Кажется, я впервые за много месяцев говорю настолько откровенно, даже если мои слова и обиды звучат до жути наивно и смешно. Я сама его бросила. Сама отпустила и обставила это так, будто мне плевать – а теперь выкатываю претензии, почему ему нужно прятать своих подружек, чтобы не тревожить мой долбаный хрупкий внутренний мир.

Дубровский делает шаг ко мне – я инстинктивно вжимаюсь в дверь.

Он не кричит. Он говорит тихо, но каждое слово бьет точно куда нужно.

Ему даже не нужно стараться прицеливаться – он слишком хорошо знает меня, изучил душу вдоль и поперек.

— Кира? Ты, блять, серьезно? Сама придумала эту историю, сама в нее поверила, а теперь обвиняешь меня?! Какое тебе вообще дело, Би, с кем я сплю, с кем живу, с кем я, твою мать, дышу?! Ты же сама все решила! «Секс и одни выходные»! Помнишь? Или напомнить?!

Его слова вонзаются мне под кожу раскаленными иглами.

Бьют по самому больному.

Сказанная мною когда-то ложь, возвращается бумерангом. Боже, если он чувствовал тогда хотя бы маленькую толику этой боли…

— Это было… - Пробую защититься, но голос срывается. Что я собиралась сказать? Не знаю.

Я просто хотела защитить тебя… Я просто не видела другого выхода для нас...!

— Что «было»?! - рычит Слава, наклоняясь ко мне так близко, что я чувствую до боли знакомый запах его кожи - все такой же родной, необходимый, сводящий с ума. – Ты мне даже сделать ничего не дала, Би! Сама решила, что это хуйня и ничего не значит. Ладно, я же послушный щеночек – пошел на хуй, чтобы не тревожить твои грандиозные планы на этот мир! А теперь ты заявляешься ко мне и требуешь, чтобы я не тревожил твои личные обидки на то, что моя жизнь, оказывается, не остановилась после того, как ты выпнула меня из своей?! Ты серьезно?!

— Я не хотела… - Равно всхлипываю, потому что слезы, которые я продолжаю держать последними усилиями, начинают душить и перекрывают горло. Чтобы я не сказала – это будет максимально глупо и нелепо. И уже все равно ничего не изменит. Господи, где были мои мозги, когда я шла к нему?!

— Чего ты не хотела?! – Слава зло усмехается, колечко в его нижней губе дергается как курок. – Превращать нас во что-то большее?! О, ну это я уже и без твоих королевских объяснений понял, Би!

— Я тебя защитила! – ору на всех парах. Мысленно пытаюсь заткнуть себе рот, но в душе такой раздрай, что я больше не контролирую ничего – даже собственное тело. – У меня не было другого выхода!

— Защитить?! - Он отшатывается, смотрит на меня, как на сумасшедшую. А потом начинает смеяться. Страшным, надрывным смехом. – Защитить? От чего?! От себя?! Какого черта ты вообще решила, что лучше знаешь, что мне нужно?!

Я мотаю головой, упрямо толкаю дверь спиной, но она не поддается.

— Отец тебя отлично надрессировал, Би! – Слава подступает ближе, загоняет в ловушку. – Теперь ты тоже думаешь, что есть две реальности: одна – твоя, другая – неправильная. И что ты имеешь святое право распоряжаться другими, подгонять их под свой стандарт «правильности».

Я закрываю уши руками.

Не могу это слушать.

Ты же ничего не знаешь, Дубровский… Ничего. Не. Знаешь!

— Замолчи… пожалуйста, замолчи… - выставляю вперед ладонь, чтобы остановить его натиск, уберечь свои и так уже почти раздолбанные границы. – Я хочу уйти. Это бессмысленный разговор…

Но Дубровскому на мои личные границы плевать – в этот конкретный раз он сметает их одним движением: хватает меня за плечи, вжимает в дверь так безапелляционно, что остатки моего сопротивления окончательно капитулируют.

— Нет, Би! Ты будешь слушать! В этот раз бросить зайку по телефону не получится, поняла?! – Серебро взгляда прожигает меня насквозь – он смотрит сверху вниз, и ощущается это так, будто на меня капает святая вода, разъедая то немногое, что осталось от плотины, сдерживающей мои эмоции. – Ты за правдой пришла? Или убедиться, что щеночек никуда не делся, что стоит тебе свистнуть – и я снова прибегу?!

