— Май, может… водички? - с трудом слышу голос Амины. Она слишком хорошо меня знает, читает по лицу, что что-то в этой формальной бумажке буквально перевернуло мой мир.

Я киваю и продолжаю перечитывать уже бог знает по какому кругу, как будто от этого вдруг может измениться смысл.

Это не просто командировка.

Это - официальная рабочая группа.

Совместная миссия. Они не просто летят в одном направлении.

Их связали вместе, документально, обязали работать в одной команде, чтобы решить критически важу проблему.

И решать они ее будут вдвоем, целых две недели.

В моей голове - хаос. Белый и слепящий, как вспышка.

Вспоминаю слова Дубровского о том, что Алина для - просто работа, что она уже прошлое, что если бы он мог с ней никак не контактировать - он бы именно так и делал. Нет повода для паники. Но… мой мозг отказывается верить, и воображение - жестокий палач - тут же начинает рисовать картинки идиллии»: их перелет, где они будут сидеть буквально плечом друг к другу, соседние номера в отеле с панорамным видом на ночной город. Конечно же совместные ужины после тяжелых дней.

Романтика. Ностальгия. И, конечно, обязательно всплывший рано или поздно вопрос: «А что будет, если мы снова попробуем вместе?»

На фоне всего этого наши с ним идеальное выходные кажутся такими… незначительными.

— Вот, - голос Амины доносится как сквозь вату, когда она протягивает мне стакан с парой кубиков льда. - Майя, это что-то серьезное?

Да нет, фигня, просто мой любовник улетает со своей бывшей на целых две недели.

Поднимаю взгляд на Амину, но, кажется, почти не вижу. Перед глазами вместо лица Амины и интерьера моего кабинета - Слава и Вольская, какими я их видела вместе тогда в ресторане: улыбчивые, красивые, идеально подходящие друг другу во всем.

— Я… не очень во всем этом разбираюсь, - говорю чужим скрипучим голосом. Потому что изо всех сил пытаюсь держать эмоции под контролем. - Кажется, какие-то проблемы с компонентами для «Фалькона». Наверное, очень серьезные, раз командируют… Дубровского.

Она секунду медлит, потом - кивает. Ничего нового я не сказала - она же и сама все это прочла, пока несла мне «находку». Но Амина умница - она никогда ни о чем не расспрашивает, если видит, что я не в настроении болтать.

Она выходит из кабинета, оставляя дверь полу прикрытой, а я возвращаюсь за стол и опускаюсь в кресло через боль в совершенно, абсолютно не гнущихся ногах.

Весь остаток дня вытаскиваю из себя резервные неприкосновенные силы, чтобы все-таки закончить черновик проекта по наставничеству для Орлова. Перечитываю, удаляю лишние пункты. Добавляю новые. Сосредоточиться на работе, пока голова забита пульсирующими картинками счастливого воссоединения Славы и Алины, крайне сложно. Но я пытаюсь. Тащу себя за волосы из этого панического дерьма.

Но когда приезжаю домой - становится еще хуже.

Потому что на смену картинкам «сладкой парочки» приходят другие - неожиданно, картинки из моего собственного прошлого. Меня и Григорьева, когда он уже начал много летать, а я начала с остервенением штурмовать карьерную вершину. И мы просто… отдалились друг от друга на такое расстояние, в которое без труда влезла другая женщина.

Между мной и Славой… произойдет тоже самое? Возможно, не в этот раз, но…?

Дубровский звонит поздно вечером, около десяти, когда я битый час бесцельно перелистываю каналы и ковыряю ужин. Смотрю на его имя на экране и несколько секунд не могу заставить себя ответить.

— Би, - его голос в динамике уставший, вымотанный, кажется, впервые в жизни лишенный почти всех его обычных эмоций - ни веселья, ни иронии. Что, конечно же, полностью объяснимо - мне тоже не до кривляний, когда мои офисные войнушки выходят в горячую фазу. А у Дубровского проблемы явно куда серьезнее. - Прости, что не отвечал. У нас тут… просто пиздец.

— Я примерно в курсе, - говорю максимально спокойно. Внутри как мантру повторяю - «Ни слова про Вольскую, ни слова про то, что я знаю про его командировку».

