— Три года. А вы?

— Официально еще нет. Но по факту... — развожу руками.

— Тяжело?

Одно слово, а в горле встает ком. Тяжело? Это как спросить, больно ли отрывать присохший бинт от раны.

— Я была замужем больше половины жизни. Я... Не знаю, как быть одной.

Слова вырываются сами, и я тут же жалею о них. Зачем откровенничаю с чужим человеком? Но Андрей кивает понимающе.

— Знакомо. Я тоже долго был женат. Думал, до конца жизни так и будет. А потом... — он пожимает плечами. — Жизнь вносит коррективы.

— Как вы справлялись?

— Первый год — никак. Потом взял себя в руки. Работа помогла, друзья. Время.

Время. Все говорят про время. Что оно лечит. Но сколько его нужно? Год? Два? Десять?

Стол готов. Андрей аккуратно отодвигает его к стене, собирает инструменты.

— Осталась тумба, — говорю я. — Но если вы устали...

— Нормально. Давайте закончим.

В гостиной он снова берется за работу. Я сажусь на пол рядом, подаю детали, когда просит. Мы работаем молча, но это не неловкое молчание. Скорее — товарищеское. Как будто мы давно знаем друг друга.

Солнце садится, окрашивая комнату в золотисто-розовые тона. Жара спадает, через открытое окно тянет вечерней прохладой. Где-то во дворе включили музыку — что-то из восьмидесятых, знакомое до боли.

— А почему Краснодар? — спрашивает Андрей, закручивая последний шуруп.

— Подальше от Москвы. От воспоминаний. От... него.

— Бежите?

Вопрос бьет в самую точку. Бегу ли я? Или иду навстречу новой жизни?

— Спасаюсь, — наконец отвечаю.

Он кивает, поднимается, отряхивает колени. Тумба готова — аккуратная, устойчивая. Вся мебель собрана.

— Спасибо вам огромное, — встаю тоже. — Я даже не знаю, как отблагодарить...

— Не за что. Соседи должны помогать друг другу.

Он собирает инструменты в ящик. Движения неторопливые, размеренные. И вдруг я ловлю себя на мысли: а каково это — быть с другим мужчиной? Не с Иваном. С кем-то новым.

Пытаюсь представить. Вот мы сидим за столом, ужинаем. Он рассказывает о своем дне, я — о своем. Потом вместе моем посуду. Смотрим телевизор, обнявшись на диване. Ложимся спать в одну постель...

Нет. Не могу. В голове все перемешивается. Лицо Андрея накладывается на лицо Ивана. Чужие руки кажутся неправильными. Даже в воображении не получается.

— Может, кофе? — вдруг предлагает он. — Или чаю? Вы, наверное, устали. Можем сходить куда-нибудь. Здесь неподалеку есть хорошая кофейня...

Сердце начинает биться чаще. Он не отступает. Милый, добрый, одинокий мужчина предлагает мне кофе. Что в этом плохого? Но внутри все сжимается от паники.

— Андрей, — перебиваю его. — Вы очень милы, и я безумно благодарна за помощь. Но...

— Понял, — он поднимает руку. — Извините. Не стоило...

— Дело не в вас. Дело во мне. Я просто... я не готова. К чему-либо. Даже к кофе.

Смотрю ему в глаза, надеясь, что он поймет. И, кажется, понимает. Кивает, подхватывает ящик с инструментами.

— Если что понадобится — заходите. В любое время.

— Спасибо. За все.

Провожаю его до двери. На пороге он оборачивается:

— Ульяна... Не закрывайтесь от мира. Это я по своему опыту говорю. Чем дольше прячешься, тем труднее потом выйти.

Дверь закрывается. Я прислоняюсь к ней спиной, закрываю глаза. Что я наделала? Оттолкнула хорошего человека. Первого за долгие годы, кто проявил ко мне искренний интерес.

Но я не могу иначе. Внутри все еще слишком больно. Слишком свежи раны. Слишком много Ивана в каждой клеточке тела.

В голове безостановочно прокручиваются события последних дней. И Андрей. Его руки, его улыбка, его предложение выпить кофе. Что, если я ошиблась? Что, если стоило попробовать?

Но нет. Я знаю — сейчас мне нужно побыть одной. Разобраться в себе. Понять, кто я без Ивана. Чего хочу. К чему стремлюсь.

