— Экипажам бронемашин, — продолжал отдавать тем временем приказы Муха, — повышенная готовность. Двигатели не глушить. Наводчикам — смотреть в оба.

Мы с Бычкой заняли позицию на некотором удалении друг от друга, но так, чтобы постоянно быть в радиусе видимости у товарища. Пулемётчик залёг повыше, за суховатым кустом можжевельника, что рос там, где склон выходил на относительно ровный участок и только потом поднимался выше, к скалистым вершинам.

Я прошёл немного вперёд, так, чтобы заброшенный БТР можно было хорошо рассмотреть в бинокль. Сел за большим камнем.

Остальные парни рассыпались по склону, инстинктивно соблюдая меры маскировки, да так, что неподготовленному глазу их было не заметить.

— «Ветер три», — позвал меня Муха, — что видишь?

Я поднял висящий на груди бинокль. Припал к окулярам.

БТР спокойно себе стоял у огромного, не меньше двух метров в диаметре камня, вдоль которого куда-то к вершинам поднималась хорошо видимая тропа.

При этом визуально машина казалась совершенно нетронутой. Она стояла ко мне задом, и морду БТРа рассмотреть я не мог, равно как и правую тройку колёс, которую машина спрятала от меня собственным бортом. И всё же сейчас я не мог сказать, что машину подбили.

Да только я заметил кое-что другое. Кое-что очень любопытное.

— На связи «Ветер три». Машина кажется нетронутой. Колёса не спущены, все люки, кроме бокового и люка механика-водителя, закрыты. Вижу вокруг машины вещи отделения. Повторяю: вокруг машины разбросаны вещи отделения.

Несколько мгновений в динамике рации было тихо. Потом Муха спросил:

— Не понял тебя, «Ветер три», что значит — вещи?

— Вижу каски, подсумки, вещмешки. Какие-то мелкие предметы. С такого расстояния не рассмотреть.

— Понял тебя, — голос Муха прозвучал несколько озадаченно, — оружие? Признаки стрелкового боя? Тела или кровь? Может быть, следы волочения тел? Что-нибудь есть?

— Никак нет. Ничего этого. Повторяю: кроме вещей ничего нет.

— Вас понял, «Ветер три». Ждите дальнейших указаний.

Я задумался. Ситуация была странной. Отделение явно покинуло машину не в спешке. Иначе они бы распахнули все люки, чтобы выбраться наружу.

Кроме того, машина не выполняла каких-либо манёвров. Она не готовилась к обороне, не развернулась для отступления. Отсюда, с высоты, казалось, что БТР просто подошёл к тропе и экипаж, избавившись от касок и груза, который несли на себе бойцы, просто ушёл куда-то в горы. Но зачем скидывать каски? Зачем оставлять патроны, аптечки и припасы? С условием того, что признаков боя или засады нет, это казалось бессмысленным.

— «Ветер три», — снова вышел на связь Муха, — оставь своих на позициях. Сам спускайся. Пойдёшь к машине в составе моей группы.

— Есть, — ответил я.

Я медленно поднялся. Жестом приказал Бычке и остальным оставаться на местах. Сам принялся пробираться по крутому склону вниз, ко дну ущелья.

Там, на позициях, за камнями, уже залегли и ждали меня Муха, Волков, Махоркин и ещё двое бойцов — Смыкало с Филипенко.

— Значит так, — сказал Муха, когда я приблизился к ним и сел на колено рядом со старлеем, — приближаемся метров на пятьдесят. Попробуем осмотреть машину лучше.

Мы выдвинулись. Торопливо, используя складки местности и следя за вершинами, приблизились к машине. Муха вручил Махоркину бинокль.

— Что видишь, Игорёк?

Махоркин, лёжа между камнями, поправил свой АКС-74У, чтоб не мешался. Уставился в бинокль. Некоторое время он рассматривал машину.

— Ходовая вроде цела, колёса не спущены, — заключил он, — на моторном отсеке или отсеке экипажа повреждений не вижу. Следов огня — тоже. Отсюда я б сказал, что машина на ходу, товарищ старший лейтенант.

