— Отца еще нет, — промолвил Виктор, не зная, что сказать. Четыре месяца разлуки породили между братьями некоторое отчуждение.

— Да, отца еще нет, — повторил Петер, садясь рядом. — Он, как всегда, много работает. Всю жизнь. Пожалуй, хорошо, что его еще нет. Я хотел с тобой поговорить.

— Да? Значит, на меня нажаловались?

— Почему нажаловались? Люди, которые живут вместе, иногда отвечают друг за друга.

— Ну, Марте за меня отвечать не нужно.

— Ты думаешь? А может, и нужно. Мне по крайней мере кажется, что ты вовсе не сверхчеловек, а такой же, как все люди. Разве только с немного повышенным самомнением.

— Ты, видно, не в духе, — сказал Виктор, вставая. — Поговорим в другой раз.

— Нет, нет, останься! — Петер явно заволновался. — Зачем откладывать неприятные вещи? Ты сам однажды сказал, что это не по-мужски.

— Что же, давай говори!

Виктор опять со скучающе-безразличным видом развалился на тахте.

— Окончил ты свою повесть?

— А что?

— Так просто.

— Ах, вот оно что! — Виктор порылся по карманам. — Прости, Пич, я же тебе должен. Полторы сотни, да? Вот, пожалуйста. — И он подал брату три новенькие пятидесятирублевые бумажки.

— Получил гонорар?

— Не все ли равно? Это твои деньги, и все.

— Нет, не все. — Петер отвел руку брата. — Хочешь от меня откупиться?

— Да ты что?…

— Ничего! Положи деньги в карман. Никто на тебя не жаловался! Марта просто хотела, чтобы мы побеседовали. Что-то тут не в порядке… По ночам ты гуляешь, днем не выходишь из комнаты. Когда же ты бываешь в университете?

— Это что, допрос?

— Нет, разговор старшего брата с младшим.

— Спасибо за пояснение! Ответ будет совсем простой. Я на последнем курсе, и не обязан каждый день являться в университет.

— Значит, ты утверждаешь. что у тебя все в порядке?

— А кому это интересно? Бывают такие неудачи, когда никто не может помочь.

— С повестью?

— Почему именно с повестью? — Виктор прикрыл глаза.

— Да потому, что ты ко всему слишком легко относишься. Пишешь, словно играя, и ждешь немедленного успеха. А в жизни так не бывает. Успех завоевывают упорным, длительным трудом.

— Да что это с вами со всеми! — Виктор уставился на брата. — Заладили одну и ту же песню!

— Значит, eщe кто-нибудь?

— Так точно, господин проповедник! — Виктор не удержался от издевательского тона. — Первым миссионером был писатель Кулис, второй — ты. А я бедный негр, который не хочет обратиться в истинную веру.

— Значит, твою повесть не напечатают?

— Да, не напечатают, если тебе это так интересно! — процедил сквозь зубы Виктор. — Ты бы еще спросил, как мои любовные дела. Не бросил ли я опять какую-нибудь девушку? Просто так, из-за своего самомнения…

Петер посмотрел на брата и нахмурился.

— Так слушай же, старший брат: девушки у меня уже нет. — Виктор встал и слегка поклонился. — Отвечать перед тобой и за это?

— Ты не шути! — выкрикнул Петер.

— Я не шучу. Каждый может на миг потерять голову и наделать глупостей… — вздохнул Виктор.

— Виктор! — Подавшись вперед. Петер схватил брата за рубашку. — Ты ее бросил?

Виктор не отвечал.

— Мерзавец! — Пальцы Петера стали железными. — Кто дал тебе право играть людьми?

— Пусти! — Виктор рванулся назад, но небольшая фигурка Петера словно вросла в землю. — Не твое дело, ты, чурбан!

— Нет, мое! — Петер не двигался с места. — Как ты посмел ее обмануть!

Затрещал воротник, а пальцы Петера не разжимались.

— Я тебе говорю: пусти, — произнес Виктор совсем медленно, и голос его задрожал. Лицо побагровело, кулаки сжались.

