Поглядываю на ноутбук, который в моменте становится похож на кровожадного монстра, обманчиво притворяющегося куском ультратонкой стали с «яблочком». Подавляю желание открыть и проверить. Вместо этого забираю бокал и иду на кухню. Выплескиваю остатки в раковину, ставлю в посудомоечную машину и впервые за долгое время завариваю кофе в турке - с парой зернышек душистого перца и щепоткой гималайской соли.

Забираюсь на широкий подоконник, обнимаю чашку ладонями и пытаюсь представить свою будущую квартир уже с мебелью. В планшете у меня миллион фото с пинтереста о том, как я оформлю буквально каждый уголок, какого цвета будут зоны, даже какие куплю чашки и полотенца, и свечи с ароматом морской соли и можжевельника.

Пытаюсь нырнуть в это будущее… но ничего не получается. Потому что, как оказалось, прикрученный к ноге камень прошлого упрямо тянет назад.

После нашего со Славой последнего разговора мы просто… исчезли из жизни друг друга.

Я безупречно сыграла свою роль. Форвард оказался прав - если бы я чуть-чуть сплоховала и дала ему повод думать, что дело совсем не в моей карьере, которую я ставлю выше всего на свете, то Слава бы не остался в стороне. Не дал себя высадить на обочине моего транзитного поезда. Но… «нас» просто не стало. Так редко бывает в красивых историях любви, но часто - в жизни.

Просто в один день все заканчивается: звонки, сообщения, разговоры, мысли.

Я включила голову - напомнила себе про наши пять лет разницы в мою пользу, про то, что я ему совершенно не подхожу по множеству других причин. Что я не смогу сделать его счастливым, потому что… просто не смогу.

Мы больше никак и нигде не пересекались - так совпало.

Усилием воли я ни разу не заглядывала на его страницу. Убедила себя в том, что он обязательно очень быстро найдет утешение в объятиях очень подходящей ему девушки. Даже попыталась мысленно за него порадоваться (но, как говорится, не от всей души).

Я утопила свое разбитое вдребезги сердце в работе. В перспективах, которые передо мной открылись. В редких шутках Форварда-старшего на тему моей политической карьеры, если он позволит мне взять над собой шефство.

Я не то, чтобы жила… Но хотя бы дышала, как очень странный, мертвый, но так и не начавший разлагаться труп.

Если бы еще утром кто-то спросил меня, готова ли я встретиться с Дубровским лицом к лицу, я бы пожала плечами и кивнула, причем совершенно искренне. А когда эта перспектива превратилась в реальность - плотина внутри меня рухнула и боль затопила внутренности кипятком.

Допив кофе, все-таки нахожу в себе силы вернуться к письму.

Открываю, перечитываю, заранее зная, что чуда не будет, но все равно верю, что если смотреть достаточно долго, буквы расплывутся, изменятся и сложатся в другое, безопасное имя.

Дубровский.

Вячеслав.

Павлович.

Понтия не имею, откуда он здесь. В проекте приказа его точно не было. Я хорошо помню. Когда мы утверждали состав делегации месяц назад, его кандидатуру даже не рассматривали. Он был слишком загружен финальными тестами «Фалькона».

Воздух в комнате снова становится густым и вязким.

После трех с небольшим месяцев тотальной тишины, мы… будем вместе.

В Берлине.

В одном отеле.

На одном форуме.

Боже, мы ведь, наверное, даже полетим туда на одном самолете.

Я снова трусливо захлопываю крышку ноутбука.

Я не готова. Господи, абсолютно не готова столкнуться с ним лицом к лицу.

В день нашего вылета в Берлин небо над городом - серое, низкое, как будто сшитое из тяжелого сукна. Давит, обещая затяжной дождь, и эта меланхолия идеально рифмуется с моим внутренним состоянием.

Я уже несколько минут разглядываю свое отражение в зеркале, примеряя одну за другой свои любимые маски - Майя-профи, похожая на кусок льда, Майя-пофигистка, с пустой казенной улыбкой.

Но больше всего не получается Майя-сука, хотя именно на нее я делаю основную ставку.

Именно Майя-сука должна встретить Славу и с первых минут дать ему понять, что все, что было между нами, давно и безвозвратно кануло в лету, и Майя-сука ни о чем не жалеет. Тем более - не собирается ничего возвращать, никогда и ни за что на свете не станет еще раз рисковать своей карьерой.

