Дубровский кончает почти сразу за мной.

Глухо, по-звериному стонет, срывает ритм толчков в хаос.

Погружается до предела на несколько секунд - а потом резко выходит.

Я прижимаюсь щекой к двери, гоню прочь фантазии, в которых все слишком розово и сопливо. Держусь на ногах из последних сил, чувствую себя стреноженной лошадью. Краем глаза замечаю протянутую Славой руку, но шарахаюсь от нее как от ядовитой гадюки.

Слышу только его вдох - сиплый, сквозь зубы.

Он больше не пытается, держит дистанцию.

Не говорит ни слова.

Слышу, как поправляет одежду, застегивает молнию.

Собирается уходить.

Я прикусываю щеку, запрещаю себе не то, что говорить - даже дышать.

Что я натворила, господи… Зачем?!

Знаю, что нам нельзя даже приближаться друг к другу, но все равно притягиваюсь к нему как долбаный магнит.

Впервые в жизни теряю контроль рядом с мужчиной.

Думаю не головой, а ровно тем местом, которое только что долбил его член.

У нас так уже было. И потом все стало только хуже.

Мне кажется - хоть я до сих пор не вижу его лица - он сейчас тоже думает как раз об этом.

Проводит неслучайные параллели. В тот раз «мы» начались через боль, а в этот - через нее, наконец, закончимся? Отпустим друг друга?

Я делаю шаг от двери в противовес тому, как он к ней подходит.

Чувствую упругое отрицательное магнитное поле между нами, как будто чем он ближе - тем сильнее мое тело от него отталкивается.

— Би, нам нужно…

— Не воображай себе ничего такого, Дубровский, - говорит Майя-сука, на удивление холодно и правильно, как будто, наконец, выучила свою роль. - Это просто рефлекс.

И, наконец, заставляю себя поднять взгляд.

Хочу увидеть в его глазах презрение. Может быть, боль, разочарование, ненависть?

Я бессильна против своего влечения к нему, но, может быть, его чувства будут злее, и он «поможет» - задушит мою любовь своим отвращением?

— Как ты там говорила. Би? Просто приятное приключение? - Слава жадный - он даже на ненависть расщедриться не хочет. Смотрит как на пустое место.

Ты ждал столько месяцев, чтобы вернуть мне эту подачу, да? Блестящий удар, Дубровский. Видишь - я проиграла.

— Уходи, - мотаю головой в сторону двери.

Слышу шаги, щелчок… и только тогда разрешаю себе тряпкой сползти на пол.

Но уже не плачу - просто нечем.

Утро субботы приходит без спроса, врываясь в мой номер серым, безжалостным дождем за окнами.

Но меня будит не он, а тишина в собственной голове. Настолько звенящая и окончательная, что я задерживаю дыхание, чтобы убедиться, что не умерла во сне и не превратилась в призрака. Что мое сердце все еще бьется, хотя засыпала я с четким ощущением, что в моей груди тяжеленный камень.

Я лежу в огромной, холодной кровати, но тело все равно ощущается как чужое.

Оно болит. Каждая мышца ноет тупой, изматывающей болью, напоминающей о том, что было прошлой ночью.

Мой пиджак так и валяется у двери бесформенной кучей. Шелковая комбинация - рядом, туфли где-то на полпути к кровати. Вчера у меня не было сил убрать все это, сегодня я понимаю, что просто не смогу.

Воздух пропитан запахом Славы, сигарет и нашего секса - гон горький, мускусный и отчаянный. Я сажусь на кровати, одеяло сползает, обнажает лиловые следы на бедрах, там, где Слава держал слишком сильно. Я трогаю их кончиками пальцев, но бол не чувствую - только короткие тянущие вспышки между ног.

Он не просто занялся со мной сексом - он меня как будто пометил.

Если бы в моей жизни существовал другой мужчина - мне пришлось бы очень изворачиваться, чтобы скрыть эти следы преступления.

Я иду в душ, чтобы смыть с кожи воспоминания и его запах, но горячая вода делает только хуже - ощущается на коже кислотой, которая вколачивает все это еще глубже в меня, под кожу, в кровь. Тру тело мочалкой до красноты, сдирая все, что угодно, кроме липкого ощущения, что я сама всего этого хотела.

