А еще мне просто нравится смотреть, как мужчина, создающий совершенные двигатели, просто занимается бытом - вилками, тарелками, грязной сковородой. Как будто он вдруг отложил на стол свою заслуженную корону и сал просто человеком.

Мы оба стали просто… людьми.

Мои явно запетлявшие не туда мысли вовремя останавливает еще один звонок от Людмилы: она снова переживает, я снова ее успокаиваю и на этот раз уже настойчивее прошу быть внимательной за рулем.

Слава вытирает ладони бумажным полотенцем, критически осматривает идеальный порядок на кухне. А я даже пальцы не замочил - все силы потратила на то, чтобы вести себя прилично и не выдать свое волнение. Хотя, по-моему, все равно выдала с потрохами.

— Я пойду. - Он бросает взгляд на часы - уже за полночь.

— Да, конечно, - киваю, поднимаюсь, иду за ним до двери. Бубоню в спину: - Спасибо, что… Просто спасибо.

— Фигня. - Он наклоняется, подбирает так и оставшуюся лежать на полу куртку, держит ее в кулаке. Поворачивается ко мне - не всем корпусом, а только головой, через плечо. - Если что - ты знаешь, где меня найти. Звони. В любое время.

Я молча киваю, зная, что, конечно, не позвоню. Разве что «гостья» начнет гоняться за мной с ножом.

— Би? - Слава произносит мое имя с интонацией, как будто хочет услышать мое согласие в слух.

— Да, хорошо, конечно. - говорю чуть сбивчиво.

Он выходит на лестничную клетку.

Я знаю, что должна просто закрыть дверь и поставить точку. На сегодня его и так слишком много в моей жизни, дальше уровень «Дубровского в крови» станет опасно зашкаливающим.

Но все равно не могу отпустить просто так. Хочу задать зудящий в мозгу вопрос.

— Слава…

Он оборачивается. Терпеливо ждет, пока я соберусь с духом.

— Ты страницу удалил, - вздыхаю, потому что мне действительно жаль. - Зачем? Было очень стильно…

Чувствую себя орущей в пустоту дурочкой. Господи, да мне-то какое дело до того, что он делает со своими личными страницами?!

— С ней было связано слишком много воспоминаний, - слегка устало морщит лоб. - И просто… не осталось времени, если честно. Спокойной ночи, Би.

— Спокойной, Дубровский.

Я закрываю дверь и прижимаюсь лбом к холодной стальной поверхности.

Он даже не стал спрашивать, какого черта я продолжаю за ним сталкерить, потому что ему это н интересно. Вот уж кто точно не шарится в сети, чтобы отслеживать мои сторис.

Видимо, только я ощущаю потеряю эту чертовой страницы как будто… он стер нас.

Ночь до безобразия длинная, больше похожая на липкий дурной сон.

Я почти не сплю, а когда удается задремать - тут же просыпаюсь, потому что встает Оля. Она бродит как лунатик - короткими редкими вылазками до до холодильника, чтобы попить воды, то в ванну, где начинает издавать характерные звуки. Я бегала за ней, помогая стошнить в унитаз, потому что саму явно тянуло сделать это на пол. Стояла, держала ее грязные волосы и слушала эти унизительные, жалкие звуки, чувствуя, как к горлу подкатывает собственная тошнота - не от запаха или брезгливости, а от острой, какой-то почти родственной жалости.

В пять утра, как по расписанию, снова звонит Людмила.

— Я на въезде в город, - ее голос в трубке звучит уставшим, но собранным. - Куда мне ехать? Можете скинуть геолокацию?

Я отправляю ей точку на карте, тру ладонями лицо, чтобы прийти в чувство и окончательно разогнать дремоту. Варю чашку кофе и оставляю одну порцию в кофемашине, чтобы приготовить ее к приезду Людмилы - будет не лишним после бессонной ночи за рулем. Достаю из аптечки аспирин - сразу две таблетки - и запиваю холодной водой.

Голова просто раскалывается.

После всех этих «приключений» я проведу в постели все выходные и даже, вероятно, отключу телефон, чтобы хотя бы на сорок восемь часов отключиться от мира.

Через час раздается тихий звонок в домофон.

