Мир вокруг исчезает. Нет музыки, нет гостей, нет праздничной суеты. Только её глаза. Широко распахнутые. В них мелькает целая гамма чувств: удивление, испуг, боль, злость. И что-то еще, что не поддается никакой расшифровке.

Заставляю себя двигаться. Один шаг, другой. Как робот. Как марионетка на невидимых нитях. Горло пересохло, язык прилип к небу. Ладони вспотели — вытираю их о брюки, надеясь, что никто не заметит.

Подхожу ближе, и запах её духов накрывает меня волной. Нет, не тех духов. Новые. Что-то свежее, с цветочными нотами. Раньше она пользовалась ванильным спреем для тела — говорила, что от духов болит голова. Видимо, и это изменилось.

— Привет, — выдавливаю.

Голос чужой, хриплый. Кашляю, пытаясь прочистить горло. Делаю шаг ближе, и руки начинают дрожать, как у алкоголика в завязке. Сжимаю кулаки, пряча предательскую дрожь.

— Привет, — отвечает.

Тихо. Настороженно. Как говорят с незнакомцем в лифте.

— Я не знал, что ты... Они не предупредили...

— Я тоже.

Неловкость повисает в воздухе, густая, как патока. Другие гости садятся за стол, здороваются, но мы стоим, как два истукана.

— Может, сядем? — предлагаю, когда рассаживаются все гости. — Люди смотрят.

Кивает. Садимся. Между нами — пустой стул. Символично.

Официант наливает вино. Тамада начинает говорить приветственную речь. Все поднимают бокалы за любовь и молодых. Мы тоже. Наши глаза встречаются над краем бокалов, и я вижу в его взгляде ту же боль, что чувствую сам.

Музыка обволакивает меня со всех сторон – вальс переливается золотистыми нотами, смешиваясь с негромким гулом голосов и звоном хрусталя. В руке бокал с шампанским, но я не пью. Не могу. Горло сжато невидимой рукой с того самого момента, как увидел её.

Зал утопает в теплом свете. Хрустальные подвески люстры дрожат от басов, отбрасывая радужные блики на стены. Пахнет лилиями – приторно-сладко, до головокружения. К этому запаху примешивается аромат дорогих духов, вина и едва уловимый запах воска от свечей на столах. Мой желудок сжимается от этой смеси, или, может быть, дело вовсе не в запахах.

Она здесь. Ульяна.

Совсем близко. В сантиметрах расстояние незначительное, но дотронуться я не могу.

Краем глаза слежу за её силуэтом. Ткань струится по её фигуре, как вода, обнажая одно плечо. Волосы собраны в низкий пучок, несколько прядей выбились и касаются шеи. Я помню, как целовал это место за ухом, где кожа особенно нежная. А если целовать чуть ниже, она покрывается мурашками и тает прямо в моих руках.

Я чувствую её присутствие кожей. Это как электричество в воздухе перед грозой – напряжение нарастает, дышать становится труднее.

Оркестр переходит на более медленную мелодию, и я вижу, как Ульяна оборачивается. Наши взгляды встречаются, и мир словно замирает. Сердце пропускает удар, потом начинает колотиться так сильно, что, кажется, все вокруг должны это слышать.

Она отводит глаза первой, но я вижу, как дрогнули её пальцы на бокале. Делаю глоток шампанского – оно кислое, колючее, царапает горло.

Пары кружатся в танце. Белое платье невесты мелькает среди других – счастливая улыбка, сияющие глаза. Вспоминаю, как сам когда-то кружил счастливую Ульяну. Мысль обжигает, и я сжимаю бокал сильнее.

Я чувствую знакомый аромат – жасмин с нотками ванили. Тот самый парфюм. Память услужливо подкидывает картинки: утро, солнце сквозь занавески, её волосы на моей подушке.

Воздух становится густым, как мёд. Пытаюсь сделать глубокий вдох, но лёгкие словно забыли, как работать.

– Как ты? Как жизнь без меня?

Вопрос застаёт врасплох, хотя я должен был ожидать чего-то подобного. Замираю, и в этот момент чувствую, как по спине пробегает холодок.

Пытаюсь улыбнуться, но лицевые мышцы не слушаются. Получается какая-то кривая гримаса. Чувствую, как дёргается уголок рта – предательский тик, который всегда выдаёт моё волнение. Она замечает. Конечно, замечает – она, — всегда видела меня насквозь.

