В углу гостиной уже выросла гора из заклеенных скотчем коробок. Я достаю из кладовки еще несколько, плоских, пахнущих картоном и пылью. Осталась самая интимная личная территория - гардеробная. Сколько часов и дней я потратила на то, чтобы организовать все максмально комфортно и удобно, одно время даже заморочилась и разложила в ящиках спортивную одежду по цветам. На новом месте придется начинать все сначала, но я надеюсь, эти хлопоты будут отвлекать от рабочих будней.

Включаю свет в гардеробной, осматриваюсь. Даже тянет сделать пару селфи «на прощанье». Вещи висят ровными аккуратными рядами - платья, блузки, костюмы. Целая армия солдатиков, которые помогали выигрывать мои маленькие войны. Методично, без сантиментов, снимаю и складываю в коробки. Вечерние платья - в одну. Деловые костюмы - в другую. Повседневные вещи - в третью. С некоторыми связаны отдельные маленькие воспоминания - вот это синее платье я надевала на свой первый корпоратив в NEXOR. А в этом черном мешковатом свитере я каталась с…

Резко обрываю мысль. Укрепляю плотину, которая чуть было не дала течь.

Нельзя. Туда нельзя, Майя. Там больно.

Мозг послушно переключается. Что там форвард говорил насчет завтрашнего мероприятия? Загородный клуб, неформальная встреча. Среди вещей, которые я почти не использую, нахожу слитный, темно-синий, почти черный купальник - закрытый и сдержанный. Никаких рюшей, никаких вырезов. К нему - широкое парео из плотного белого шелка. Ноль провокации. Я - коллега. Партнер. Бесполое существо в мире больших денег и большой власти. Аккуратно складываю их и убираю в дорожную сумку. Откладываю туда же пару джинсы-момс, мягкий свитер и лофферы от «Лоро Пиана» и сова возвращаюсь к коробкам. На дне шкафа нащупываю еще одну - небольшую, квадратную, и что в ней вот так сходу вспомнить не получается. Ставлю ее на пол, раскрываю.

Делаю резкий вдох.

Внутри, вместе с запакованными в несколько слоев органзы веточками хлопка - нелепый плюшевый паук с восемью длинными, мягкими лапками. Пластиковые глаза смотрят на меня с осуждением.

Волна воспоминаний, которую я так старательно сдерживала, се-таки прорывает плотину. - так резко, что я не успеваю подготовиться и врубить защитные системы. Накрывает с головой, лишая воздуха и сбивая с ног. Я сажусь на пол прямо там, в гардеробной, среди коробок и разбросанных вещей. Беру его в руки дурацкую розовую игрушку, и она почему-то ощущается невыносимо теплой - настолько, что прожигает кожу, но выбросить ее обратно в коробку почему-то не получается.

Я до сих пор слишком хорошо помню, как Слава его подарил.

Как улыбнулся. Как мы переписывались, когда обсуждали мою татуировку и как я стала «токсичной паразиткой». Зачем-то задергиваю рукав домашней кофты, чтобы не видеть чернильные лапки на своем предплечье.

Тогда мне было немножко страшно, но я упрямо шла до конца.

Теперь я тоже ничего не боюсь, но потому что стала немножко… бессердечной?

Я прижимаю игрушку к груди. Вздыхаю. Уговариваю себя только пару раз шмыгнуть носом - и тут же взять себя в руки.

Но не получается.

Совсем не получается.

На этот раз боль не режет - к этому я уже привыкла и все нанесенные ей шрамы давно зарубцевались, стали еще одним слоем моей брони. Эта боль другая - ноющая. Бесконечная. Боль по тому, что было. И по тому, чего никогда не будет.

Ты поступила правильно, Майя. Ты все сделала как надо!

Повторяю это снова и снова. Я выбрала его будущее вместо нашего общего настоящего. Это был единственно верный, единственно возможный выход из мерзкого ультиматума Резника. Мы слишком заигрались. Я позволила себе забыться, не рассчитала последствий.

Я всегда думала об этом, когда накатывала тоска, но сегодня почему-то совсем не помогает. Сегодня вообще все летит в пропасть.

И воздух, который я судорожно глотаю, на вкус как коктейль из пепла и битого стекла.

Я скучаю по нему.

Боже, как же я по нему скучаю.

