— Передай своему… начальнику, - я делаю акцент на последнем слове, — что я тоже очень ценю его «заботу».

На языке зудит, что я тоже могу играть жестко. Например, что помимо официального запроса, который Амина составила и разослала в течение часа, я вдобавок подготовила небольшой отчет о финансовой эффективности последних «приоритетных» проектов Резника. Конечно, в ведомстве моего департамента, но совету директоров, я уверена, будет интересно с ним ознакомиться. А там, как говорится, главное создать прецедент, повод, проверить и другие ведомства.

— Выглядишь страшно деловой сейчас, - усмехается Юля.

— Выгляжу как индеец на тропе войны, - улыбаюсь в ответ.

Она секунду всматривается в мое лицо, очевидно, ища там следы блефа. А когда понимает, что ничего такого там и близко нет, и я настроена весьма решительно, на ее лице отражается паника.

— Ты же понимаешь, что он тебя просто раздавит, - шипит Юля.

— Удачи в этом.

Двери лифта, наконец, открываются. Я захожу в кабинку, вопросительно жду, когда она зайдет следом. Но Юля мнется. Наверное, потому что желание поправить ей прическу, как только мы окажемся в узком замкнутом пространстве, слишком очевидно написано у меня на лице.

Последнее, что я вижу, прежде чем створки захлопнутся - ее, стоящую посреди коридора, растерянную и злую. А потом двери закрываются, отрезая меня от ее ненавидящего взгляда.

Я еду вниз, и в отражении на полированных стальных стенах вижу свое лицо.

Уставшее и заметно бледное, но все равно достаточно решительное.

Мой дом все еще моя тихая гавань и неприступная крепость.

Я паркую «Медузу» на подземной стоянке, и звук затихающего мотора кажется оглушительным в этой бетонной тишине. Пятьдесят минут. Пятьдесят минут тягучей, нервной пробки, которая высосала из меня последние остатки утреннего задора. Утренний полет с ветерком кажется теперь чем-то из другой жизни, далеким и почти нереальным. Новый офис - это, конечно, престиж и панорамный вид на море, но ежедневный «Тур де ла Франс» просто убивает.

Я поднимаюсь на лифте, чувствуя, как с каждым этажом с плеч спадает невидимый груз. Здесь, за этой дверью, я могу, наконец, снять свою броню. Сбросить туфли на шпильке, которые к концу дня превращаются в изощренные орудия пытки. Стянуть деловой костюм, который сидит, как вторая кожа, но кожа чужая, казенная.

Щелчок замка - и я дома.

Воздух здесь другой. Он пахнет мной, моим парфюмом, кофе, книжными страницами и уютом, который мне каким-то образом все равно удается поддерживать, хотя пять дней в неделю я возвращаюсь сюда только тобы принять душ, поужинать и заснуть.

Я прохожу вглубь квартиры, на ходу расстегивая пуговицы на блузке. Бросаю сумку на кресло, скидываю туфли у порога спальни. Какое же это блаженство — пройтись босиком по прохладному полу, чувствуя под ногами каждую дощечку.

Моя квартира - моя территория. Здесь нет места для Резника с его ядовитыми приказами, для Юли с ее фальшивой улыбкой, для Форварда-старшего с его цветочными осадами. Здесь есть только я. И тишина, слава богу.

Именно в этот момент, когда я уже почти растворяюсь в этой благословенной тишине, ее разрывает резкая трель телефона. Я вздрагиваю. На экране - «Мама».

На мгновение внутри все сжимается по старой привычке. Я готовлюсь к очередной порции непрошеных советов, к упрекам, к вопросам, которые бьют под дых. Но потом вспоминаю наш последний разговор и мой ультиматум. И последовавшее за ним… молчание.

— Да, мам, - отвечаю я, прижимая телефон плечом к уху и направляясь в ванную.

— Майя, - голос у матери на удивление ровный, почти деловой. - Не отвлекаю?

— Нет, я как раз приехала домой. Что-то случилось?

— Просто хотела напомнить про папины лекарства. Те, которые из Германии. У него завтра последняя ампула.

— Я помню, мам. Завтра заеду в аптеку и привезу.

— Хорошо, - говорит она. И молчит.

