— Полторы минуты до «фениксов»! Две сорок до нас!

Полковник невольно вслед за всеми повернул голову к большим настенным часам, висящим справа. Большая секундная стрелка с огромной скоростью сектор за сектором пожирала циферблат. Неумолимо и с ритмичным тиканьем, словно наслаждаясь всеобщим вниманием, она плавно переместилась с девятки на десятку, показывая, что времени на принятие решения осталось на пять секунд меньше.

Давать чужим самолётам возможность пролететь над аэродромом он не собирался. Грицевец надеялся, когда «противник» поймёт, что подошёл полк с боевыми патронами, они всё же отвернут. В самом крайнем случае парочка сбитых остудит самые горячие головы. А если нет…

Полковник уже убедился — связь, и радарная станция составляли как бы не три четверти могущества его корпуса. Система связи, созданная на аэродроме, была, пожалуй, не менее уникальной чем, проходящая у них испытания РЛС. И сейчас инженеры корпуса решали задачу, как иметь такую же систему связи на чужих аэродромах. Как связку из трёх мощных радиостанций уровня «фронт-армия» разместить на трёх транспортных самолётах. Получалось туго, но получалось. Неоценимую помощь оказывали привезённые откуда-то Самойловым молчаливые спецы. В теории блок управления и всякая ламповая начинка монтировались прямо в корпусе первого, второй самолёт служил источником питания и складом запасных частей, третий вёз разобранные антенны, дефицитный американский кабель и не менее дефицитную радиомелочёвку, репродукторы, динамики, наушники и тому подобное.

Ну и станция радиолокационного обнаружения, пока единственная в Союзе способная предупредить о налёте за 220 километров. И с гражданским персоналом, так же единственным в своём роде. Одним словом, уникальная инфраструктура, заполненная уникальными специалистами.

Если на другой чаше весов окажется вся 47-я САД ПВО… Грицевец тяжело до хруста в позвонках покрутил головой разминая шею… это его ответственность, это его выбор.

Когда старлей с горящими глазами впечатал перед ним в стол листок с частотами радиообмена бомбардировщиков секундная стрелка уже пробежала цифру «три».

Полковник потянулся к тумблеру.

— Гнездо, это Глаз. Вижу «фениксы». Повтор…

Щелчок.

— Да чтоб тебя.

— У Глаза-1 сверхострое зрение, значит до ЛаГГов десять километров, — скороговоркой пояснил для членов комиссии Самойлов.

— Внимание! Говорит диспетчерский пункт Особого Авиа Корпуса! Майор Елпаев, вы вторглись в запретную зону! Немедленно поверните бомбардировщики на обратный курс! Иначе весь 140-й авиаполк будет уничтожен! Елпаев, вы меня слышите! Немедленно поворачивайте назад! Приём!

Старлей Татаринов, отвечая Глазу: «Ждите указаний».

Самойлов Фениксу-1: «Сходу ставьте огневую завесу перед бомбардировщиками. Быть готовыми бить на поражение!»

— А ну дай мне, — Будённый почти вырвал микрофон из рук Грицевца, — Елпаев, плять ёпаныйврот! С тобой, плять, говорит маршал Будённый, плять! Поворачивай, плядь, идиот! Сейчас вас собьют к чертям, накуй! А если ты, плять каким-то образом выживешь я тебя, плять, лично в порошок сотру! Ты меня понял, Елпаев!

Выплеснув эмоции, Семён Михайлович передал микрофон полковнику и, тяжело облокачиваясь рукой о стол, вытер проступивший на лбу пот рукавом краснозвёздной маршальской гимнастёрки.

— Тридцать секунд!

— Кукушка-1 — Фениксам — приготовиться! По моему приказу открыть заградительный огонь по курсу бомбардировщиков! — за все «издевательства» над собой авиаторы наградили инструкторов по боевой и физ подготовке позывными «кукушка», разумеется, по праву присвоив первый номер майору Самойлову.

— Бля! Петрович! Эта сука Хана таранила! Падают!

— Глаз — Гнезду! Отворачивают! Бомбардировщики отворачивают вправо! Повторяю СБ меняют курс! Приём!

— Понял тебя, Глаз. Кто там столкнулся⁈ Приём.

— Ихний «ишак» и наш «феникс». Лоб в лоб. Парашюты не наблюдаю, — голос Волкова срывался, казалось парню что-то мешает, и он изо всех сил старается произносить фразы внятно и чётко, — кажется это Ваня Ханеев.