Петер и вправду обезумел: физическое превосходство Виктора было подавляющим. Достаточно одного удара, одного рывка…

— Мерзавец! — повторил Петер. — Сверхчеловек! — Он разжал пальцы и указал на дверь. — Уйди, и чтобы я больше не видел тебя в этой комнате. Понял?

Виктор круто повернулся и вышел. Глухо хлопнула дверь, Петер остался одни. Он стоял, точно изготовившись к бою, только бой этот уже окончился. Окончился без победителя.

К горлу подкатил комок, теснило дыхание.

— И ее тоже? — повторил про себя Петер. Казалось, вот-вот он завоет, как пес, которому жаль другого пса, а самого себя еще больше.

Стенные часы в столовой пробили четыре. Петер постоял, склонив голову, схватил портфель и выбежал в переднюю. Еще можно было съездить на завод: лишь работа даст забвенье в тяжелые минуты.

А в это время Виктор сидел у стола, зажал между колен корзину для бумаги. Он брал одни за другим исписанные листы и, перервал пополам, опускал в корзину.

Ему не было жаль своего труда, в голове не вникало никаких связных мыслей, было только тревожное, бредовое состояние, когда единственным выходом кажется уничтожить, выбросить вон все прошлое.

— Ничего мне не надо, — твердил он. — Ничего, ничего.

Стало темнеть. Повесть была изорвана и выброшена, друзья потеряны, Айна исчезла так же быстро, как этот осенний день.

«Мерзавец!» — звучал в ушах гневный голос брата. Виктор сел на тахту и уставился взглядом в стену. Неужели действительно все потеряно? Неужели он уже не тот удачливый, непобедимый Виктор Вецапинь, которым восхищались, о котором говорили все окружающие?

Что делать, куда идти? Виктор стиснул ладонями виски. В комнате была тишина, а за окном ненастный осенний вечер. В такой вечер нужен друг, все равно, что бы он ни говорил, как бы ни относился к тебе. Тяжелой походкой Виктор вышел из комнаты и направился к телефону. Он хотел позвонить Эрику Пинне — из всех однокурсников это был самый близкий ему, самый простой парень. Эрик ни на кого не обижался, даже когда задевали его самолюбие.

Замелькали цифры в телефонном диске, в трубке послышались прерывистые гудки, и незнакомый мужской голос ответил:

— Эрика Пинне из тридцать седьмой? Его нет. Позавчера отправили в туберкулезный санаторий.

Виктор положил трубку я обернулся — а гостиную вошел отец. Как обычно, он двигался не спеша, Виктор отлично знал, что это кажущаяся медлительность и тяжеловесность — признак не бездеятельности, и, наоборот, большой нагрузки и прожитых лет, медленно и верно сгибающих книзу плечи профессора.

И вдруг Виктор решился поговорить с этим единственно близким человеком, которого он уважал по-настоящему. Это уважение никогда не выказывалось открыто, ведь мужчины не терпят чувствительных излишеств.

— Ты дома? — спросил мимоходом Мартин Вецапинь, кладя на стол портфель.

— Да, папа. У тебя найдется немного времени? Мне нужно с тобой поговорить.

— Да? — профессор взглянул на сына воспаленными от усталости глазами. — Некогда мне сегодня. Другой раз. — Он взял портфель и направился в кабинет. — Если тебе нужно денег, возьми у Марты.

И дверь захлопнулась.

«Что это за проклятый дом?!» — Виктор перевел дух и кинулся в переднюю. Схватив пальто и шляпу, он сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу.

Большими мягкими хлопьями падал первый снег. Прохожие, весь день спешившие как на пожар, к вечеру, казалось, замедлили шаги, и на их воротники и шапки устало ложились белые, чистые снежинки. Даже троллейбусы совсем тихо скользили по заснеженному асфальту, оставляя широкие зубчатые следы.

Снегопад подействовал и на Виктора. Изменился весь город, — мудрено ли, что меняется и настроение человека?

— Здорово, старина! — кто-то схватил его за локоть. — Значит, филологи не узнают прежних друзей?

Виктор остановился: перед ним стоял Артур Нейланд, бывший студент, исключенный накануне весенней сессии.