Форвард сбрасывает сообщение на телефон - напоминает, что сегодня ключевое выступление. Наше со Славой, хотя до последнего момента я была уверена, что летим только мы с Соколовым. Фамилия «Дубровский» материализовалась в том приказе как будто из воздуха, и я до сих пор не понимаю, как и почему. Но еще больше не понимаю, как мы справимся вдвоем, если не репетировали и не готовились. И самое ужасное - вообще не представляю, смогу ли посл вчерашнего находиться с ним буквально на одной сцене, не то, что разговаривать и старательно корчить «заряженную на прорыв команду».

Из зеркала на меня смотрит, наверное, самая беспомощная часть меня. Та, которая потирает пальцами маленький кровоподтек на шее, оставленный то ли Славиными губами, то ли зубами. Ей нравится эта метка, ей, как маленькой, не хочется ее прятать.

Она изо всех сил беззвучно орет, когда я открываю косметичку и методично, плотным консилером, «стираю» этот след. Хотя бы с кожи, потому что сереть из памяти - задача с бесконечным количеством звездочек. Тоналкой как ластиком, маскирую усталость. Идеально очерчиваю скулы, чтобы вернуть лицу жесткость. Строгие стрелки - с ним взгляд кажется колючим, холодным. Посл мазка матовой помады в тон цвету кожи, наконец, перестают дрожать губы.

Собираю волосы в высокий прилизанный хвост а ля «Ариана Гранде».

Надеваю белоснежную блузку, застегнутую на все пуговицы, сверху - строгий черный брючный костюм. Высокие каблуки, на которых у спины ни шанса согнуться.

И опять смотрю в зеркало, проверяя, достаточно ли идеально сидит моя броня.

Сентиментальной слабачки в отражении больше нет - там снова сука, и сегодня она в ударе. Готова отпахать на все сто за вчерашний «прогул».

Огромный конференц-зал гудит уже наводнен людьми, гулом голосов на разных языках и раздражающими вспышками фотокамер.

Я сажусь за столом президиума, рядом с Павлом Форвардом, чувствуя себя экспонатом под стеклом. Свет софитов - яркий и слепящий, выжигающий все эмоции.

И все же, первые секунды появления Славы я чувствую скорее как течная сучка, а не как безэмоциональная коллега. Дубровский идет по проходу между рядами, и на него оборачиваются. Он в безупречном темно-сером костюме - пиджак расслабленно расстегнут, без галстука, белая рубашка ластится к мощной груди, интимно льется поверх чернильных узоров на коже. Он спокоен, уверен и собран. Ни тени вчерашней ярости. Ни следа ночной бури. Садится за стол, в двух креслах от меня, бросает официальное приветствие, но даже не поворачивает голову. Кому оно предназначалось - мне, Форварду или нам обоим - называется, «догадайтесь сами».

Модератор, энергичный немец с голливудской улыбкой, объявляет нашу сессию: «Будущее мобильности: синергия технологий и человеческого капитала». Представляет нас: сначала - меня (я вежливо киваю), потом - Славу.

А потом мы уже на сцене. Под сотнями взглядов.

— …именно поэтому, - говорит «сука», и я мысленно восторгаюсь ее выдержке и ни разу не дрогнувшему голосу, — мы в NEXOR Motors делаем ставку не просто на инновации, а на людей, которые эти инновации создают. Наша программа наставничества, наша новая корпоративная академия - это инвестиции в будущее. В то будущее, где…

Я делаю паузу, поворачиваю голову и смотрю на Дубровского. Впервые за этот день.

Мы - команда.

Мы - один механизм, та самая система, которая обеспечивает и создает всю эту красивую картинку идеального будущего. Мы должны «пасовать» друг другу.

— …где технологии служат человеку, а не наоборот, - продолжаю недрогнувшим голосом. - Вячеслав, я думаю, вы лучше меня расскажете о том, как эта философия воплощается в проекте «Фалькон».

Он поднимает на меня взгляд. На его лице — вежливая, профессиональная улыбка.

Берет микрофон.

— Спасибо, Майя, - стены конференцзала наполняют звуки его бархатного уверенного голоса. - Вы абсолютно правы. «Фалькон» - это не просто электродвигатель. Это - экосистема. Это - интеллект…