— Тебе, черту, запретишь! — наконец выговорил он. — Помню, когда я еще учился, нам один доцент говорил, что каждому человеку отмерена определенная норма спиртного. Выпил ее — и крышка. Тебе, видать, отпустили несколько бочек сверх нормы! Как же я тебе запрещу?

— Приказания начальства — закон. — Делвер сидя поклонился. — Я свое еще наверстаю!

— Ладно. — Профессор сел и принялся рыться в столе. — Вот гляди-ка!

Он достал с полдюжины писем. Делвер взял один и конвертов и стал разглядывать штемпель.

— Из Таганрога?

— Есть из Москвы, из Праги. Много интересного. Все-таки видишь, что люди пробовали и что им не удавалось.

— Тот, кому удалось, небось не напишет! — усмехнулся Делвер.

Профессор нахмурился.

— Не напишет? Это почему же? Разве у нас частная лавочка?

— Да нет, не для того, чтоб скрывать. Просто у людей, которые делают дело, нет времени на писанину!

— А у меня есть время? — Профессор хлопнул ладонью по столу. — Профессору Гриценко я уже ответил. У старика колоссальный опыт, надо бы встретиться.

— Он приедет?

— В восемьдесят два года не путешествуют. Магомет сам пойдет к горе.

— Когда же вы уезжаете? — вдруг оживился Делвер.

— Это тебе было бы на руку! — заулыбался Вецапинь, но до громовых раскатов не дошло. — Нет, голубчик, я никуда не поеду! Иначе ты тут перережешь не только больных, а и весь персонал. Ехать придется тебе!..

— Мне? — Делвер ле верил своим ушам.

— А что ты удивляешься? Пора, наконец, выходить в люди. Ты же еще нигде не бывал дальше нашей операционной. Отправляйся и действуй!

— Когда же?

— Дни через два-три. Позвони в аэропорт, закажи билет и лети на здоровье!

— Так, — протянул Делвер.

По этому единственному словечку профессор не понял, доволен его ассистент или нет. Да это и не играло роли. Хирург должен служить людям независимо от того, удобно это ему или нет, остается ли у него свободное время, или он вечно должен мчаться, как на пожар.

Делвер не любил торопиться, хотя и в медлительности его нельзя было упрекнуть. Недаром профессор еще несколько лет назад увидел, что из этого довольно неуравновешенного парня выйдет толк, и вскоре Делвер сделался его правой рукой. Он был хладнокровен, как подобает истому хирургу: если нужно, мог поспешить, а если для достижения наилучших результатов требовалось ожидание, Делвер сидел и курил. Из молодых хирургов он был самым одаренным, а его работоспособность особенно пришлась профессору по душе.

— Что ж, ехать так ехать, — сказал Делвер после долгого молчания. — Не мешает, конечно, посмотреть, как режут в других городах.

— А теперь возьми третью главу, — приказал профессор, прекращая тем самым разговоры о командировке и обращаясь к своей рукописи.

Виктор Вецапинь не принадлежал к числу тех авторов, которые ежедневно наведываются в союз писателей в две-три редакции, лишь бы постоянно быть в курсе настроения редакторов, напоминать своим присутствием, что на свете есть такой-то молодой литератор, активный и правильный товарищ.

Сдав свою повесть в редакцию, Виктор долго не показывался там. В повести семь листов, за одни день не прочтешь, притом у работников редакции могут быть и более важные дела. Не кинутся же они сразу читать твое произведение!

Он терпеливо и спокойно ждал, пока позвонят из редакции и пригласят для переговоров. Никаких тревог и сомнений! Виктор Вецапинь сказал свое слово, очередь за теми, кто должен прочесть и оценить его труд.

За день до занятия литкружка Виктор краем уха услыхал в университетском коридоре разговор каких-то первокурсников; один уверял, будто новая повесть Вецапиня оказалась совершенной дрянью.

Виктор приостановился и чуть не спросил, откуда у них такие сведения. Но раздумал: что могут знать эти молокососы? Наверно, прочли на доске объявлений, что Вецапинь сделает доклад о своей работе над повестью, ну и болтают себе кто во что горазд. Мало ли и в наши дни завистников и недоброжелателей!