Пытаюсь схватиться за ту слабость в Берлине - и не получается.

Все не так, боже. Это как будто были… не мы. Я даже думать о том сексе не могу.

Я скучаю по другому Славе - по тому, который не трахал меня с послевкусием «просто секс, детка, ничего личного», а по другому, который таскал меня на плече и игриво шлепал по заднице, даже если отпечатки его ладоней я потом носила несколько дней.

А еще я дико тоскую по его запаху. По смеху. По сильным рукам и шершавым ладоням. По голосу, который произносит мое имя так, будто пробует на вкус.

Я скучаю по той себе, которой я была рядом с ним. Живой, настоящей, не боящейся быть уязвимой. Умеющей смеяться и плакать от счастья.

Кажется, сегодня я поставлю мировой рекорд по уровню саморазрушения.

Докажу всем законам физики, что можно выплакать океан, но любовь в этих слезать все равно не утопить.

Обхватываю себя руками, чтобы согреться, потому что тело трясется от мелкой дожи.

Что ты сейчас делаешь, Дубровский? Спишь? Работаешь в своей мастерской? Обнимешь кого-то? Целуешь?

Я яростно растираю кулаками глаза, хочу выдавить хоть слезу, наивно веря, что станет легче.

Не получается. Сегодня у меня вообще ничего не получается.

Рука сама находит телефон в кармане домашней кофты. Деревянными пальцами тыкаю в иконки на экране, открываю иснту. Вбиваю его ник - с того дня, как мы расстались, я ни разу этого не делала. Душила в себе пагубное желание подсмотреть. Просто вынесла запрет и поставила на этой дорожке огромный страшный знак - табу, нельзя.

Это было частью сделки с самой собой - безоговорочное выжигание всего.

Но сейчас все равно - тормоза и договора не действуют.

Палец замирает над кнопкой «поиск». Сердце колотится в горле, глухо, как барабан.

Бывшая стальной еще секунду назад решительность вдруг гнется, кривится.

Отдает болью в запястье.

А вдруг там то, что мне лучше не видеть? Ну подумаешь, трахнул меня по старой памяти…

Я шмыгаю, запястьем вытираю мокрый нос. Слава бы не стал… Тот Слава, которого я знаю, не смог бы… вот так. Хотя, кого я обманываю? В нем прежнем столько же от «Славы», сколько во мне сейчас - от «Майи».

Жму на поиску и жду, пока на экране мелькает загрузка.

«Пользователь не найден Или страница была удалена».

Обновляю. Еще раз. И еще. Но даже если буду жать на проклятый поиск всю ночь, результат не изменится.

Его больше не существует. Он себя стер.

Потому что тоже хотел сжечь все мосты или у него просто не осталось времени на красивые фоточки и посты о книгах и фильмах?

Я пялюсь на пустой экран и чувствую себя человеком, который однажды прочитал лучшую в мире книгу, существующую в единственном экземпляре.

Сжег ее.

А теперь плачет, потому что больше никогда не прочтет снова.

— …и представляете, Майя, она заказала себе обивку в этот «Ягуар» из кожи ската! Из белого ската! Я ей говорю: «Ларочка, это же совершенно непрактично!», а она мне: «Зато красиво!». Ну что тут скажешь?

Я улыбаюсь.

Вежливо, отстраненно, именно так, как должна улыбаться женщина на моем месте. Киваю, вставляю ничего не значащее «невероятно» - ничего другого она от меня все равно не ждет - и делаю маленький глоток ледяного шампанского. Женщина, которая стоит передо мной — пышнотелая блондинка в костюме от «Гуччи», увешанная бриллиантами, как новогодняя елка - кажется, даже не замечает моего ментального отсутствия. Она увлечена собственным голосом и историями о непрактичных женах олигархов.

Я невольно сравниваю свой сдержанный (все как приказал Форвард) внешний вид с другими женщинами на красиво украшенной площадке загородного клуба «Адмирал», и понимаю, почему так важно было мимикрировать под серую мышь. Это им - чьим-то женам и содержанкам - можно явиться на пикник вопреки всем загонам логики и нарушать все правила. Мне такая роскошь непозволительна. Будь на мне хотя бы одно украшение - ко мне бы никто даже поздороваться не подошел. А так - я просто… милая девочка «пока не из круга».