Я положила ладонь в его, и в этот миг весь зал, казалось, замер. Даже хасаки перестали шептаться. Все смотрели – не с завистью, не с осуждением, а с интересом, потому что то, что происходило между нами, было больше, чем любовь. Это была сила. Слияние двух судеб, двух миров, двух огней, наконец-то нашедших друг друга.

Мы танцевали медленно, почти лениво, будто весь вечер был лишь предлогом, чтобы держать друг друга в объятиях. Его рука скользила по моей спине, по тонкой ткани платья, ощущая каждое движение тела. Мои бёдра двигались в такт его шагам – не подчиняясь, а отвечая. Каждое прикосновение пальцев, каждый взгляд, каждый вздох – всё говорило без слов: мы принадлежим только друг другу.

К нам присоединились другие пары.

Музыка стихала и начиналась снова, но мы не замечали.

Я не помню, как мы вышли из зала. Помню только его ладонь на моей талии, тёплую и твёрдую, как клятва. Помню, как музыка стихла где-то за спиной, а перед глазами – только его глаза, горящие в полумраке коридора. И этот шёпот, почти приказ:

«Пойдём».

В покоях Шиариса не было света – только мерцание кристаллов-бра, отбрасывающих на стены тени, похожие на крылья. Я едва успела сделать шаг, как он прижал меня к двери. Его губы нашли мои – не нежно, не осторожно, а жадно, будто Шах боялся, что я исчезну.

Я ответила с той же яростью, впиваясь пальцами в его волосы, дёргая полы его рубашки, потому что больше не могла ждать. Ни минуты.

– Всю ночь… – выдохнула я между поцелуями, – я думала только о том, как ты коснёшься меня.

Он не ответил словами. Просто сорвал с меня платье – одним рывком, без сожаления. Ткань треснула, но мне было всё равно. Я стояла перед ним обнажённая, дрожащая, и гордая – потому что в его глазах я видела не просто желание. Я видела почитание.

Его руки скользнули по моей коже, медленно, почти мучительно, будто запоминая каждый сантиметр. Когда его пальцы коснулись меня там, где уже пульсировало от нетерпения, я выгнулась, застонав.

– Такая мокрая… – прохрипел он, прижимаясь лбом к моей шее. – Всё это время для меня?

– Только для тебя, – прошептала я. – Всегда только для тебя.

Он поднял меня на руки и бросил на круглую кровать – не грубо, но с такой силой, что шёлк вуалей взметнулся вокруг нас, как волны. Я не успела опомниться, как он уже был надо мной, обнажённый, напряжённый, мой. И когда он вошёл в меня – глубоко, без колебаний – я закричала. Не от боли. От облегчения. От того, что, наконец, он внутри.

Шах двигался медленно. Слишком медленно. Каждый толчок – как пытка и как дар одновременно. Я царапала его спину, впивалась ногтями, требуя больше, быстрее, глубже. Он усмехался – той хищной, почти звериной улыбкой, что появлялась, когда он терял контроль.

– Ты такая страстная, – шептал шаг, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в шею. – Такая моя.

И тогда он ускорился.

Его движения стали жёсткими, почти яростными, но в них не было жестокости – только отчаянная, всепоглощающая потребность обладать мной полностью. Я чувствовала, как нарастает напряжение, как волны наслаждения поднимаются всё выше, пока не разбиваются в ослепительном взрыве. Я выгнулась, закричала его имя – и он заглушил мой стон поцелуем, продолжая двигаться, продлевая мой оргазм, пока я не задрожала в его руках, обессиленная, счастливая, целая.

Только тогда он позволил себе отпустить контроль. Его тело напряглось, как тетива, и он кончил с глухим стоном, зарывшись лицом в мою шею, держа меня так крепко, будто боялся, что я ускользну в эту ночь навсегда.

«Шалара пила тонны противозачаточных микстур, боясь близости с Шахом, – вяло подумалось мне. – И так как тело это её, то мне пока не стоит беспокоиться о последствиях нашей страсти… Правда, дети никогда и не вызывали у меня беспокойство. Тем более теперь, когда я обрела идеального мужчину».

Мы лежали в тишине, прижавшись друг к другу. Кожа всё ещё пульсировала от отголосков наслаждения, а дыхание постепенно возвращалось к ритму покоя.

