Беру розы механически. Шипы колются сквозь целлофан — острая боль в ладони. Улыбаюсь — навык, отработанный до автоматизма.

— Спасибо.

Завтракаем втроем. Иван жарит свои фирменные блинчики — тонкие, кружевные, с дырочками. Маша болтает без умолку — про выпускной класс, про ЕГЭ, про университеты, куда будет поступать. МГУ, журфак — мечта с детства. Мы с Иваном переглядываемся над её головой — родители, гордые своим ребенком. Почти как настоящая семья. Почти.

День пролетает в праздничной суете. Звонят родственники — бабушки, дедушки, тети, дяди. Маша принимает поздравления, как маленькая королева.

К вечеру собирается на первую самостоятельную вечеринку.

— Сначала в караоке с девчонками! Я у Ленки ночевать останусь, ладно? У них завтра с родителями на дачу, она меня подбросит.

— Конечно, солнце. Только осторожней там.

— Мам, ну что ты! Мне уже восемнадцать!

— Все равно. Ты моя девочка.

Обнимаю на прощание. Крепко до хруста ребер. Вдыхаю запах её духов — что-то цветочное, легкое.

Дверь хлопает. Звук эхом отдается в пустой квартире. Мы с Иваном остаемся вдвоем.

Убираю со стола, загружаю посудомойку. Механические движения успокаивают. Тарелка, вилка, стакан. Ополоснуть, поставить в ячейку. Не думать.

Завариваю жасминовый чай — пакетик опускается в кипяток, сразу начинает отдавать цвет. Бледно-желтый, потом золотистый, потом почти коричневый. Вдыхаю пар — горький, с цветочными нотками.

Не слышу, как он подходит. Только чувствую — ладони на талии, губы касаются шеи сзади. Горячее дыхание обжигает кожу.

— Устала, родная?

Мурашки бегут по позвоночнику — тело помнит, тело реагирует вопреки разуму.

— Немного.

Разворачивает к себе, прижимает. В глазах — то, чего не видела годами. Желание. Нежность. Что-то опасно похожее на любовь.

— Ну что, — шепчет, проводя пальцами по моей щеке. — Вылетела наша птичка из гнезда. Одни остались.

Рука скользит ниже, к поясу халата. Пальцы ловко развязывают узел, шелк распахивается. Ладонь ложится на бедро, большой палец чертит круги на коже.

— Может, успеем еще одного сделать? А? Братика для Маши? Или сестренку?

Отстраняюсь, качаю головой. Завязываю халат обратно, туго, двойным узлом.

— Иван, не смеши. Мне сорок шесть. Поздновато для младенцев.

— Почему поздновато? — он снова притягивает меня. — Ты прекрасно выглядишь. Лучше, чем в тридцать.

Целует — напористо, жадно. Язык проникает между губ, руки скользят по телу. Знакомые движения, изученная территория. Он знает, где коснуться, чтобы я задрожала. Чтобы колени подогнулись. Чтобы дыхание сбилось.

Должна оттолкнуть. Вырваться, уйти, запереться в ванной до утра. Завтра — побег. Новая жизнь. Свобода. Нельзя. Нельзя поддаваться чувствам.

Но тело помнит. Отвечаю на поцелуй.

В последний раз шепчет внутренний голос. В самый последний раз. Прощальный аккорд умирающей симфонии.

Он подхватывает меня на руки — легко, будто я ничего не вешу. Несет в спальню.

Раздевает медленно, будто в первый раз. Халат соскальзывает с плеч, шепотом шелка падает на пол. Губы касаются виска, век, уголков рта. Спускаются ниже — по линии челюсти к шее, к ключицам, к груди. Язык рисует влажные узоры на коже.

Закрываю глаза. В темноте легче притвориться, что это не предательство самой себя. Что это прощание. Точка в конце длинного, мучительного предложения.

Он осторожен, почти нежен. Будто боится причинить боль, разбить что-то хрупкое. Двигается медленно, шепчет бессвязное на ухо. Люблю. Моя. Красивая. Родная.

Ложь. Все ложь. Красивые слова для красивой картинки.

Но тело не слушает голос разума. Выгибается навстречу, подстраивается под знакомый ритм. Ногти впиваются в его спину, оставляют алые полумесяцы. Дыхание срывается, сердце колотится о ребра изнутри.

