Боже… хочу его всего и прямо сейчас.

Дубровский опрокидывает меня на спину, рывком расстегивает мои джинсы и одним движением стаскивает их вместе с бельем. Его взгляд – темный, голодный – сжирает меня, голую, уязвимую, распростертую на его кровати.

Я всхлипываю.

Он в ответ мрачно усмехается и проводит рукой по внутренней стороне моего бедра, вверх, к самому центру, туда, где уже все влажно и горит от нетерпения.

Выгибаюсь дугой, стону, раздвигая ноги шире.

Я уже мокрая. Готовая. Отчаянно готовая.

Слава опускается на колени перед кроватью. Одну мою ногу забрасывает себе на плечо, другую придавливает к кровати, раскрывая меня как конфету.

И… замирает, нарочно оттягивая время. Ждет, когда от нетерпения я сама толкну бедра навстречу его рту.

Жадные губы сразу находят мой клитор. Язык – горячий, умелый, безжалостный. Он знает меня. Он помнит, знает каждое движение, которое сводит меня с ума, и сразу все пускает в ход – дразнит, ласкает, посасывает, чередуя нежные прикосновения с грубыми и требовательными. Я стону, извиваюсь под его ласками, впиваюсь одной рукой в смятые простыни, а другой – в ежик его волос на затылке. И тяну, без стыда – ближе и плотнее, как будто хочу оказаться в его рту вся без остатка.

Мир сужается до одной точки – до требовательного горячего рта на моем теле. До волн удовольствия, которые поднимаются все выше и выше, грозя захлестнуть с головой. Я чувствую, как напрягаются мышцы живота, как кожа начинает жечь, а желание становится почти болезненно острым.

— Слава… - шепчу я, почти теряя контроль. – Пожалуйста… сейчас…

Он поднимает голову. В серебряных глазах - темное пламя триумфатора.

Знает, что я на грани и как именно хочу пересечь эту грань. Дубровский стягивает штаны вместе с боксерами. Его член - твердый, напряженный, великолепный. Темная головка блестит от влаги. Я нервно сглатываю, вспоминая, как обхватывала ее губами, как он моментально толкался бедрами вперед, как длинные пальцы вплетались в мои волосы, направляли – не требовательно, но уверенно.

Мои мысли наполняются похотью, а рот – слюной.

Он нависает надо мной, упираясь руками по обе стороны от моей головы.

— Резинки… - хрипло выдыхает возле моего уха.

— Что? – я едва понимаю, о каких резинках речь.

— У меня нет… - Из его горла раздается стон боли и разочарования.

— Все хорошо… - Спотыкаюсь, задыхаясь от желания и близости разрядки, которую он так жестоко прервал. - Я помогу тебе. Пожалуйста. Только не останавливайся.

Слава смотрит на меня. Секунду. Две. Читает в моих глазах отчаяние и мольбу.

Ложится сверху, наваливается всем своим весом. Я чувствую его кожу на своей – горячую, чуть влажную. Обвиваю его ногами, руками, пытаясь стать с ним одним целым.

Дубровский прижимается головкой к моему входу, дразнит, скользит по влажным складкам.

Я стону, подаюсь бедрами навстречу, требовательно толкаю пятками крепкую поясницу.

Он входит – медленно, глубоко, растягивая и наполняя.

Идеально, господи.

Я вскрикиваю от ощущения полноты, острой, почти болезненной сладости.

Мы оба на секунду замираем, наслаждаясь моментом, когда член ходит до упора, и я приветствую его громким, совершенно несдержанным стоном.

— Охуенно в тебе, Би… - хрипло шепчет Слава, приподнимаясь ну руках, чтобы видеть мое лицо. – Просто пиздецки…

И начинает двигаться.

Яростно. Голодно. Рывками и длинными медленными толчками, как будто каждый раз поднимая меня на новую высоту, которая кажется запредельной.

Как будто пытается наверстать все эти потерянные, одинокие, холодные месяцы.

Забирает все без остатка.

Шепчет мне на ухо грязные, обжигающие слова.

Ругается сквозь зубы. Стонет мое имя – снова и снова.

Говорит, что скучал. Что чуть не сдох без меня. Что хрен он меня теперь отпустит. Никогда.

И я с жаром отвечаю - всем телом, каждым стоном и движением бедер.

Царапаю широкую спину, оставляя длинные красные полосы.

