— Я сама со всем справлюсь, - шипит и кривится. - Вали, поняла? А то вдруг не сдержусь и блевану.
Даю себе еще пять минут терпения, потому что, хоть ее детский спектакль меня вообще никак не задевает, смотреть его и дальше у меня тоже нет никакого желания.
— Справишься? - Я укладываю руки на стол, рассматриваю ее с видом ученого, которому попался далеко не самый интересный экспонат. - Хорошо. Давай я расскажу тебе, как ты «справишься». Я уеду, ты посидишь тут еще может быть… час или два, а потом они закроются, попросят тебя на выход и тебе придется идти на улицу - в дождь и ветер. Денег, я так понимаю, у тебя нет. Могу поспорить, что и заряд на телефоне тоже заканчивается. Ты не в себе. Что дальше?
Она громко сопит, глядя на меня с нескрываемой ненавистью. Но все равно - какой-то детской, как будто весь сыр-бор из-за какой-то игрушки.
— А дальше, - продолжаю я, и каждое мое слово - как маленький, холодный камешек, который я бросаю в ее капризы, - к тебе, скорее всего, подойдет полиция. Учитывая твое состояние - загребут в отделение до выяснения личности. И на тебе на всю жизнь останется клеймо «девушки, которую подбирали бухую». И это, поверь, будет еще в лучшем случае. В худшем - к тебе подойдут не_полицейские, а какие-нибудь «добрые самаритяне». Предложат «помочь» и «помогут» даже если откажешься. Потом ты очнешься где-нибудь в подворотне. Без телефона, без сумки и, если повезет, без синяков. Хочешь проверить?
Черты ее лица вытягиваются - пытается держать себя в руках, но вместо этого только еще больше выпячивает накатившую панику. Как будто только сейчас поняла, какие последствия могут быть у ее малолетнего протеста.
Я поднимаюсь, достаю из сумки еще пару купюр, кладу их на стол перед ней - хватит на такси в любой конец города.
— Подумай об этом, ладно?
К выходу иду не оборачиваясь. Чувствую легкий укор совести, но не слишком сильный, чтобы развернуться и продолжить потакать ее капризам.
Слышу за спиной скрип стула. Сбивчивое дыхание и быстрые, неуверенные шаги.
Она догоняет меня уже у самой двери. Хватает за рукав пальто.
— Стой.
Я оборачиваюсь - Оля смотрит в пол.
— Мне… некуда идти, - говорит шепотом. Обычным человеческим шепотом, без понтов.
— А как же медицинский? - спрашиваю без всякого сарказма. Она же вроде бы поступила должна жить или на съемной квартире или в общежитии на крайний случай. - Ты же, вроде, поступала.
Она поднимает на меня опухший покрасневший взгляд. Нижняя губа начинает так сильно дрожать, что отчаявшись с ней справиться, Оля ее прикусывает - безжалостно, как будто почти до крови.
— Это была просто… отмазка, - снова дергает плечом - и тут же ссутуливается. - Чтобы видеться с ним.
С кем «с ним» на этом этапе уже абсолютно понятно.
Воспринимаю этот маленький факт резниковой биографии как само собой разумеющееся: он трахал меня - и трахал ее, а потом трахал ее - и Юлю. В данном случае, Оле повезло быть хотя бы константой.
Озвучивать это вслух я, разумеется, не собираюсь.
— Снял мне квартиру рядом с университетом. Приезжал, когда хотел.
— Понятно, - киваю.
Углубляться в подробности их романа ни капли не интересно. Если бы она хотела рассказать - ок, но спрашивать сама - чур меня.
— Что - даже ничего не скажешь? - Оля шмыгает носом.
— А должна?
— Ну…
Ей не хватает смелости озвучить вслух то, о чем я только что подумала.
— Потому что не все в этом мире — бездушные, безразличные сволочи, - все-таки отвечаю, хотя не до конца уверена - себе или ей. - Кому мне позвонить, Оль?
Она молчит с минуту, потом достает из кармана телефон - крутой, наверняка его подарок. Задняя панель густо заклеена гламурными стикерами.
Разблокирует и протягивает мне.
— Людмила, - говорит с коротким вздохом.
Мы выходим на улицу, я сажаю в «Медузу». Оля съеживается, вжимается в кресло, как будто пытаясь стать невидимой. Захлопываю дверцу, делаю пару шагов в сторону нахожу в ее контактах Людмилу и нажимаю на вызов.
