— Ты получишь достаточно, если согласишься, — подбрасывает дров в костёр отец.

Достаточно чего? Защиты? Или новых цепей?

— Я… согласна, — голос предательски дрожит на последнем слоге.

Словно срываюсь утёса, но ещё не понимаю, разобьюсь о камни или смогу полететь.

— Замечательно, — Волтерн улыбается.

И в этой улыбке было что-то недосказанное, сокрытое. Слишком спокоен. Слишком точен. Каждое слово — выверенный ход.

“И это мой новый муж?” — мысль обожгла как раскалённая игла.

Незнакомец. Чужой, непонятный и опасный, не могу отделаться от этого ощущения.

И дальше, когда он говорил, я ловила себя на том, что тоже смотрю на него и будто вязну. Совершенно точно он создавал о себе хорошее впечатление, но это только внешне.

За ужином я наконец разжала плечи и немного расслабилась. Густой аромат элитного вина, тёплый свет свечей — всё это медленно растворяло мою настороженность.

Я пью лимонную воду со льдом, что обжигает губы, и не могу смыть им горький привкус мыслей.

Волтерн ловко подхватывал нить разговора, переведя его на светские сплетни — тему, от которой меня обычно клонило в сон. Но сейчас я слушала. Не новости, нет — его голос, плавный, как дым от восковой свечи.

И позволила себе рассмотреть его вблизи.

Его волосы — не просто каштановые. Цвет мокрой коры дуба, тёмный, с рыжиной в отсветах, будто в них застыл последний луч заката. Идеально уложенные, несмотря на скачку верхом. У Ройнхарда они всегда были чуть растрёпанными, непослушными, и я... я любила их поправлять и пропускать через пальцы.

Сердце сжалось от боли при мысли об этих моментах, а кольцо на пальце особенно обожгло жаром.

“Наверняка и у него десяток любовниц”, — мелькнуло у меня.

Губы сами собой скривились. Он заметил? Нет, лишь подался вперёд, и его глаза… почему они такие ощупывающие? Жаль, что я не накинула на голые плечи пелерину.

Волтерн что-то говорит мне, я не слышу, и уголок его губ дрожит в полуулыбке. Вдруг представила, как эти губы касаются моей шеи — ужасно! Чужие, холодные, всё внутри меня противится этому.

Сдавливаю бокал в ладони.

Нет. Я не могу. Не могу согласиться на предложение Альвиса. Но только уже поздно.

Мысли сбиваются, когда Волтерн вдруг наклоняется, чтобы поднять салфетку, которую я уронила, не заметив. Его запах — глубокий и стойкий — на секунду окутывает, и я протестую.

Встаю со стула так резко, что даже отец изумлённо вскидывает брови.

Розовею, как редиска в грядке.

— Извините, мне нужно на воздух, — сумбурно лепечу я, избегая взглядов.

— Хорошо, — после некоторого молчания выдаёт отец и переводит взгляд на Волтерна, который не сводил с меня глаз за последние три минуты ни разу.

— Позволите вас сопроводить, Шерелин?

Легкий кивок, и я разворачиваюсь, оставляя столовую позади.

Шаги ведут меня к открытой террасе, где ночной воздух пропитан сладким дурманом жасмина.

Кармен не соврала. Только-только раскрылся, а аромат уже обволакивает нектаром — густой, томный, манящий. На секунду веки сами собой смыкаются: тело расслабляется, дыхание замедляется.

Шаги за спиной нарушают идиллию. Пальцы рефлекторно сжимают веер, костяшки белеют от напряжения.

— Удивительный вечер, — доносится до моего слуха, голос Баернара льется как тёплый коньяк, но я не расслабляюсь.

Поворачиваюсь лишь настолько, чтобы видеть его краем глаза: он закладывает руки за спину, поза нарочито небрежная, но плечи выдают готовность к движению.

— Шерелин… — он делает паузу, и каждое слово падает как камень в воду, оставляя круги тревоги. — Не знаю, что нашептал вам Альвис, но я вижу — вы меня побаиваетесь. Можете швырнуть в меня веером, если я не прав.

Замираю.

— С чего вы так решили, что я боюсь вас? — придавая своему голосу безмятежность, отвожу взгляд, теряя его в угасающем пурпурном закате.

Баернар усмехается, продолжая быть наблюдательным.

— Это очевидно. Вы из тех женщин, чьи эмоции не скрыты за ледяной маской.