Кусаю плечо, чувствуя соленый вкус его кожи, который действует как мощный афродизиак – заставляя течь сильнее, принимать – еще глубже, хотя я уже и так чувствую себя распятой его членом, и это – самое офигенное чувство на планете.

Отзываюсь на его рваные признания – своими.

Выстанываю, как сильно хочу, как сумасшедше люблю – только его одного.

Я – вся его. Здесь и сейчас – и навсегда.

Моя Вселенная снова обрела центр. И этот центр – мой офигенный Дубровский.

Слава чувствует, что я близко – вижу это по его глазам, по тому, как напряглись мышцы на крепкой шее. Он ускоряет темп. Толчки становятся глубже, яростнее. Рука обхватывает мою ногу под коленом, забрасывает выше, чтобы я выгнулась от очередной острой глубины.

Кричу, выгибаюсь дугой, пока меня накрывает яркая слепяшая вспышка, которую Слава продолжает раскачивать – сильными жалящими ударами бедер об мои, пока я бьюсь под ним и кричу, кажется, как никогда в жизни.

Он выходит из меня в последний момент.

Глухо рычит, запрокинув голову.

Я тут же обхватываю твердый, пульсирующий, покрытый моей смазкой член.

Мои пальцы сжимаются, скользят вверх-вниз по всей длине. Быстро, уверенно, жадно, срывая его дыхание.

Я знаю, как нравится моему Дубровскому. Вижу это в его затуманенном взгляде, в том, как он сжимает зубы и напрягается всем телом, так, что каждая мышца становится идеально очерченной, анатомически безупречной.

— Би, блять… - Ловит мой рот своими губами. – Пиздец…

И кончает мне на живот горячей, липкой, обильной струей.

С долгим, рваным стоном, в котором смешались наслаждение и… облегчение.

Тяжело дыша, падает рядом со мной. Секунду или чуть больше мы лежим вот так – голые, мокрые, испачканные друг другом до состояния абсолютной правильности.

А потом я подвигаюсь ближе, к нему под бок и Слава тут же сгребает меня в охапку, закручивает руками, сметая любые попытки сопротивляться, вырваться и снова сбежать, если бы я вдруг попыталась.

Но я не пытаюсь.

Я просыпаюсь медленно, неохотно, как будто выныривая из глубокой, темной воды в мягкий полумрак. За огромным панорамным окном – темень. Я лежу в незнакомой кровати. Огромной, мягкой, пахнущей терпким и свежим одновременно, и от этого запаха приятно кружится голова.

Где я – понимаю не сразу. Только когда сходит первое сонное наваждение, в голову возвращаются воспоминания – обжигающие кадры секса, обрывки слов и признаний, и вкус мужской кожи, который до сих пор чувствую на языке. Между ног приятно знакомо тянет – потому что одним разом, конечно, не ограничилось. С Дубровским всегда так – он редко выпускает меня из кровати с одним оргазмом. И эта «волшебная сила» его члена – снова вставать минут через десять после того, как кончил. Возможно, мне как-то крепко не везло в жизни с любовниками (хотя до Славы мне всегда вполне хватала одного раза за свидание), но до Славы никто и близко не отличался такой выносливостью.

Боже.

Я чувствую, как слегка краснею и зачем-то подтягиваю одеяло к носу.

Естественно, сон сморил меня прямо в его постели после того, как все закончилось. Хотя не уверена, что у меня в принципе мелькала мысль уйти. Последнее, что вертелось на уме, когда Дубровский притянул меня к себе на грудь – что я совершенно опустошенная, голая и счастливая.

Еще раз поворачиваюсь к окну, пытаясь понять, сколько же проспала. Никаких часов в поле видимости нет, мой телефон лежит в сумке, которая осталась где-то возле двери. Но судя по темноте за окнами и какому-то внутреннему будильнику – сейчас если не полночь, то близко к этому.

Славы рядом нет, но я слышу отдаленные звуки – кажется, посуды или типа того.

Приподнимаюсь на локтях, осматриваясь.

Его спальня – часть большого, открытого пространства квартиры-студии. Она заметно больше моей. Стены - темные, графитовые с вставками других оттенков серого. Мебель - лаконичная, мужская: низкая кровать из темного дерева, пара черных кожаных кресел, огромный плазменный экран на стене напротив. Ничего лишнего и никакой мишуры. Пространство, отражающее его суть — силу, сдержанность, скрытую мощь. Зоны — спальня, гостиная, кухня – намечены легкими перегородками из матового стекла или стеллажами с книгами и какими-то непонятными мне металлическими деталями.