Она не заканчивает фразу – снова закрывает лицо руками и на этот раз громко рвано плачет. Воет с таким надрывом, с которым может плакать только женщина, вдруг осознавшая не одно, а сразу два чудовищных предательства.

Если бы в эту минуту я могла дотянуться до Резника – я бы вцепилась ему в глотку, и не отпускала до тех пор, пока не убедилась бы, что эта тварь сдохла и больше никогда и никому не сможет причинить боль.

Понятия не имею, сколько мы сидим так, в этой оглушительной тишине. Людмила – рыдая, и я – глядя на нее со странной смесью сочувствия и родства. Даже не пытаюсь ее утешать. Какие слова могут помочь женщине, которая только что осознала, что монстр, которого она любила, спал не только с ней, но и с ее дочерью? Единственное, чем я могу ей помочь – это просто налить еще коньяка, на этот раз – в стакан, сразу на пару пальцев. И, подумав немного, ставлю второй, наполнив его ровно на столько же – для себя. Терпеть не могу настолько крепкие напитки, но сейчас мне тоже надо. Чуть-чуть, чтобы подавить то гаснущее, то разрастающееся с новой силой желание разорвать Резника на куски.

— Это точно лучше валерьянки, - пытаюсь немного ее взбодрить.

Когда Людмила медленно отнимает руки от лица, в ее глазах больше нет боли – только чернота и злость. Она берет стакан, и ее пальцы так сильно дрожат, что коньяк плещется о стенки. Делает большой, жадный глоток. Зажмуривается.

Я повторяю следом – чувствую, как рот обжигает крепкая горечь, подавляю желание тут же выплюнуть ее обратно в стакан, и глотаю. Наверное, должно пройти немного времени, прежде чем на нас подействует, но хотелось бы прямо сейчас.

— Я это так не оставлю, - произносит Людмила, и запивает клятву остатками коньяка. — Я хочу его уничтожить. Хочу, чтобы он страдал.

Держу в уме желание сказать ей, что такие как Резник крайне нечувствительны к разным призывам вспомнить о совести. Ей просто нужно выговориться, выплеснуть негатив.

— Я хочу, чтобы он все потерял. – Ее голос наполняется холодной кристально чистой, до звона, ненавистью. – Хочу, чтобы чувствовал то же, что чувствую я.

— Я бы тоже не отказалась, чтобы бумеранг кармы навешал Резнику парочку звездюлей, - произношу на эмоциях, потому что в эту минуту очень четко ощущаю каждую каплю боли, которую по вине этой твари пережила я сама. Вспоминаю его лицо на парковке и как он самодовольно ухмылялся, когда произносил свой унизительный ультиматум.

Я понимаю ее. О, как я ее понимаю!

— Он всегда таким… уверенным в собственной безнаказанности. – Людмила кривится, но сейчас в этой гримасе уже заметны проблески цинизма. – Думал, что я глупая, влюбленная вдова, и ничего не понимаю. Что просто пляшу под его дудку.

— О чем вы? – настораживаюсь.

Она горько усмехается.

— Он ведь не просто «помогал» мне с турагентством. Он его использовал. – Во взгляде Людмилы загорается лихорадочный огонь. – Гонял через мои счета деньги. Огромные суммы. С каких-то левых офшорных счетов. Кипр, Панама, черт его знает, что еще. Я должна была выставлять счета за организацию несуществующих конференций, за VIP-туры для клиентов, которых никогда не видела.

— А что он говорил? Как объяснял? - Я вся превращаюсь в слух. Мой мозг, натренированный Форвардом на поиск уязвимостей, мгновенно включается.

— Говорил, что это – инвестиции. Что он просто умеет грамотно вкладывать деньги, а я – идеальное прикрытие, потому что туристический бизнес всегда связан с международными переводами. Что, мол, так он помогает мне заработать комиссию и «оптимизирует налоги». Я верила. Точнее… я очень хотела верить. Это были легкие деньги, Майя. Очень легкие. Закрыть глаза было не трудно.

Она ненадолго замолкает, но потом продолжает уже абсолютно решительно, без сантиментов.

— У меня все это есть.

— Что «все»?

