Она поняла. Поняла всё с первого взгляда!

Я не стал кричать «Стоять!» — это было бы смешно.

Правая рука в наруче-репульсоре уже была поднята, и сгусток чистой кинетической энергии, невидимый и беззвучный, сорвался с ладони, целясь ей в ноги, чтобы обездвижить.

Чернышёва среагировала с пугающей, нечеловеческой скоростью. Её рука в элегантной перчатке метнулась вперёд, не для контратаки, а словно отшвыривая невидимую помеху. Воздух перед женщиной дрогнул, и мой удар, встретив барьер искажённого пространства, с грохотом разошёлся в стороны, вздыбив плиты взлётной полосы в метре от неё.

И в тот же миг рассветная тишина взорвалась адом.

— Окружить! — прорычал в комм заместитель верховного инквизитора. Его фигура, окутанная мантией, уже метнулась вперёд, проявившись прямо из воздуха (хм, любопытный фокус…) и рассекая пространство посохом, из которого вырвался сноп багровых, подавляющих волю, молний.

Но Чернышёва была не из тех, кого можно взять в кольцо.

Она отпрыгнула назад — её движения были по-прежнему резкими, порывистыми, и из её распахнутого пальто вырвался вихрь лиловой статики. Он ударил по стоящему неподалёку служебному АВИ, и топливный бак лопнул с оглушительным грохотом.

Ослепительная вспышка, волна адского жара и клубы чёрного дыма обрушились на нас. Осколки заряженного лиловой магией раскалённого металла со свистом пронеслись над головами. Кто-то из магов Тайной канцелярии крикнул — коротко, обрывисто — и рухнул, пронзённый одним из этих обломков.

Воздух наполнился гарью, криками и рёвом огня. Арс, пригнувшись, вогнал посох в бетон, и два духа воздуха с воем ринулись на Чернышёву, пытаясь скрутить её вихрем. Но женщина, отступая к горящим обломкам своего транспорта, парировала их удар жестом, и духи отлетели, их полупрозрачные формы исказились от боли.

Каселёвы попытались создать над одержимой купол из спрессованного пространства, но она, словно предчувствуя это, метнула в их сторону сгусток лиловой энергии. Эммерих едва успел отразить его щитом, но сила удара отбросила его на несколько метров, и он тяжело рухнул на бетон.

Глава гвардейцев, не обращая внимания на огонь и дым, продолжал атаковать вместе со своими людьми. Их заклятья, острые и безжалостные, вынуждали Чернышёву постоянно отступать, парировать, но не могли пробить её защиту.

Она была сильна. Сильнее, чем Воронцов.

Сильнее, чем я ожидал.

И она знала, что «скрутить» её могу только я — потому и не подпускала близко, не давала того «окна», в которое я надеялся попасть…

Тактику нужно было срочно менять.

Пока гвардейцы и инквизиция отвлекал Чернышёву, я рванул вперёд, петляя между языками пламени и дымовыми завесами. Мой левый репульсор взвыл, выплескивая сложный, многослойный импульс, который я наскоро запрограммировал в него, изучая данные из Урочища.

Это была не магия в чистом виде, а гибрид — техномагнитный дисраптор, призванный не убить, а нарушить энергетические потоки, на которых держалась защита одержимой.

Она увидела мой манёвр. Глаза, полные лилового огня, встретились с моими даже сквозь забрало шлема. И во взгляде женщины не было страха — лишь презрение.

Чернышёва снова отбросила совместное заклятье инквизиторов и метнула в меня шквал острых, как бритва, осколков искажённой реальности.

Я не стал уворачиваться. Принял удар на поднятый правый наруч. Металл затрещал, по нему поползла паутина трещин, боль, острая и жгучая, пронзила руку до плеча.

Но я был уже в нужной точке.

— Лови, сука! — выкрикнул я и активировал максимум энергии левого репульсора.

Воздух между нами взорвался и завибрировал. Зашипел, будто миллионы насекомых заполнили собой пространство. Свет вокруг Чернышёвой померк, её лиловый барьер дрогнул, замигал, как неисправная лампа, и рассыпался на тысячи мерцающих частиц.