Говорить «нет» бессмысленно – он вряд ли услышит.

Но… да, я хочу знать, что у него нет никого нет!

Что ему так же больно!

Что даже если мы не можем быть вместе – мы не будем ни с кем!

Долбаная эгоистка!

— Я тебя из головы выбросить не могу, Би! – Его слова жалят, оглушают. – Торчишь там как заноза! Я тебя, блять, в каждой женщине вижу, понимаешь?! Как же тебя заменить, если ты, блять, везде! Я люблю тебя, Би! Люблю так, что сдохнуть хочется! И понятия не имею, что со всей этой хуйней делать… и хочу ли вообще делать! Довольна? Это ты хотела услышать?!

Он кричит свою правду мне в лицо – и взгляд перестает быть холодным.

Там такой шторм, что мне уже плевать – пусть сметает, пусть просто…

Боже, я ведь не жила без него. Не дышала!

— Я тоже! - кричу я в ответ, и голос рвется от правды. - Я тебя тоже люблю, Дубровский! Безумно! Я умираю без тебя! Каждый день! Каждую проклятую минуту!

Мы замираем.

Смотрим друг на друга, задыхаясь.

Словно два пловца, выброшенные на берег после шторма.

Воздух между нами звенит. Натянутый до предела и готовый взорваться.

Я выбираю? Снова? И снова не то? Или, наконец, выбираю правильно?

Я подаюсь вперед и впиваюсь в его губы, обхватывая пальцами за шею так, чтобы не сорвал меня, даже если вдруг захочет.

Мой поцелуй отчаянный, голодный, соленый от слез.

Целую его так, как будто это – мой последний глоток воздуха.

Вкус его губ – снова с нотками лайма и горечью сигаретного дыма, знакомый до дрожи. Притягиваю его к себе с силой, которой сама от себя не ожидала, пытаясь раствориться в нем, исчезнуть.

Отпускаю себя. Сбрасываю весь контроль.

Я просто – есть. Здесь и сейчас. С ним.

И это – правильно.

Слава реагирует не сразу.

На секунду замирает, ошеломленный моей смелостью так же, как и я сама.

А потом его руки обвивают мою талию, прижимают меня так сильно, что я на мгновение задыхаюсь.

Он отвечает. Яростно, требовательно, почти грубо. Язык вторгается в мой рот – властный, горячий, исследует, подчиняет, требует ответа.

Это не про нежность.

Это про то, что мы долго бродили в темноте, а теперь, наткнувшись друг на друга, набросились с яростью.

Мы кусаем губы друг друга до крови, стонем от смеси боли и наслаждения.

Слава отрывается от моих губ, смотрит мне в глаза. В его взгляде – все еще немного злости, но голода уже больше. Наверное, в моих глазах все примерно то же самое.

Он подхватывает меня на руки, я в ответ обвиваю его ногами за талию, руками – за шею, прижимаюсь всем телом, чувствуя его твердость и жар сквозь тонкую ткань спортивных штанов. От ощущения упирающегося мне между ног члена, прошибает волной чистого, незамутненного желания.

Его тело всегда вот так на меня реагирует, и мне хочется верить, что только на меня.

Он несет меня в спальню, бросает на огромную, неубранную кровать. Белье сбито, пахнет им – терпко, мускусно, сводяще с ума.

Я сажусь, лихорадочно стаскивая с себя свитер.

Он срывает футболку одним резким движением.

Его тело – просто произведение искусства. Мощное, рельефное, покрытое татуировками и шрамами. Широкие плечи, стальные мышцы груди и пресса, V-образная линия, уходящая под резинку штанов – все доведено до совершенства.

Я помню каждый изгиб, каждый шрам на этой коже.

Я хочу коснуться его всего. Облизать. Попробовать на вкус. Но, наверное, уже не сегодня, потому что сейчас мы голодны и не хотим ждать.

Мы снова прилипаем друг к другу. Его руки – везде: сильные и жадные.

Они скользят под мою майку, находят грудь. Пальцы сжимают соски сквозь тонкую ткань кружевного бюстгальтера так, что я выгибаюсь дугой и стону. Ладони исследуют мое тело – талию, бедра, ягодицы. Мнут, сжимают, оставляя огненные следы. Я отвечаю тем же - глажу горячую кожу, царапаю твердые мышцы на спине и груди.

Целую плечи, шею, впадинку между ключицами.