— Вы похожи на женщину, мимо которой Владимир просто не смог бы пройти. – Когда она снова на меня смотрит, в ее глазах уже нет «полицая», только… понимающая усталость. Как будто она всегда знала, что рано или поздно ей придется произнести эти слова. – Вы очень красивая, Майя. Эффектная, яркая. В вас много внутренней силы. Готова поспорить, что он сразу заявил на вас права. Уж не знаю каким способом, но дал понять, что не собирается ограничиваться сугубо «служебными рамками».
Комментировать ее слова я никак не собираюсь. Уже сказала, что никаких задушевных бесед о Резнике она не дождется. Так что я просто дергаю плечами – пусть понимает этот жест ровно так как хочет.
Но вот сказать что-то другое – вполне могу. Раз уж у нас тут стихийный кружок «бывших Вовы-обиженки».
— Моей подруге повезло меньше, - верчу в уме образ пьяной, разбитой Юли – и прямо передергивает. – Точнее, теперь уже бывшей подруги.
Людмила допивает кофе, ставит чашку на стол и тянется за второй сигаретой.
Горько, безрадостно улыбается.
— Я тоже в кружке «клюнувших на красивые слова», - говорит с нотками горькой иронии.
Тишина. В этой тишине я слышу, как тикают мои наручные часы и как за окнами начинает шуметь просыпающийся город.
— Я… не понимаю… Разве не… - Вовремя прикусываю язык.
Людмила кивает и продолжает.
— Владимир был лучшим другом моего мужа, Андрей… мой муж… погиб четыре года назад. Автокатастрофа. Вова тогда очень помог. Был рядом и, честно говоря, если бы не он, я бы дала черной дыре отчаяния засосать себя с потрохами. У меня свое туристическое агентство, но после смерти Андрея все начало рушиться. Посыпалось, как карточный домик. А он… подключил свои знакомства, договорился о кредите, чтобы я смогла удержаться на плаву до сезона. Давал полезные советы.
Ее голос становится сухим и ровным, а взгляд – расфокусированным, как будто она смотрит не на меня, а кино о своем прошлом. Как будто рассказывает чужую историю.
— А потом… все началось как-то само собой. Вова был настойчивым и очень заботливым. Окутал меня вниманием и теплом. После смерти Андрея прошел уже год и я чувствовала себя такой разбитой и никому не нужной, что его внимание… Тогда мне казалось просто невероятным, что такой красивый, успешный мужик – и вдруг выбрал меня, вдову с кучей материальных проблем и дочерью в подростковом кризисе. Я поплыла, дала себе право снова увлечься, почувствовать себя женщиной. В какой-то момент он перестал быть другом семьи и превратился в моего любовника.
— А… Оля? – рискую спросить, потому что именно на этом моменте ее стройная и вполне заурядная история как будто спотыкается.
— Мы решили, что ее нельзя травмировать. Она обожала отца, была его обожаемой девочкой. Гибель Андрея стала для нее страшным ударом. Вова сказал, что нужно дать Оле время, чтобы она пришла в себя. Я согласилась. Тогда мне казалось, что я нашла не просто любовника, а человека, который, хоть и не заменит ей отца, но сможет стать опорой и поддержкой. Боже, какая глупость… Никогда себе этого не прощу.
— Давайте я сделаю вам еще кофе? – предлагаю я, чтобы дать ей передохнуть, потому что ее начавшие мелко дрожать плечи выдают сильное внутреннее напряжение.
Она молча согласно машет головой и на время, пока я вожусь с кофемашиной, берет паузу.
У меня пикает телефон, входящим сообщением от Дубровского: «Все в порядке? Точно не нужна помощь?»
На часах еще нет шести утра. Суббота. Несмотря на целую кучу других причин, по которым он не спит в это время, я почему-то уверена, что из-за меня. Что ему не все равно, потому что ему и раньше было не наплевать на все, что происходило в моей жизни.
Украдкой поглядываю на Людмилу – и снова перечитываю сообщение Дубровского.
Несколько раз, в надежде, что пришедшая в голову дурная мысль разобьется вдребезги. Напрасно – она становится только сильнее.
Я: Не знаешь какого-то ответственного водителя, который согласиться отвезти двух пассажиров?
Я: Если что – нет, не меня.