На её лице впервые мелькнуло нечто иное, кроме ярости — шок. Шок от того, что её защита, столь надёжная, пала перед чем-то, что она не могла распознать.

И этого мгновения мне хватило. Пока женщина была дезориентирована, я рванул вперёд, сокращая дистанцию, и оказался всего в паре метров от неё. И на этот раз применять обычную магию я не стал.

Просто с силой, которую мне давала переработанная энергия МР, я ударил её в висок левым репульсором, который в тот же миг окончательно развалился на моей руке.

Хруст был глухим. По телу Чернышёвой пробежала смешанная, лилово-золотистая волна, и глаза женщины закатились — лиловый свет в них погас, словно выключенный тумблером. Тело обмякло и рухнуло на горячий, залитый кровью и горючим бетон.

Тишина, нарушаемая лишь треском огня и стонами раненых, снова накрыла взлётную полосу. Вторая… Мы взяли вторую.

— Юсупов, приём, — прохрипел я в микрофон, — Дело сделано… Как там у вас дела?

Тот же день, позднее.

Транспортировка захваченных нами «одержимых» напоминала перевозку особо опасных радиоактивных отходов.

Хотя, по сути, так оно и было. Кроме того факта, что «одержимость» оказалась заразой куда страшнее любой радиации.

Воронцова, Чернышёву и остальных, кого удалось выдернуть из их привычной жизни по тому самому «кровавому» списку, доставили в три разных подземных комплекса «Маготеха», разбросанных по окраинам Москвы.

Я лично проконтролировал схему их перемещения — запутанный, псевдослучайный маршрут, который даже я с трудом мог бы восстановить в памяти. Никаких централизованных баз, никаких общих коммуникаций.

Каждый из заражённых был помещён в свой индивидуальный, герметичный ад.

Салтыков, бледный и сосредоточенный, координировал логистику из своего стерильного кабинета. Мы почти не разговаривали, общаясь краткими, шифрованными сообщениями.

А всё потому, что я… Я не доверял ему полностью.

Тень моего подозрения, зародившегося в Урочище, висела между нами незримой, но ощутимой преградой.

И он чувствовал это. Я чувствовал, что он чувствует.

И честно говоря, это было… Неприятно.

Лаборатория, куда доставили Воронцова, была вырублена в скальном основании на глубине, где давила не только толща земли, но и слои подавляющих магических полей.

Воздух пах озоном, стерильной сталью и… Страхом. В центре зала, опоясанный кольцом серверных стоек и голографических проекторов, стоял гибрид стоматологического кресла и серверной стойки, только теперь — усовершенствованный.

Моё последнее детище, мать его…

«МР-клетка».

Воронцов, уже пришедший в себя, был пристёган к нему ремнями из сплава, поглощающего магию. Его глаза — теперь обычные, человеческие — с расширенными от ужаса зрачками, метались по комнате. Он что-то бормотал, пытался что-то объяснить, умолял.

Я отвёл взгляд. Мне было всё равно, что там говорил этот человек.

Меня интересовало только то, что скрывалось у него внутри.

Я надел интерфейсный шлем — и в тот же миг мир сузился до багрового свечения за закрытыми веками и монотонного гула аппаратуры.

— Начинаю погружение, — мои слова прозвучали в микрофон хриплым эхом.

Первый рывок был как удар током. Я провалился в сознание «одержимого», как в мутную, бурлящую воду. Обрывки воспоминаний — детство, парады, доклады Императору — мелькали, как вспышки молнии.

Но я искал другое. Чужеродный код, лиловый отблеск в глубине человеческой души…

И я нашёл его почти сразу. Но…

Раньше, с Курташиным, это было похоже на взлом замка. Грубого, древнего, механического замка.

Однако здесь… Здесь я упёрся в глухую стену. Не просто барьер, а гладкую, отполированную до зеркального блеска поверхность, уходящую в бесконечность. Она не отражала атаки — она их поглощала. Бесшумно, без усилий. Любая попытка силой продавить её, любой ментальный таран просто утопал в этой бездонной, холодной пустоте.

Вирус одержимости, словно поняв, что я собираюсь сделать, закуклился, забаррикадировался и не собирался открывать мне свои секреты.