Пальцы Шиариса нежно перебирали пряди моих волос, будто боясь спугнуть момент близости душ, в котором мы сейчас пребывали.

– Завтра… – начал он тихо, почти нехотя, – Мне придётся оставить тебя. Пообещай, что ты поручишь подготовку отплытия делегации сире Хамсат…

– Хорошо, – я даже не собиралась спорить.

– Сама займись гримуаром. Закройся в покоях императора и изучай фолиант. Там непробиваемая магическая защита.

Я приподняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза. В них читалась тревога.

– Всё будет хорошо. Я обещаю, что не выйду из спальни твоего брата. Но… Ты уверен, что я сама справлюсь с изучением гримуара? – я нахмурилась. – Я ведь совсем не понимаю, что во мне проснулось…

– Не просто проснулось , Лара, – Шах провёл большим пальцем по моей скуле, будто вычерчивая символ защиты. – Ты вернулась . Вернулась домой! И эта книга – не испытание для тебя. Она ждала тебя… совсем как и я. Она сама откроет для тебя все свои тайны.

Я улыбнулась, чувствуя, как в груди разливается тёплое, уверенное пламя.

Прижалась к его груди, слушая, как бьётся его сердце – ровно, сильно.

– Хорошо…

~Раван, младший адаш империи Шиатар~

Я стоял у двери императорских покоев, как статуя из чёрного обсидиана.

Мои доспехи – не такие, как у старших адашей. Мои пластины – без герба Хасис. Моё имя – не выгравировано на поясной пряжке.

Потому что я – Раван, сын Дашала от служанки, и в этом дворце меня знают лишь как «того, кто стоит у дверей».

Но сегодня… сегодня всё изменится.

В кармане у меня лежала Слеза Алианы – ледяной осколок, подаренный отцом прошлой ночью, когда он впервые назвал меня «сыном» при свечах.

– Если ты сделаешь это, – сказал он, глядя мне в глаза без тени презрения, – ты станешь наследником Хасис. Не Шалара. Не этот выскочка Морлан. Ты, сын мой.

Я до сих пор чувствую, как дрожали мои колени от этих слов.

Впервые за двадцать лет жизни – я был нужен.

Впервые – я был его.

Но сейчас, стоя здесь, я чувствовал другую дрожь – не от восторга, а от страха.

За этой дверью – Аштари Лара.

Не та, что была раньше – жестокая, хитрая Шалара, которую я ненавидел за её высокомерие и за то, что она – «настоящая» дочь Хасис, а я – лишь тень.

Нет.

Эта – другая.

Я видел, как она смотрит на Шахрияра. Не как на господина. Не как на средство.

А как на человека.

Я видел, как она улыбается придворным детям, как слушает распорядительницу и свою камеристку, как не боится красных глаз наместника, а целует его в лоб, будто он – не ущербный недозмей, а просто мужчина, уставший от войны.

Она – дочь Богини.

А я… я собираюсь помочь убить её.

– Прости меня, – прошептал я, глядя на дверь, за которой она, наверное, читала в эту самую минуту гримуар, ничего не подозревая. – Но у меня нет выбора.

«Если я не сделаю этого – меня сотрут, как пыль с мраморного пола. А если сделаю… может, отец, наконец, будет гордиться мной!»

Время подходило к одиннадцати часам по полудню.

Я достал Слезу.

Она пульсировала холодом, будто живая.

В ней не было зла. Только печаль.

Печаль Алианы, которая когда-то плакала, видя наперёд, как её сестра Кара убивает её, а потом уходит в тьму.

«Оказывается, даже Боги боятся своих видений и не могут просто отойти в сторону, чтобы не дать ему случиться!»

Теперь эта слеза – оружие.

И я – её рука.

С глубоким вдохом я активировал реликт.

Лёд в моей ладони всхлипнул, и по коридору прокатилась волна тишины – та самая, что гасит магию, как ветер гасит свечу.

Я не стал ждать.

Подошёл к двери, приоткрыл её – и бросил Слезу в центр комнаты.

Она упала на ковёр, и всё вокруг замерло.

Магические бра погасли.

Воздух стал плоским, мёртвым.

Защита покоев рассыпалась, как стекло.