Отвечают мгновенно, как будто еще до того, как в динамике раздается первый годок.
— Алло! Оля?! Доченька, господи, где ты?! - слышу отчаянный, заплаканный женский голос. - Оленька, господи, не молчи, моя хорошая!
— Здравствуйте, - прерываю поток материнского горя. - Меня зовут Майя. Ваша дочь сейчас со мной. С ней все в порядке.
На том конце связи - секундна тишина. Видимо, тоже шок. А потом - сбивчивый, испуганный громкий шепот.
— Кто… кто вы? Что с моей дочерью?
— Оля в безопасности. Она немного… не в форме. Выпила лишнего. Где вы сейчас находитесь? Вы можете ее забрать?
— Да, да, конечно! - голос женщины дрожит. - Я сейчас… я уже собираюсь. Я в Южном…
Где?! Это минимум пять-шесть часов на машине, если повезет.
Мысленно вздыхаю. Ночь перестает быть томной.
— Хорошо, - говорю, подавляя вздох. - Записывайте адрес. И запишите мой номер, на всякий случай.
Мы договариваемся. Я заканчиваю разговор и бросаю взгляд на экран телефона Оли, прежде чем вернуть его ей. Список вызовов. Десятки, если не сотни, ее неотвеченных исходящих. Большинство - на один и тот же номер.
Абонент — «Sugar Daddy». Мысленно - а может и нет - закатываю глаза.
Чутье подсказывает, чей это контакт, но просто чтобы убедиться и расставить в этой грязной истории все жирные точки над «i» - открываю контакт, смотрю на номер.
Резник. Что и требовалось доказать.
Мысленно ругаюсь, блокирую экран и возвращаю телефон Оле.
— Твоя мама уже едет. - Завожу мотор. - Но она будет только утром. Так что пока побудешь у меня.
Оля, помолчав пару секунду, бросает:
— Классная тачка.
А потом резко разворачивается и сиротливо жмется лбом к боковому стеклу.
До самого дома больше так и не произносит ни звука. Только когда останавливаюсь на парковке, понимаю, что она спит. Несколько секунд сижу неподвижно, прислушиваясь к ровному дыханию Оли, которая спит, откинув голову на подголовник. В свете тусклых ламп ее лицо кажется почти детским, беззащитным. Смазанная косметика, приоткрытый рот, растрепанные волосы. Сейчас она похожа скорее на руины человека, чем на живое существо.
Не хочу ее будить. Просто сижу и смотрю на мигающую красную точку сигнализации, отсчитывая удары собственного сердца. План был прост: довезти ее, поднять в квартиру, накормить, запихать в ванну и дать пару таблеток шипучего аспирина. И забыть о ее существовании примерно до утра. Но теперь, когда она спит и во сне кажется такой беззащитной, план кажется слишком жестоким.
Тишину паркинга и мои тяжелые мысли разрывает низкий, басовитый рев мотора.
Я вздрагиваю. В зеркале заднего вида появляются два ярких, хищных глаза-фары. «Патриот» медленно и уверенно заезжает на парковочное место напротив - на сто двадцатое.
Сердце сначала взлетает к горлу - а потом с глухим звуком падает на дно живота.
Дубровский.
Двигатель глохнет. Дверь открывается, Слава выходит, разминая плечи. На нем мешковатые джины и косуха. Он выглядит уставшим и, одновременно, расслабленным, как хищник после удачной охоты. В мою сторону даже не смотрит - достает из машины большой бумажный пакет с продуктами. А я тольк сейчас понимаю, что собиралась после работы заехать за продуктами, потому что у меня впереди целые свободные выходные (редкость!) и я планировала провести их дома - с книгой, сериалами и ударной дозой сна. А в холодильнике у меня буквально мышь повесилась - как обычно.
Я прокручиваю руки на руле, чуть-чуть вжимаясь в кресло, надеясь, что Дубровский меня не заметит. Что просто пройдет мимо, и мне не придется изображать соседскую вежливость.
Но он замечает - когда толкает дверь джипа коленом.
Замирает на долю секунды - красивое лицо становится непроницаемым, как будто захлопывается невидимое забрало. Он не улыбается, но и не хмурится. Просто констатирует факт - мы снова столкнулись.
А потом подходит к моей машине. Медленно, неспешно.