Хотя как с ним непринужденно болтать - тоже не представляю.

Но слава не начинает издалека, не пытается подстелить соломку.

Говорит прямо, рубит с плеча. Рассказывает про сбой с процессорами, про то, что это его личная разработка, его детище, и никто, кроме него, не может это исправить. Упоминает детали, большую часть которых я просто не понимаю, поэтому слушаю молча, иногда добавляя «угу» просто рефлекторно. Потом так же прямо объясняет, что завод в Сингапуре - актив фонда Алины, и ее присутствие там - неизбежно.

Он как будто знает, что я уже в курсе - не пытается как-то загладить эту информацию.

— Она - представитель главного акционера завода, Майя, - слышу в его голосе неприкрытое раздражение. - Летит туда защищать их деньги. Я - спасать наш проект. Би… блядь, это просто единственный способ решить проблему быстро, без юридической хуеверти.

Слушаю его, со всем соглашаюсь и даже абсолютно все понимаю, но меня все равно рвет на части. Мозг понимает, что это просто его работа, что у него нет выбора, что он - заложник обстоятельств. А сердце - адски болит от ревности, и не хочет ничего понимать.

Наши с ним выходные, кажется, стали черно-белыми, потому что на них наползла угрожающая тень Алины Вольской.

— Я понимаю, Слав, - говорю спокойно. Наверное, даже слишком сухо. - Это работа.

На том конце связи повисает тишина, которую нарушает только выразительный щелчок зажигалки.

— Би, послушай меня, - его голос становится тверже, резче, хриплые нотки почему-то режут слух как будто острый песок. - Это, блядь, вообще ни хуя не значит. Абсолютно ни-ху-я. Это просто две недели ада, которые нужно пережить. Я постараюсь справиться быстрее, Би. Буду звонить каждый день. Каждую свободную минуту. Обещаю.

Я молчу.

В голове крутится: «Это же на другом конце света, у нас разница в часовых поясах наверное… огромная, да?»

— Это просто работа, Би… - Затягивается и продолжает, еще тверже, как будто хочет заколотить в меня слова как гвозди. - Просто… хуйня случается. Это абсолютно ничего не изменит между нами.

Я говорила Сашке тоже самое, когда выбегала на работу в выходные и в праздники, когда моталась по курсам повышения квалификации. И чем больше я это говорила - тем больше все менялось.

— Слав, я правда все понимаю, - повторяю, выдавливая из себя буквально по словечку. - Тебе нужно сосредоточиться на работе. Все в порядке. Это же всего две недели.

Целых две недели с ней…

Но я лучше откушу себе язык, чем произнесу это вслух.

— Мне пора в аэропорт, Би. - Слышу сдавленный вздох сквозь зубы.

— Хорошо, - шепчу я.

— Я позвоню, как только прилечу.

— Хорошо.

— Би… я…

Он не договаривает.

— Удачи, Дубровский, - тараторю скороговоркой, не дав ему договорить, и быстро заканчиваю разговор.

Я знаю, что это просто две недели. Четырнадцать дней, в наше время видео-звонков и телефонных разговоров, доступности мессенджеров и мобильной связи - это совсе не страшно. Что есть пары которые даже строят отношения на расстоянии и оно не становится для них преградой. Что нет ни единого повода себя накручивать.

Но где-то в глубине души уже поселился холодный, липкий страх.

Страх, что через две недели он вернется ко мне совсем другим.

Или… не вернется вовсе.

Я смотрю на календарь и не могу поверить, что уже - пятница.

Прошло три дня с тех пор, как он улетел. Три дня, которые растянулись в мучительную, бесконечную вечность. Наш мир, который еще в воскресенье казался таким реальным и осязаемым, теперь сжался до размеров экрана телефона и пятичасовой разницы во времени, которая легла между нами, как пропасть.

Казалось бы - это же всего пять часов. У нас даже есть общий для нас обоих отрезов времени, когда мы бодрствуем. Но в это время - мы оба на работе, оба пытаемся делать то, ради чего взбирались так высоко. А потом - то я уже сплю, а он только возвращается в номер, то я проснулась, а он еще спит.