Поворачиваюсь, пристально изучаю его лицо. Он не старше Ройнхарда. Но взгляд — словно прожил вдвое больше. Может, поэтому я так распереживалась и просто надумала себе лишнего. Он ведь просто поднял салфетку, а я представила невесть что.

Боже, как же стыдно.

— Видимо, вам не везло с женщинами.

Волтер чуть поднимает уголок губ — не улыбка, а тень удовлетворения, будто и в самом деле паук, почувствовавший колебание паутины.

— Нам нужно познакомиться поближе, не так ли?

Голос у него низкий, обволакивающий, но в нём скользит что-то острое, как лезвие под шёлком.

— Зачем вам это? — прорывается наружу вопрос, и я сама удивляюсь своей резкости. — Вы ведь не знаете меня. Да что там — даже не видели.

Он медленно наклоняет голову, будто рассматривает редкий экземпляр в коллекции.

— Ошибаетесь.

Пауза.

— Знаю. И видел. Много раз.

Ледяная волна пробегает по спине. Я вздрагиваю, пальцы непроизвольно впиваются в складки платья.

— Где?..

Но вопрос застревает в горле. Потому что вдруг понимаю: он не спускал с меня глаз.

Не год назад.

Не месяц.

Гораздо раньше.

— Помните дворец Ливронье?

Его голос звучит тихо, почти ностальгически, но в глазах прямая провокация.

— Вашу подругу увёл на прогулку кавалер, а вы остались одна и сильно за неё переживали.

Я замираю, пальцы непроизвольно сжимают складки платья.

Как он?..

— Я… насыпал в бумажный кулёк орехов в шоколадной глазури и угостил вас, чтобы развеселить. — Он слегка морщится, будто ему и правда неловко. — Честно, неудобно это вспоминать. Совсем мальчишеский поступок.

Воспоминания накатывают волной. Бал в Ливронье. Мы тогда с матерью и Беттис остановились в Глинфорсте — её муж вел переговоры в столице. Белые колонны, мерцающие люстры и…

— Со мной была не подруга, а сестра. Беттис. Да, я тогда запаниковала. Она была несовершеннолетней, мать оставила её под моим присмотром, а она ускользнула от меня в парк с первым встречным.

Волтер смотрит с едва уловимой усмешкой, будто знает, что я вот-вот дорисую картину.

— Но… погодите, — резко поднимаю взгляд, всматриваюсь в его черты, — это точно были вы?

В памяти всплывает образ: бледный юноша с угловатыми плечами, слегка сутулящийся, и… со взглядом, слишком взрослым для его лет.

— Вот, даже имя не запомнили, а я надеялся…

— Просто невероятно, — смеюсь я.

— Вам смешно? — он качает головой, — а я тогда боялся, что вы швырнете в меня этот кулёк.

— Ну уж нет, — фыркаю я, — я тогда была отчаянной сладкоежкой.

Но его следующая фраза обрубает лёгкость.

— Вы должны были выйти за Лисандро Кравери, моего дядю.

Улыбка на моём лице застывает, затем медленно сползает. Я резко отворачиваюсь к террасе, чтобы скрыть лицо. Нельзя показывать, как я ненавидела эту мысль. Неприлично.

— Я тоже счёл это несправедливым, — тихо добавляет он после паузы, будто видит меня в отражении. — Вы мне понравились с первого взгляда, Шерелин. Вы другая. Не похожая на остальных. Умная, начитанная…

Его голос снижается до шёпота, будто признание.

— …и слишком красивы, чтобы я мог только мечтать о вас.

Я прикрываю веки.

Теперь всё сходится: и то, почему он так смотрел на меня, и почему вообще здесь. И как я не поняла сразу? Нужно было разузнать всё подробно у Альвиса, хотя что это бы решило.

— А теперь… вы хотите развестись с драконом.

Я разворачиваюсь к нему, подчеркнуто медленно.

— Раньше вас пугала сама мысль подойти ко мне, а сейчас не боитесь моего мужа. Он против развода.

Лицо Вольтера застывает.

Будто кто-то выключил все эмоции, оставив лишь холодную маску аристократа. Но глаза — нет.

Его взгляд тяжёлый, как смола, вязкий, затягивающий в глубину.

Холодок пробегает по животу, но я не отвожу взгляда.

Он приподнимает бровь — едва заметно, словно ставит мысленную галочку. Отводит глаза в сторону, будто раздумывает, стоит ли отвечать.