Начался семинар. Виктор сидел в аудитории, слушал и выступал сам, а мысль точила, точила неотвязно… Чем черт не шутит? Молокососы пишут стишки и, наверно, шляются по редакциям; мог же один из них зайти туда именно в ту минуту, когда редактор или какой-нибудь писатель высказывал свое мнение о поэзии Вецапиня? Конечно, не всегда мнениям авторитетов придается решающее значение, и все-таки…

«Это просто смешно, — бранил себя Виктор. — Какие-то слухи, случайно услышанная фраза, и пожалуйста — душевное равновесие потеряно!»

Он силился думать о другом, углубился в обсуждаемый на семинаре вопрос, выступил сам с разборам творчества Блдумана и Эвериня, а когда семинар закончился, первым выскочил за дверь и кинулся в канцелярию.

Номер телефона редакции Виктор знал на память. Ответил невыразительный, немного усталый голос.

— Говорит Вецапинь, — представился Виктор. — Дней десять назад я оставил вам рукопись.

— Да, да. — Сотрудник, видимо, был в курсе дела. — Мы ее прочли. Редактора сейчас нет, а вообще вам следовало бы зайти. Мы уже собирались звонить. Всего хорошего!

Виктор положил трубку а вышел из помещения, где уже начали собираться преподаватели.

Что ему дал этот разговор? Пойми тут, одобрена его рукопись или отправлена в корзину. Виктору было известно, что в редакциях принято беседовать с авторами как принятых, так и отвергнутых произведений.

«Вам следовало бы зайти», — вспоминал он услышанные по телефону слева. «Ладно, зайду», — решил Виктор я поспешил в гардероб.

У выхода ему попался Эрик.

— Будешь завтра на литкружке?

— Да, да! — небрежно бросил Виктор.

Он взглянул на большие часы у почтамта — половина четвертого, идти в редакцию уже не стоило. Редактора нет, наверно дежурит какой-нибудь сотрудник, чье мнение лишено всякого веса. Ладно, можно и завтра. А что делать сегодня вечером?

День был темный и хмурый, людям казалось, будто бегущие над Ригой тучи тяжело давят на грудь. Прохожие ежились, отворачиваясь от пронизывающего осеннего ветра, от крупных капель дождя, без устали барабанившего по асфальту и оголенным деревьям бульвара.

Виктор поднял воротник плаща. Хотел было остановить такси, да вовремя вспомнил, что в кармане не наберется и трех рублей. Проклятье! Даже в дождь нельзя съездить за Даугаву на такси, нужно трястись за автобусе до Лагерной и дальше шлепать по окраинным лужам.

Напротив Совета Министров есть автобусная остановка. Виктор прибавил шагу и подоспел как раз вместе с большой желто-красной машиной.

— За шестьдесят! — Он подал кондукторше деньги и стал в проходе. Сдашься нет смысла, все равно через две-три остановки автобус набьется битком и придется вскакивать, чтобы уступить место какой-нибудь тетке, везущей с базара капусту или картошку.

Автобус ехал медленно, остановок было много.

Виктор начал нервничать. В пять у Айны лекция — вдруг ее уже не окажется дома?

Задаугавские улочки и вправду были в сплошных лужах. Кончался асфальт, и Виктору пришлось лавировать по проложенным кое-где дощатым мосткам. Второпях он не раз угодил в воду. Ботинки промокли, и без того скверное его настроение еще ухудшилось.

— Чертова погода! — бранился он, прибавляя шагу, чтобы быстрее попасть под крышу.

Из-за угла показалась молодая женщина с зонтиком. Это была она.

— Ты? — Айна остановилась.

— Удивлена? — Виктор сделал попытку улыбнуться.

— Ты же знаешь, что мне пора в институт.

Она взяла зонтик а другую руку, прикрыв от дождя и Виктора.

— Знаю. Еще есть время.

— Осталось сорок минут. Я спешу. Пойдем к автобусу?

Она шли рядом. Виктор вел Ляпу по мосткам, а сам шлепал по лужам, не разбирая дороги.