Удовольствие накатывает неожиданно — острый, почти болезненный. Вскрикиваю, цепляюсь за его плечи. Он следует за мной через несколько судорожных толчков. Замирает, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи. Чувствую, как бьется его пульс — часто, сбивчиво.

Лежим, не шевелясь. Его вес придавливает, но я не прошу подвинуться. Слушаю, как замедляется дыхание, как стихает буря в крови.

И вдруг — слезы. Горячие, соленые, неудержимые. Текут из уголков глаз к вискам, впитываются в наволочку. Плачу беззвучно — еще один навык, отточенный годами.

Плачу по нам — молодым, влюбленным, полным надежд. По той девчонке, что поверила в вечную любовь. По тому парню, что клялся хранить верность. По семье, которую мы могли бы построить. По годам, украденным ложью.

Иван приподнимается на локтях, видит мокрые дорожки на щеках.

— Эй, что такое? Я сделал больно?

— Нет, — выдавливаю сквозь сжатое горло. — Просто... эмоциональный день. Маша выросла. Время так быстро...

Он кивает понимающе, целует соленые капли на скулах.

— Знаю. Мне тоже грустно. Вроде вчера только из роддома забирали, а уже — университет на носу. Но это жизнь. Дети вырастают.

Если бы ты знал, думаю, глотая новую волну слез. Если бы знал, что уйдет не только она.

Скатывается с меня, ложится рядом. Простыня между нами мокрая от пота. Встает, натягивает белье. В полумраке спальни его тело кажется чужим — незнакомые очертания, тени в непривычных местах.

— Слушай, — поворачивается ко мне. — Завтра с утра надо съездить кое-куда. Срочно. Клиент из Питера неожиданно прилетел, встреча назначена. Вернусь к вечеру.

Конечно. Конечно, у тебя срочное дело. Клиент из Питера. В субботу, рано утром.

— Хорошо, — говорю ровно.

Наклоняется, целует в лоб. Губы сухие, шершавые.

— Спи. Я будильник поставлю на шесть, постараюсь тихо собраться.

Уходит в ванную. Слышу шум воды, потом тихие шаги к гостевой спальне — чтобы не разбудить меня утренними сборами. Какая забота.

Лежу в темноте, считаю удары сердца. Шестьдесят восемь в минуту — почти норма. В теле — приятная истома, расслабленность после близости. В душе — пустота размером с черную дыру.

Это был последний раз. Больше он меня не коснется. Никогда.

Засыпаю под утро. Снится Маша маленькой — лет пяти, с выбитым молочным зубом. Смеется, показывает дырку в улыбке. "Мама, смотри! Теперь я как пират!"

Просыпаюсь от хлопка входной двери. Шесть двадцать на электронных часах. Он уехал.

Встаю, иду в душ. Вода — ледяная, потом обжигающе горячая. Стою под струями, пока кожа не краснеет. Смываю его запах, его прикосновения, память о прошлой ночи. Мочалка жесткая, тру до боли.

Вытираюсь, смотрю в запотевшее зеркало. Размытое отражение — бледное лицо, мокрые волосы, синяки под глазами. Это я. Новая я. Свободная я.

Одеваюсь обдуманно: джинсы, черная водолазка, кроссовки. Ничего яркого, привлекающего внимание. Никакой косметики, никаких украшений. Сегодня мне не нужны маски.

Достаю телефон. Приложение слежения открывается медленно — крутится колесико загрузки. Наконец карта открывается. Синяя точка движется по знакомому маршруту.

Тот самый адрес. Дом его второй семьи.

В груди что-то обрывается с почти слышимым щелчком. Не боль — я думала, будет больно. Просто тихий звук ломающейся последней нити.

Что ж. Это будет отличный финал.

Собираю необходимое. Сумка с вещами, остатки документов, пачка наличных, ключи от машины, телефон. Больше ничего не нужно. Остальное заберу потом, через адвоката. Или не заберу — какая разница.

Машина заводится с первого раза. Выруливаю на улицу — город субботним утром пустой, сонный. Редкие прохожие спешат по своим делам, не поднимая глаз.

Включаю навигатор, хотя дорогу помню. Час езды, если без пробок. Может, меньше.

Еду молча, без музыки. В голове — белый шум, статические помехи. Никаких мыслей, никаких чувств. Только дорога впереди и цель в конце пути.

Знакомый поворот. Знакомая улица. Белый дом с колоннами и мансардными окнами. Я была здесь всего один раз, но он врезался в память намертво.