Слишком долго я жила чужой жизнью. Где-то по дороге потеряла себя. Растворилась в роли жены, матери, хозяйки.

И вот сейчас, лежа в пустой квартире чужого города, я вдруг остро чувствую: что-то в моей жизни было не так. Не только измена. Что-то более глубокое.

Я разучилась хотеть. Разучилась мечтать. Разучилась быть собой.

Может, этот переезд — шанс научиться заново? Может, одиночество — не наказание, а возможность?

Страшно. До дрожи в коленках страшно. Но где-то глубоко внутри теплится надежда. Маленькая, хрупкая, но живая.

Я сделала больно не только Ивану, но и себе. Вырвала с корнем половину жизни.

Мозг, накрученный до предела, выдает странный сон. Я стою на пороге незнакомого дома. В руках — ключи. Открываю дверь и вхожу внутрь. Дом. Пустой. Ждущий. Готовый принять новую жизнь.

Мою новую жизнь.

Март в Краснодаре совсем не тот, что в Москве. Вместо гор грязного снега вовсю начинают цвести деревья, наполняя легкие ароматом нежности. Я иду по улице, прижимая к себе пакет с продуктами из маленького магазинчика на углу.

Полгода. Ровно полгода прошло с того дня, когда мой мир раскололся пополам, как перезрелый арбуз. Странно, но боль уже не такая острая. Она притупилась, стала фоновой.

Весеннее солнце слепит глаза, и я щурюсь, доставая из кармана солнцезащитные очки. В отражении витрины вижу себя — похудевшую, с короткой стрижкой.

Почти не узнаю себя. Почти.

— Ульяна? Уля, это ты?

Голос бьет под дых. Я замираю посреди тротуара. Медленно поворачиваюсь.

Марина. Коллега Ивана. Та самая, что организовывала корпоративы и знала про всех всё. Стоит в трех шагах от меня.

— Марина, — выдавливаю я. Горло сжимается, как будто кто-то невидимый обхватил его ледяными пальцами.

Она делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю. В ноздри ударяет запах её духов. Раньше мне нравился этот аромат, а сейчас от него подташнивает.

— Боже, как я рада тебя видеть! — Марина порывается обнять меня, но останавливается, заметив, как я напряглась. — Ты... ты как? Мы все так переживали, когда узнали...

— Нормально, — обрываю я. Пакет с продуктами становится невыносимо тяжелым.

Марина нервно облизывает губы, переминается с ноги на ногу.

— Слушай, я... я должна тебе кое-что рассказать. Про Ваню.

Сердце делает кульбит и падает куда-то в желудок. Ваня. Не Иван, не "твой муж", а Ваня. Как будто ничего не изменилось. Как будто он всё ещё мой.

— Мне неинтересно, — лгу. Пальцы так сильно сжимают ручки пакета, что пластик врезается в кожу.

— Уля, пожалуйста. Просто выслушай. — Марина хватает меня за рукав. — Давай зайдем куда-нибудь? Вон там кафе...

— Пять минут, — слышу собственный голос как будто со стороны.

В кафе тепло и пахнет выпечкой. Мы садимся у окна, и я машинально отодвигаю вазочку с искусственными тюльпанами. Терпеть не могу искусственные цветы — мертвая красота, обман.

Марина заказывает два латте, не спрашивая, чего хочу я. Официантка — молоденькая девочка с розовыми прядями в волосах — приносит кофе и пирожные. Я не прикасаюсь ни к тому ни к другому.

— Он совсем плох, Уля, — начинает Марина без предисловий. Её накрашенные ресницы дрожат. — Забил на работу. Генеральный уже два предупреждения сделал. Живет у Костика, помнишь такого? Они вместе в футбол играли.

Помню. Костик — вечный холостяк с квартирой-свинарником и коллекцией пивных банок вместо перегородки между комнатами. Представляю Ивана там, среди пепельниц и грязных носков, и что-то болезненно сжимается в груди.

— С коллегами не общается, на звонки не отвечает. — Марина делает глоток кофе, морщится — горячо. — А на прошлой неделе... Господи, Уля, он забыл про день рождения матери. Тамара Петровна звонила в офис, искала его. Плакала.

Руки начинают мелко дрожать. Я прячу их под стол, сцепляю в замок.

— И что? — голос звучит чужим, холодным. — Какое мне дело до его проблем?

Марина наклоняется ко мне через стол. От её движения колышется пар над чашками.