В соседней комнате молодые, сильные голоса затянули народную песню: Вальтер и Виктор когда-то вместе пели ее на школьном выпускном вечере.

Нет. Виктор никуда не уйдет! Поблуждает еще немного и снова отыщет дорогу к своим друзьям. Может быть, сегодня вечером и у него на душе неспокойно, может. и он лежит с открытыми глазами точно так же, как Вальтер, и думает о своих товарищах, о том, как паршиво это получилось, что он не пошел на литературный кружок, где его ждало столько народу.

Вальтер вскочил с кровати, пригладил рукой волосы и вышел в коридор. Человека нельзя оставлять одного, а друга — тем более. В диске телефона-автомата палец сам находил знакомые цифры. В квартире Вецапиней к аппарату подошла Марта.

— Простите, мне нужен Виктор, — сказал Вальтер Орум.

— Сейчас посмотрю! — ответил женский голос.

Вальтер ждал.

— Вы слушаете? Виктора еще нет дома.

— Благодарю! — Вальтер положил трубку.

За окном мерцали городские огни — у домов, на улицах, в окнах. И за каждым из этих окон находилась люди — веселые и унылые, счастливые и несчастные. Если бы Вальтер Орум знал, где сейчас Виктор, он бы пошел к нему. Но Вальтер не знал.

«Завтра поговорю с ним. — Юноша выпрямился. — Завтра же. И все опять уладится».

К сожалению, наши самые добрые намерения, самые прекрасные замыслы нередко отстают от происходящих событий.

В то утро осенний ветер выл на бульварах, ночная стужа затянула коричневатые воды канала легкой, прозрачной корочкой, а днем над домами поднялось солнце и своим прохладным блеском растопило тонкий ледок. Еще не свыкнувшись с мыслью о близости зимы, люди невольно прибавляли шагу — холод пробирал сквозь пальто, подгоняя даже самых медлительных пешеходов.

Лишь Виктору Вецапиню было некуда спешить. Он хотел заглянуть на семинар, потом решил там не показываться. Около половины десятого звонил Эрик Пинне, спрашивал, правда ли, что в журнале зарезала повесть? Что тут ответишь! Виктор просто положил трубку — пусть Эрик думает что угодно. Наверно, сейчас уже весь факультет знает о его неудаче — не только однокурсники, но и мальчишки с младших курсив зубоскалят о провале Виктора Вецапиня.

«Да, Рига мала! — Виктор в ярости колесил по парку. — Тут ничего не скроешь, не утаишь…»

Низко над крышами прожужжал пассажирский самолет, Виктор проводил его безразлично-усталым взглядом. Что-то гнетущее легло на его широкие плечи, изгонял тоску, не давай покоя.

Видно, права старинная поговорка: беда не приходит одна.

«Гм… — Он попытался вымучить упрямую усмешку. — Беда…»

В чем же заключается это беда? В том, что некоторый сотрудником редакции не понравилась его повесть? Все люди ошибаются, разве не могли ошибаться и они? Ну, а если они не ошиблись?…

Раньше Виктор непоколебимо верил о себя, в свою счастливую звезду. Разве что-нибудь изменилось? Возможно…

Кулис поил его кофе и с помощью аллегорий внушал, что писателю необходимо знать жизнь и больше работать. Он прочет Виктору нотацию, как школьнику: нельзя лениться, надо трудиться!

Виктор поморщился. Ничто так не претило ему, как это вечное корпенье, именуемое упорным, настойчивым трудом. Петер просиживает за чертежами ночи напролет, помрачнел, пожелтел и высох, а какая от этого польза ему и обществу? Как был, так и остался он средним, чтоб не сказать слабым, инженером, незначительным, крохотным винтиком в огромной машине жизни. У Петера явно ничего не получается, но можно ли его упрекнуть в лености или безделье?

Нет, значит важна не только работа! Виктор сел на скамейку и сдвинул шляпу на затылок. Голуби, наверно, решили. что их будут кормить: слетевшись вокруг, они принялись расхаживать по асфальту и, воркуя, глядели на одиноко сидевшего человека.

Опять Виктору вспомнился брат. Петер уже четвертый месяц в Ленинграде. Наверно, и там у него не остается времени на развлечения и отдых. Он, конечно, обогатится множеством теоретических познаний. познакомится с опытом старших товарищей, а вернувшись и Ригу, останется все на той же точке замерзания.