— Нога, не открывать огонь! Слышишь⁈ Приём!

— Понял тебя, Гнездо, — Феникс-1 контролировал эмоции гораздо лучше младшего лейтенанта Волкова, но даже он не мог, да, наверное, и не хотел сдерживать клокотавшую в его груди ярость, — «ишаки» не уходят. Жду приказ. Приём.

— Митрофан, дай мне минуту. Конец связи.

Щелчок.

— Щит, бомберы уходят? Приём.

— Да. Отворачивают. Приём.

— Сопроводи их километров сто. Приём.

— Понял. Исполняю.

Щелчок.

— Глаз, на какой ты высоте? Приём

— Поднялся до шести. Приём.

— Доложи обстановку. Приём.

— СБ повернули… так за ними уходят «грифоны». Ага, не все. Щит уходит за бомберами. И-16 встали в оборонительный круг, наши обжимают их с внешней стороны. Все дрейфуют в направление востока. С высоты это хорошо видно. Ихней главный упёртый баран, извините, товарищ полковник, сигналит без остановки. Не понятно чего он ждёт. Приём.

— А ты что видишь кто главный? Приём.

— Ну да. Он постоянно то крыльями качает, то руками размахивает. И самолёт покрашен недавно, оттенок чуть другой. Приём.

— Ясно. Жди и наблюдай. Конец связи.

Полковник откинулся на спинку стула и бросил взгляд на циферблат.

— А ведь их, наверное, уже в бинокль видно.

Бинокли маршалов незамедлительно начали обшаривать небо в той стороне куда улетели истребители.

— Татар, спроси, где сейчас они кружат, — Самойлов старался как мог приглядывать за членами комиссии.

— Двадцать четыре километра. Азимут 180. Это треугольник, — диспетчер бросил взгляд на карту, — Клишино-Спасс-Осташёво.

— Понял. Товарищи, смотрите левее, — майор направил бинокль, стоящего ближе Будённого, в нужном направлении.

— Вижу! Клим, я их вижу! Совсем рядом, черти!

— Где⁈

Самойлов без слов протянул третий, довольно обшарпанный, бинокль товарищу Андрееву, и чуть развёл руками как бы говоря — «чем богаты».

— Виктор, есть мысли, что с «ишаками» делать? — отвлёк Грицевец Самойлова от членов комиссии, — у них ведь эрэсы есть.

— Раз они ещё друг друга не перестреляли, то думаю у кого-то одного просто нервы не выдержали. Вот и пальнул с дуру.

— Так-то согласен. Но не понятно, чего командир у них такой упёртый. Обнаружили, окружили. Бомберы и те уже улетели. Понятно же, что всё. Уже два пилота на его совести. Чего он там с ума сошёл что ли?

— Да, закусил удила, идиот.

— Может быть ему сам товарищ Сталин приказал, — высказал свою версию маршал Будённый. Семён Михайлович знал, что не Иосиф Виссарионович, а он сам, лично, пообещал командиру 47-й авиадивизии внеочередное звание если тот сможет пролететь над аэродромом Особого Авиакорпуса. Но делиться с кем-либо этой информацией, он, конечно же, не собирался.

Все на секунду замолчали, переваривая услышанное.

— И что теперь делать? Не стрелять же их в самом деле. Хотя у «фениксов» настроение сейчас самое то, — усмехнулся Самойлов.

— Глаз — Гнезду. Приём.

— На связи. Приём.

— У одного И-16 кажется проблемы с мотором. Парит. Руками машет в сторону аэродрома. Приём.

— Принял. Конец связи.

Щелчок.

— Гнездо — Фениксу. Видишь И-16 с парящим мотором? Приём.

— Вижу. Гнездо, разреши мы его на наш аэродром проводим? Приём.

— Правильно, сам хотел это предложить. Выдели пару и чтоб они сразу назад. Конец связи.

Щелчок. Полковник поднял трубку внутреннего телефона.

— Аварийка, капитан Тодадзе далеко? Не зови, просто передай, что к нам сейчас сядет И-16 у которого из мотора валит пар. Если долетит конечно. Всё исполняй.

— Так что ж с ними делать то. Сколько они уже пролетели, как начнут сейчас сыпаться, — напомнил о главное проблеме Самойлов.

— Товарищ полковник, — помощник диспетчера лейтенант Никитин, косясь на маршалов, предпочёл обратиться к Грицевцу по-уставному, — у меня тут идея. Не знаю, может не совсем…