— Все эти счета. Выписки. Названия фирм-однодневок. Я все сохранила. Не знаю, зачем. Наверное, боялась, что однажды за мной придут из налоговой. Думала, это будет моя единственная защита. - Она вдруг громко, безрадостно смеется. – Боже, да я даже представить не могла, что однажды сама, добровольно, отдам эту бомбу в чужие руки.

Мое сердце пропускает удар.

— Что вы имеете в виду? - Хотя уже начинаю понимать, что она имеет ввиду.

— Я хочу, чтобы он заплатил, Майя. За меня. За растоптанную память об Андрее. И за Олю. — Она смотрит на меня в упор. – У вас к нему ведь тоже накопились определенные… претензии?

— «Претензии» - это очень мягко сказано.

Людмила с пониманием кивает. Поглядывает на сигареты, на пустой стакан… но не прикасается ни к чему из этого.

— Если хотите, Майя, я могу отдать вам все. Каждую бумажку. Все, что у меня есть.

Звучит так заманчиво, что я решительно давлю в себе первый вспыхнувший порыв.

В последнее время жизнь научила никому не доверять просто так. Тем более униженной и оскорбленной женщине.

— Людмила, не обижайтесь, но… все это звучит немного странно.

— Я бы на вашем месте тоже так подумала, - не спорит она. – Вы меня впервые видите, ничего обо мне не знаете.

Она ненадолго замолкает, прислушиваясь к возне в комнате, но Оля просто ворочается на диване, не просыпаясь. Потом снова впивается в меня взглядом, на этот раз даже чуть пристальнее чем при первой встрече.

— Я вам немного завидую, Майя. - произносит то, что я меньше всего ожидала услышать. - Вы не дали себя сломить. У вас хватило здравомыслия увидеть его мерзкое нутро и остановиться. Готова поспорить, вы точно не плакали за ним в подушку длинными одинокими ночами.

Вряд ли ей нужно мое подтверждение, но все равно дергаю плечами - скорее соглашаясь с прошлым, которое сейчас проносится перед глазами. Слава богу, я по этому гаду действительно не пролила ни слезинки. А глядя на этих двух обманутых женщин, и вспоминая, какой видела Юлю в последний раз, понимаю, что вовремя освободилась от морока и не дала превратить себя вот в это.

— А я…. - Людмила нервно улыбается, начинает крутить кольцо на безымянном пальце - красивое, с бриллиантовой крошкой по всей кромке. Наверное, обручальное, которое она так и не сняла. - Для вас это может показаться странным, но я до сих пор люблю этого подонка. Все про него пониманию, желаю ему всех на свете мук - но… знаете… прямо сейчас половина меня хочет, чтобы он просто появился рядом и все было как раньше. Я знаю, что это просто больная зависимость, что я сломана и не смогу выбраться из этого болота без помощи. Нам с дочерью предстоит долгий путь…

Я начинаю понимать, куда она клонит, но все равно не перебиваю.

Даю ей выговориться.

— Майя, если я начну эту войну, а он придет на порог моего дома и попросит остановиться… я вряд ли смогу ему отказать. - Впервые за время, что она в моей квартире я вижу на ее лице полное осознание произошедшего. Как будто она только сейчас в полной мере начинает осознавать, во что Резник превратил ее жизнь. - А вы сможете, Майя. Вас он не запугает и на жалость не продавит. Вот поэтому я хочу, чтобы это попало в ваши руки.

Ее слова звучат разумно, но я все равно не спешу соглашаться.

— Кроме того, - на этот раз выражение ее лица становится жестче, - насколько я знаю, как минимум некоторая часть тех денег была каким-то образом связана с его предыдущим местом работы. И это точно не зарплата в конверте, как вы понимаете.

А вот теперь ей действительно удается меня зацепить.

За какую такую работу могут переводить огромные деньги левыми тропами через офшоры? Точно не за его любимое «оптимизирование». И точно за это платили… работодатели?

— Хорошо, Людмила. Но я хочу чтобы вы понимали - я ничего не могу обещать. Просто посмотрю. Возможно, на этом все и закончится.

— У меня все в облаке - несколько архивов. Я могу сбросить вам прямо сейчас.

Я приношу ноутбук. Пальцы Людмилы бегают по экрану телефона, пару раз она что-то набирает на моем ноуте. А потом показывает только что созданную папку на рабочем столе, под названием - «Страховка».