Дубровский: Твою гостью с кем-то еще?
Я: С ее матерью. Она явно не в том состоянии, чтобы садиться за руль – очень нервничает.
Пока он не сказал ни да, ни нет, пишу куда именно их нужно отвезти, и что пок ане знаю точного времени, но примерно через несколько часов.
Я: Готова заплатить любые деньги.
Дубровский: Я точно не смогу, Би, но водителя тебе найду.
Я: ты меня правда очень выручишь. Спасибо.
Дубровский: Пока не за что.
Я перечитываю нашу переписку, ставлю чашку на блюдце и достаю из винного шкафа бутылку коньяка. Наливаю примерно треть. Ставлю перед Людмилой и в двух словах объясняю, что я нашла водителя, который их отвезет. И сразу же прошу никак не благодарить.
— Вы так с нами возитесь, - все-таки говорит она. Как будто это что-то странное – относится к людям как к людям. – Спасибо вам, Майя. Моей дочери очень повезло, что она… что вы…
Я машу рукой, и мы снова берем паузу: она – чтобы сделать пару жадных глотков и потянуться, наконец-то, за конфетой, я, чтобы перечитать переписку со Славой. Даже в таком формальном тоне, она все равно вызывает приятное покалывание в кончиках пальцев.
— Так, тайно, мы встречались примерно год, - продолжает Людмила, когда я откалываю в сторону телефон. – Наши отношения были… странными. Вова был очень… страстным. Но всегда - на своей территории. В моем доме он был просто «дядей Вовой», другом семьи. Держался подчеркнуто прохладно и на заметной дистанции и, в конце концов, я начала уставать от этой лжи. Сказала ему, что Оля уже взрослая, что прошло достаточно времени, и раз она может ходить с подругами в кино и на вечеринки, то и новость о наших отношениях уже не ранит ее так сильно, тем более что мы не делали ничего плохого – я была свободная, Владимир – тоже. Но он все время находил отговорки: «Еще не время», «Давай подождем до осени», «Она не готова».
Ее голос наполняется гневом осознания. Как будто она, глядя кино своего прошлого, вдруг с новой силой осознает все случившееся.
— А потом его карьера резко пошла вверх, и он переехал сюда. Вова был очень горд. Мы стали видеться все реже и реже – сначала только на выходных, два-три раза в месяц. Он все время рассказывал, как у него все замечательно складывается, что еще немного – и, возможно, он будет готов к следующему шагу. Просто… надо еще чуть-чуть подождать, потерпеть, ради нас обоих. Рассказывал, как скучает. И я, конечно, верила, потому что любила его как дура.
В ее брошенном на меня мимолетном взгляде столько боли и разочарования, что мне становится не по себе. Людмила как будто ждет какую-то похожую эмоцию, но у меня после разрыва с Резником ничего такого не было. Разве что жуткое раздражение на себя, за то, что не сразу разглядела в нем мудака.
— А через несколько месяцев Оля вдруг заявила, что будет поступать в медицинский. Здесь. После целого года после школы, который она провела в «поисках призвания», вдруг решила, что хочет лечить людей. Боже. Никогда не прошу себе, что была такой слепой!
— Мы все очень мудрые задним умом, - пытаюсь поддержать ее как могу. Почему-то вспоминаю Сашку и какой резкой была с ним, когда хотела открыть глаза на Юлины фокусы – и не собираюсь повторять прежних ошибок.
Людмила прячет лицо в ладонях и шумно дышит сквозь пальцы, а когда отнимает их от лица – кажется бледной как призрак. Как будто даже постаревшей лет на десять за этих несколько минут.
— Оля сказала, что нашла какой-то кружок для будущих абитуриентов и что ей нужно ездить на занятия, подтягивать предметы, в которых она «плавает». Иногда уезжала на целую неделю. Она так горела этой идеей – расцвела, снова начала смеяться и строить планы. Я была так счастлива за нее, думала: «Ну наконец-то моя девочка приходит в себя». Даже сумки ей помогала собирать. Я ни о чем не догадывалась. – Она поднимает на меня полный слез взгляд, ее губы дрожат, лицо из мертвенно бледного становится серым. – Клянусь, Майя… Я даже представить не могла, что они… Я верила им обоим. Господи, за что…?!