– Жизнь... – голос предательски дрожит, приходится откашляться. – Ты знаешь, как это бывает. Всё как-то не так. Ты... ты как?

Слова вязкие, неуклюжие. Язык словно присох к нёбу. В висках начинает пульсировать – то ли от духоты, то ли от её близости. Вижу, как она втягивает воздух, готовясь ответить, и в её глазах мелькает что-то... решимость? Боль? Не могу разобрать.

– Ты мне так много всего обещал, Иван. – смотрит прямо в глаза, и от этого взгляда некуда деться. Карие с золотистыми искорками, обрамлённые длинными ресницами. – Но ты же знал, что я не могла оставить всё, что между нами было, за такой ложью. Ты ведь не думал, что всё это сойдёт с рук, правда?

Мысли путаются, натыкаются друг на друга. Шок бьёт по мне волнами. Руки начинают мелко дрожать, приходится поставить бокал на ближайший столик, чтобы не расплескать. Стекло тихо звякает о мрамор. Этот звук почему-то кажется оглушительно громким.

– Ульяна, ты до сих пор не веришь мне? – Слова вырываются сами, голос звучит чужим, надломленным. – Ты... ты правда думаешь, что я мог тебе изменить? Ты правда не видела, что я потерял? Я потерял... всё.

Последнее слово срывается почти на шёпот. В горле жжёт. Вижу, как она удивлённо распахивает глаза, но тут же берёт себя в руки. Скрещивает руки на груди.

– Так что же было, Иван? – Её голос тихий, но в нём сталь. – Ты правда не был с той женщиной? Ты не создал другую семью в тайне от меня? Или, может, не ездил к ним?

Молчу. Слова застряли где-то глубоко, не могу их вытолкнуть. В голове пусто и звонко, как в колоколе. Чувствую, как пульсирует жилка на виске.

Понимаю, что это момент истины. Больше нельзя молчать, нельзя скрывать. Но как объяснить то, что сам до конца не понимаю? Как рассказать о том, что перевернуло всю мою жизнь?

Делаю глубокий вдох. Воздух обжигает лёгкие. Запах лилий становится удушающим.

– Не было другой семьи, Ульяна. – голос глухой, словно из-под земли. – Я... я не знал, что у меня есть дети. Ты думаешь, я тебе изменял, но я... я вообще не знал о том, что Рита была беременна.

Пауза. В зале вдруг становится тише, или это только мне кажется? Продолжаю, чувствуя, как каждое слово даётся с трудом.

– Это была случайная связь. За несколько лет до нашей встречи. Она была старше, замужем. Она мне не сказала ничего после. Мы расстались утром и, как мне казалось, больше никогда не думали друг о друге. Она была в другой жизни, а я даже не знал, что она могла быть беременной от меня.

Слова повисают между нами. Вижу, как меняется её лицо – недоверие, шок, растерянность. Глаза расширяются, губы приоткрываются. Она отшатывается, словно мои слова физически толкнули её.

Молчание. Оглушительное, тяжёлое, как перед грозой. Слышу своё дыхание – прерывистое, неровное. Сердце колотится где-то в горле. Жду. Жду её реакции, приговора, чего угодно – только бы не этой невыносимой тишины.

Музыка продолжает играть, но она словно доносится откуда-то издалека, приглушённо. Мир сузился до пространства между нами, до её глаз, в которых плещется целый океан эмоций.

Кто-то проходит мимо, задевая меня плечом, и я словно возвращаюсь в реальность. Зал, свадьба, люди вокруг. Но всё это не важно. Важна только она и то, что скажет сейчас.

Мы оба поворачиваемся к танцполу, словно по команде. Невидимая нить дёргает нас, заставляя отвести взгляд друг от друга. Молодожёны кружатся в центре зала, их лица светятся счастьем, которое режет мне глаза хуже яркого света софитов.

Невеста смеётся, запрокинув голову. Её смех звенит хрустальными колокольчиками над гулом голосов. Фата развевается вокруг неё белым облаком. Жених прижимает её к себе так бережно, словно держит в руках самое ценное, что у него есть в жизни.

Я своё потерял.

Краем глаза вижу профиль Ульяны. Резкие тени от софитов подчёркивают скулы, делают черты острее, чем я помню. Она смотрит на танцующих, но взгляд расфокусирован, устремлён куда-то внутрь себя. Ресницы дрожат.