хотите сказать, что через месяц здесь будет работающий диагностический центр? Полноценный?

— Ну, может, через полтора, если учесть наладку оборудования и всякие бюрократические согласования, — барон пожал плечами с видом человека, для которого бюрократические согласования — мелкое неудобство, а не непреодолимое препятствие. — Но в целом — да. Это будет ваш центр, Илья Григорьевич. Как мы и договаривались. Честная сделка.

Я молчал, оглядывая пространство вокруг. Здесь, где сейчас лежали горы строительного мусора, будут стоять диагностические аппараты. Здесь, где рабочие матерились на смеси трёх языков, будут ходить пациенты. Здесь, где пахло цементом и сварочным дымом, будет пахнуть антисептиком и надеждой.

— Я… — начал я и осёкся. — Я не знаю, что сказать, ваше благородие. Спасибо — это как-то… недостаточно.

— Бросьте, — барон отмахнулся. — Вы спасли меня. К тому же у нас взаимовыгодное сотрудничество.

Это точно. Но то с какой скоростью он все это делала — впечатляло.

Он помолчал, потом добавил:

— Кстати, о возможностях. Я тут подумал — пора бы начинать набирать персонал. У меня есть на примете несколько отличных специалистов, выпускники столичной Академии, молодые, талантливые, готовы переехать в провинцию за хорошие деньги. Если хотите, я могу организовать собеседования, договориться о…

— Благодарю, ваше благородие, — я перебил его, стараясь, чтобы голос звучал вежливо, но твёрдо. — Но команду я соберу сам. Это единственное, что я не могу доверить никому — даже вам. Без обид.

Барон посмотрел на меня — внимательно, изучающе, — и я на мгновение испугался, что обидел его. Всё-таки человек вкладывает безумные деньги, а я тут диктую условия…

Но он улыбнулся.

— Я так и думал, что вы это скажете, — произнёс он с явным удовлетворением. — И, честно говоря, был бы разочарован, если бы вы согласились. Настоящий лидер всегда сам выбирает, с кем ему работать. Это правило, которое я усвоил ещё в молодости, когда поднимал семейное дело после смерти отца.

Он протянул мне руку.

— Значит, договорились: с меня — стены, оборудование и деньги на зарплаты. С вас — лучшие умы, которые вы сможете найти. Идёт?

Я пожал его руку. Крепко, по-мужски.

— Идёт.

Барон кивнул, бросил взгляд на часы — золотые, разумеется, — и вздохнул.

— Мне пора, к сожалению. Дела не ждут, а я и так задержался в Муроме дольше, чем планировал. Но я буду наведываться, следить за стройкой. И если что-то понадобится — звоните в любое время, мой секретарь всегда на связи.

И он ушёл, оставив меня стоять посреди строительного хаоса, который через несколько недель должен был превратиться в мою мечту.

— Ну что, двуногий, — раздался голос Фырка откуда-то из-за плеча, — доволен? Теперь ты будешь не просто лекарем, а лекарем с собственным центром. Прямо как настоящий аристократ, только без титула и родословной.

— Что верно, то верно, — сказал я. — Но нужно насладиться моментом.

— Наслаждайся, наслаждайся. Только не забудь, что у тебя ещё куча пациентов, которых надо проверить. Или ты решил, что теперь можешь целый день стоять и пялиться на стройку?

Он был прав, зараза. У меня был обход. И несколько человек, которых я очень хотел увидеть.

Педиатрическое отделение располагалось в старом крыле больницы.

Палата номер семь находилась в конце коридора, рядом с постом медсестры. Я остановился у двери и заглянул через стекло.

Всегда смотри на пациента, прежде чем войти. Оцени обстановку. Пойми, в каком он состоянии, в каком настроении, чего ждёт от тебя.

Мишка Шаповалов сидел на кровати, подложив под спину две подушки, и читал книжку. Толстую, в потрёпанной обложке — я не мог разглядеть название, но по виду это было что-то из классики. Мальчишеская литература, которую я сам глотал в его возрасте.

Он выглядел… другим. Не тем ребёнком, которого я помнил по реанимации — синюшным, задыхающимся, с глазами, полными ужаса. Сейчас он был бледным, да, и похудевшим — скулы обострились, запястья торчали из рукавов пижамы, как палочки. Но живым. Определённо, несомненно живым.

Я постоял так несколько секунд, просто глядя на него. Потому что иногда нужно остановиться и посмотреть на результат своей работы. Напомнить себе, зачем все эти бессонные ночи, сложные решения, конфликты с системой.

Вот ради этого. Ради мальчишки, который читает книжку про пиратов вместо того, чтобы лежать в морге.

— Ты так и будешь там стоять, двуногий, или всё-таки зайдёшь? — голос Фырка вырвал меня из размышлений. — А то выглядишь как маньяк, который подглядывает за детьми.

— Так, тихо, — буркнул я и толкнул дверь. — Какой-то ты сегодня слишком разговорчивый.

Мишка поднял голову от книги, и его лицо озарилось улыбкой — широкой, искренней, какая бывает только у детей.

— Илья Григорьевич! Вы вернулись! А я вас ждал, знаете! Медсестра говорила, что вы уезжали куда-то далеко, в другой город, что-то важное делать, но обещала, что вы обязательно придёте, когда вернётесь!

Он говорил быстро, взахлёб, как все дети, когда волнуются и радуются одновременно. И от этого потока слов у меня что-то сжалось в груди — то ли от умиления, то ли от облегчения, то ли от чего-то ещё, чему я не мог подобрать названия.

— Ну, вот я и пришёл, — я улыбнулся и подошёл к кровати. — Как ты тут без меня? Медсестёр не замучил?

Мы говорили так, будто были вечность были знакомы. Но на самом деле это был чуть ли не первый вот такой разговор тет-а-тет. Однако я чувствовал, что он мне был как родной. Думаю что-то похожее чувствовал и он. Ведь ему наверняка про меня рассказывали.

— Не-е-ет, — Мишка помотал головой так энергично, что книжка чуть не свалилась с кровати. — Я хороший, честное слово! Все лекарства пью, гимнастику делаю, даже кашу ем, хотя она противная. Мне сказали, что если буду слушаться, то скоро домой отпустят. Это правда?