Женщина, которая входит в мою квартиру, выглядит не так, как я ожидала. Я готовилась увидеть заплаканную, растерянную среднестатистическую женщину под сорок, но Людмила - другая: высокая, стройная, с короткой стильной стрижкой и умными, хоть и невероятно уставшими глазами. На ней - модная куртка от известного бренда с норковым воротником, под ним - шерстяной костюм, очень стильный и отлично подчеркивающий все достоинства ее фигуры. Она держится с достоинством, но пальцы, в которых сжимает сумку, мелко дрожат. Замечаю один обломанный почти «до мяса» красный ноготь.

Она тихо здоровается, пытаясь высмотреть что-то за моим плечом.

Я в ответ отступаю и предлагаю войти.

Людмила, не разуваясь, сразу идет в гостиную. К дивану. Смотрит на спящую дочь, и ее лицо искажает гримаса боли. Осторожно касаясь щеки Оли, убирает с ее лица спутанную прядь волос. Девчонка что-то бормочет во сне и поворачивается на другой бок, лицом в спинку.

Людмила с шумом втягивает воздух через сжатые губы, заносит ладонь, чтобы погладить дочь по плечу, но Оля как будто чувствует - отодвигается, втягивает плечи в себя.

— Хотите кофе? - предлагаю я, видя, как моя гостья покачивается от усталости.

Ей точно нужно выдохнуть, прежде чем снова садиться за руль. Если бы не раннее утро, я бы заказала какой-то перекус из доставки, но это все равно не раньше семи.

В ответ на мое предложение, Людмила молча кивает и идет за мной.

Мы сидим на кухне: она - на высоком барном стуле, я - напротив. Между нами — две чашки с дымящимся кофе и коробка конфет из бельгийского шоколада, которую я планировала отдать Лильке. За окном только-только занимается настоящий, полноценный рассвет.

— Спасибо вам, Майя, - наконец, нарушает наше молчание Людмила. - Я не знаю, что бы делала… Уже планировала начать обзванивать морги… господи…

Я неопределенно киваю. Отнекиваться и говорить высокопарную чушь про чувство долга точно не буду. Девчонке просто повезло, что на нее наткнулся сердобольный Сашка. Где она была бы сейчас, если бы не он, можно только догадываться.

Мы снова молчим. Людмила пьет кофе маленькими, нервными глотками. Никто из нас к конфетам, которые оглушительно пахнут горьким шоколадом и орехами, так и не притронулся.

Людмила достает из сумки сигарету, подходит к окну, открывая его на половину ширины, спрашивает, можно ли закурить. Я киваю. В любой другой ситуации точно не разрешила бы дымить в доме, но это точно будет не единственная выкуренная ей сигарета - не гонять же человека каждый раз на террасу.

— Откуда вы знаете мою дочь, Майя? - спрашивает она, глядя на меня уже не взглядом испуганной матери, а как следователь на заключенного.

— Видела ее несколько раз. – Тщательно подбираю слова, потому что раскрывать душу перед кем попало точно не в моих правилах. - С моим генеральным директором, Владимиром Резником.

При упоминании его имени она вздрагивает. Совсем незаметно, но я все равно замечаю.

— Понятно, - чуть помедлив, кивает она. А потом задает вопрос, от которого мышцы на моем лице сводит в гримасу. – Значит, у вас с ним тоже был роман, Майя?

Она делает акцент на слове «тоже», хотя и вопрос звучит вовсе не как вопрос, а скорее как констатация с легким намеком на мои маленькие маневры. Как будто речь идет не о самом факте нашей связи, а скорее о ее декорациях.

У Людмилы действительно чертовски проницательный взгляд. И то, как она курит – даже как просто затягивается – почему-то располагает не играть в кошки-мышки.

— Да, был, - дергаю плечом, сбрасывая с себя все связанные с этим гадкие воспоминания. — Очень непродолжительный. К счастью, я вовремя поняла, что он из себя представляет. И если не возражаете, то это единственное, что я готова сказать на эту тему. Вспоминать такое «бесценный опыт» мне до сих пор противно. Считайте, что в душе я чувствую себя вот… примерно так же, как она.

Киваю в сторону гостиной, где спит ее дочь.

Людмила тянется за чашкой кофе, делает глоток. Несколько минут смотрит на свое отражение в чашке – то улыбается ему, то кривляется.