Как бы я ни старалась, но убедить в этом даже себя - не получается.

Всю неделю до командировки я буквально сожрала себя в попытках понять - правильно ли поступила? Может, нужно было уволится, стать домохозяйкой..? Поняла, я бы никогда не смогла быть счастлива, если бы оставила все, ради чего жила десять лет. А сейчас…? Счастлива ли я сейчас?

Я еще раз улыбаюсь своему отражению, говорю себе, что готова и что он - просто мужчина, с которым у меня когда-то что-то было. Не более. Точно не повод для истерики и затирания до дыр песен Меладзе в iTunes. Даже если это беспощадный самообман, от которого сводит скулы, я буду так думать. Буду за это держаться.

В гардеробной меня уже ждет «броня» - идеальный брючный костюм из темно-серой шерсти, белоснежная шелковая блузка и остроносые лодочки на высоком, тонком, как стилет, каблуке. Делаю макияж - ровный тон, подчеркнутые скулы, строгие графитовые стрелки и холодная, нейтральная помада цвета пыльной розы. Никакой красной. Красная - это для другой Майи. Той, которая умерла три месяца назад в своей пустой квартире, задушенная собственным беззвучным криком. Майя-сука любит нейтральный цвета, потому что они отлично маскируют ее холодное, не способное любить нутро.

Еще раз оцениваю свое отражение. Оттуда на меня смотрит незнакомка с легкой, ироничной улыбкой, красивая, стильная, абсолютно неприступная. Не хватает только таблички «Не трогать - супер-токсично!». У нее мои глаза, но в них - лед. У нее мои губы, но они забыли, как улыбаться. Она сильная и непрошибаемая. Она никогда не сожалеет о принятых решениях и легко прощается с людьми. И главное - никогда не ревет в подушку по бывшим.

Она справится.

Аэропорт встречает суетой и гулом голосов.

Я регистрируюсь на рейс, сдаю багаж, прохожу паспортный контроль. Все на автомате. Мое тело движется, выполняет необходимые действия, но я - не здесь. Я в ледяной пустоте своего сознания - снова и снова прокручиваю сценарии нашей встречи.

Что я скажу? Как посмотрю? Смогу ли я дышать, когда он окажется рядом?

Я нахожу наш гейт и сажусь в стороне, подальше от коллег. Сорокин уже здесь - машет мне рукой, но я отделываюсь вежливым кивком и погружаюсь в ноутбук, делая вид, что у меня как всегда - работы больше, чем может вместить мое простое человеческое тело. Пытаюсь работать. Открываю презентацию для форума, пробегаю глазами по слайдам. Цифры, графики, аналитика. Но буквы расплываются, теряют смысл, превращаясь в бессмысленные черные закорючки.

Слышу, как объявляют посадку на наш рейс, но не двигаюсь.

Украдкой оглядываюсь - Славы нет.

Внутри ковыряет… странное. Облегчение от того, что, возможно, в последний момент что-то изменилось и его имя все-таки вычеркнули, или что Маша ошиблась и прислала мне какой-то не тот приказ. Что нам не придется быть рядом несколько следующих дней.

А с другой… маленькая, слабая, недобитая часть меня хочет - до боли и слез хочет! - его увидеть.

Я уже почти убеждаю себя в том, что все хорошо - летим только мы с Сорокиным. Даже пробую порадоваться этому от всей души… но в ноздри ударяет запах лайма и озона, и я крепко жмурюсь.

Та часть меня, которая хотела его увидеть, сама цепляет на ногу гирю и ныряет в колодец.

Не хочу на него смотреть, но голова все равно поворачивается.

Дубровский входит в зал ожидания, и мир на секунду замирает.

Время сжимается. Останавливается. Замерзает.

Невозможно, наверно, за три месяца превратиться в другого человека, но ему это каким-то образом удалось. Он стал крепче, шире в плечах. Под свободно сидящим черным свитером угадываются стальные мышцы - он как будто стал еще массивнее, правильно «потяжелел». И еще короче подстригся - до даже визуально колючего «ежика». Черты лица стали более резкими, хищными - скулы острее, подбородок тверже, в легкой, адски сексуальной щетине.