Я жду. Жду, что сейчас начнется привычное: «А почему не сегодня?», «Ты с кем-то встречаешься?», «Почему ты все время на работе?». Но она молчит. И в этом молчании - целая пропасть. Новая, отстраненная, но такая… спокойная.

Я почти чувствую укол совести, но воспоминания об организованных моей сестрой проблемах, гасят этот порыв на корню.

— Как папа? - спрашиваю я, чтобы заполнить неловкую паузу. В последнее время у меня столько работы, что меня хватило только на организацию ему очередного отдыха в санатории.

— Нормально. В санатории ему нравится. Говорит, воздух хороший. Статью свою дописывает. Ну, ладно, не буду тебя задерживать. Пока.

— Пока, мам.

Я кладу трубку и несколько секунд просто стою, глядя на свое отражение в зеркале.

Облегчение. Вот что я чувствую. Странное, немного горькое, но все-таки облегчение. Они больше не лезут в мою жизнь. Не дергают за ниточки чувства вины. Я отвоевала свое право на личное пространство. Дорогой ценой, но, кажется, оно того стоило.

Горячий душ смывает с меня остатки дня. Я кутаюсь в мягкий махровый халат, завариваю огромную чашку травяного чая и забираюсь с ногами в свое любимое кресло у окна. За окном город зажигает миллионы огней, превращаясь в мерцающее, живое существо.

Я беру с полки книгу. Тяжелый том в черной, минималистичной обложке - «Пепел на его крыльях». Название, пафос которого зашкаливает в космос. Это наш с Шершнем текущий «проект».

Наш новый повод для интеллектуальных дуэлей.

То, как мы его выбрали - отдельная история, и я уже сто раз пожалела, то сказала тогда: «Давай что-то не такое претенциозное и популярное сейчас». Кажется, он просто выбрал первое попавшееся в поисковике название

После того моего дурацкого предложения сходить в кино, он действительно пропал. Ненадолго. На сутки. Двадцать четыре часа, которые тянулись для меня целую вечность. Я уже успела сто раз проклясть себя за импульсивность, за то, что снова полезла на рожон, нарушив наши хрупкие, негласные правила. А потом он написал. Коротко, почти небрежно: «Прости, Би. Первый выезд на байке после зимы. Не мог пропустить». Он мог бы, конечно, предложить увидеться в воскресенье, в любой другой день, в любое другое время, даже предложить сходить на премьеру очередного хита про нуарных гангстеров… но не предложил. Не стал даже пытаться. А я сделала вид, что не жду никаких предложений.

Потом Слава прислал мне очередную цитату из очередной книги, щедро приправив ее своими едкими комментариями. Я ответила - не так едко, но достойно.

И мы снова вернулись в нашу безопасную гавань. В мир книг, фильмов и острых обсуждений - хотя бы там я все еще могла разговаривать с ним о чем-то, кроме: «Ты же снова с ней встречаешься, да? Первая любовь не умирает никогда?»

Мы больше не касаемся личного.

Не пытаемся переступить черту.

Мы просто… разговариваем. И этого как будто достаточно. Почти.

Я открываю книгу на закладке. «Пепел на его крыльях» - это не просто дарк-роман. Это погружение в бездну. История молодой художницы, которая встречает его — загадочного, молчаливого незнакомца, который оказывается падшим ангелом, изгнанным с небес за гордыню и живущим среди людей. Он - воплощение тьмы и порока, его прикосновения обжигают, а слова проникают под кожу, отравляя душу. Их отношения - это не любовь. Это одержимость, болезненная, разрушительная, но от этого не менее притягательная. Текст пропитан мрачной, почти готической эротикой, такой откровенной и беспощадной, что у меня иногда перехватывает дыхание.

«Он не смотрел на меня. Он меня видел. Каждую трещинку на душе, каждый потаенный страх. Его серебряные глаза проникали в самую суть, обнажая то, что я так старательно прятала даже от самой себя. Он был моим палачом и моим спасением. Моей тюрьмой и моей единственной свободой. Его губы пахли пеплом и грехом, и я готова была сгореть в его объятиях…»

На мгновение прикрываю глаза. Сотканный из слов образ темного ангела, почему-то обретает знакомые черты. Высокий рост. Серебряные глаза. Руки, покрытые татуировками, которые так уверенно сжимают руль мотоцикла…