«Эх, товарищ Кулис! — тряхнул головой Виктор. — Ну, откуда у тебя право на этот отеческий тон, на этот совет — не спешить с опубликованием отрывка? Тебе посчастливилось родиться на десять лет раньше меня и доработаться уже до такого уровня, при котором не очень страшны неудачи; вот и вся твоя заслуга! И ты воображаешь, что я сдамся? Значит, плохо ты меня знаешь! Вецапини вообще не сдаются, они борются и добиваются своего. Пусть моя совесть отвергнута, зато следующая пойдет…»

Виктором Победителем называл его Делвер, этот невзрачный человек, для которого весь мир кончается у операционного стола. Раньше Делвер был для Виктора своего рода образцом. Виктору нравилось, как свободно, развязно держался он в обществе, нравились его острые суждения и замечания. Иной раз они вместе заходили и посидеть в ресторан, и Делвер учил его выбирать блюда на ужин, познакомил с сухими винами.

В тот вечер, когда они встретились в кафе, Делвер искал ссоры. Зачем? Физически Виктор во много раз сильнее его, да и в словесной битве не уступил бы этому маленькому Парацельсу. Значит, только сознание собственной слабости заставляло Делвера злорадствовать, глумиться над несчастьем другого человека! — Виктор встал и снова пустился мерить шагами аллеи.

Ветер, казалось, усилился, он гнул ветви лип и с силой хлестал по лицу. Серые тучи, как кони с распущенной гривой, мчались над городом.

Навстречу шла девушка в сером осеннем пальто, и Виктор отвернулся. Ему хотелось отступить па боковую дорожку, но было уже поздно. Ясные темно-синие глаза, словно о чем-то спрашивая, посмотрели на него. Нет, к счастью, не она. Просто удивительно: всюду ему теперь мерещится Айна — на улице, в ресторане, в парке. У многих девушек такая же фигура, походка, смех, как у той, единственной, с темными, ласковыми волосами.

Если бы он мог, если бы он осмелился пойти сейчас к ней! Не говорить ни слова, только прижаться лицом к ее маленькому, сильному плечу…

«Рига ужасно мала», — снова мелькнуло у него, но теперь он думал уже не о своем поражении и редакции журнала. Нет! Он не стал бы разыскивать Айну, даже если бы девушка ничего не знала о том вечере в кафе и о художнице, к которой пошел потом Виктор. Может быть, когда-нибудь… А может быть, никогда. И, значит, он безвозвратно разрушил, осквернил все лучшее, настоящее, самое дорогое.

Как хорошо, что осенью дует такой неукротимый, порывистый ветер! Он бушует и воет без умолку, чтобы человек, оставшийся без друзей, не чувствовал всего ужаса тишины и одиночества…

И все же какой смысл бродить часами по улицам а дорожкам парка? С тем же успехом можно валяться на тахте и глядеть в потолок, слушая тиканье часов.

Виктор побрел домой медленно, неторопливо.

В передней он увидел чемодан, а на вешалке пальто Петера. Брат приехал! Скинув пальто. Виктор устремился в комнаты. Его все-таки тянуло к Петеру: хотя в их отношениях не было особой сердечности, старший брат всегда оставался для Виктора близким человеком, с которым можно поделиться своими мыслями, найти сочувствие.

В столовой хлопотала Марта. Взглянув на Виктора, она отвернулась, и этот мимолетный взгляд неприятно задел его. Что случилось? Наверно, она пожаловалась Петеру, что Виктор поздно возвращается домой, намекнула, что с ним творится что-то неладное.

«Наплевать!» Виктор откинул волосы со лба и постучался. Знакомый, несколько месяцев не слышанный голос отозвался, приглашая войти.

— Здравствуй! Значит, ты дома, — сказал Виктор, и братья пожали друг другу руки.

— Да, дома. — Петер внимательно посмотрел на младшего брата. — Присаживайся.

— Ну, я как оно там?

— Ничего, — уклонился от ответа Петер.

За эти месяцы он стал еще сухощавее и жилистее, и Виктору подумалось, что вот он впервые видит в лице брата приметы, свидетельствующие о том, что его молодость кончилась.