Муха, сидевший рядом, задумался. Он нахмурился, уставившись куда-то вперёд.

— А ты что думаешь, Саша? — спросил он у меня.

— Они спокойно подъехали к нужной им тропе. Знали, куда идти, — сказал я, — спокойно выгрузились и пошли вверх. А вот экипаж остался в машине, сразу не вышел.

— Почему ты так думаешь? — нахмурился Муха.

— Каски. Их две. Плюс два вещмешка и подсумки. Всё на двоих человек. Мехвод и наводчик избавились от них прежде чем уйти.

— И зачем им нужно было выходить? — задумчиво поджал губы Муха.

— Причин может быть много. Вопрос другой — зачем они оставили снаряжение? — сказал я.

Муха покивал.

— Так ладно, — выдохнул он. — Волков.

— Я.

— Свяжись с Андро. Пускай тащат щуп. Подойдём ближе, осмотрим машину в упор. Проверим территорию на мины.

— Есть… — Волков кивнул. Приложил гарнитуру к уху. — «Ветер два», как слышно? Это «Ветер первый»…

Когда мы аккуратно приблизились к БТР и осмотрели его, наши догадки подтвердились — машина оказалась на ходу. Экипаж просто покинул её. И всё. Потом мы щупом проверили почву вокруг машины и под ней. Мин здесь не было.

Но вещи, что мы нашли вокруг БТР, окончательно ввели Муху в замешательство.

Каски и подсумки с вещмешками оказались лишь вершиной айсберга. Вокруг БТРа, прямо на земле, лежали панамы и солдатские кепки. Некоторые из них втоптаны в пыль. Махоркин нашёл на броне БТРа снятый с кого-то серебряный крестик на чёрном шнурке.

Под колесом я нашёл стопку писем, пригвождённых к земле штык-ножом.

Пока остальные осматривали нутро машины, я аккуратно извлёк нож из земли. Поднял толстенькую стопку. Начал перебирать.

Там нашлись письма из дома, от родителей, невест, родственников. А ещё были несколько фотографий. На них солдаты были запечатлены кто с сослуживцами, кто с родственниками. Но одна деталь показалась мне особенно занятной — на всех фотографиях лица солдат оказались перечёркнуты чёрным карандашом или мелком.

— Командир! — позвал я Муху.

Тот сидел на броне. Наблюдал, как Смыкало исследует десантный отсек БТРа.

Муха глянул на меня.

— Я нашёл кое-что интересное, — сказал я.

Муха спрыгнул. Я показал ему фотографии и письма.

Старлей стал перебирать их. С каждым осмотренным им документом он всё сильнее и сильнее хмурился.

— В машине нет боезапаса, — сказал он, — ни единого патрона — всё выгребли.

— Забрали с собой, видать, — услышал слова Мухи Смыкало, вылезший из бокового люка.

Когда за спиной Мухи появился осматривавший двигатели Махоркин, Муха не глядя сунул ему письма и фотографии.

Я понимал, о чём думает командир. И был с ним не согласен.

— Сукины дети… Целым отделением… — процедил он сквозь зубы.

— Вы думаете… — обходивший машину кругом, к нам приблизился Волков, — вы думаете, они дезертировали? Целым отделением?

— Ни патронов, ни оружия, — покачал головой Муха, — всё выгребли. Каски, подсумки пустые, головные уборы — оставили… Эти падлы в горы ушли…

Все пограничники, кто был рядом со старлеем, помрачнели.

— Не думаю, что тут всё так просто, — возразил я. — Нужно осмотреть территорию тщательнее.

— А что тут осматривать? — угрюмо заявил Муха. — Приехали куда надо, потом собрали оружие и ушли! А это!

Он указал на Махоркина, державшего стопку писем, потом обвёл руками землю под колёсами БТР, где лежали вещи солдат.

— А это публичный акт отречения! Вот это что! Они присягу предали! Страну свою предали! А потом забрали что могли — и ушли к духам! Вот что!

— Так просто к духам не уходят, — покачал я головой.

— Раньше уходили!

— Уходили, — кивнул я. — Но это были единичные случаи. Кому-то не везло с товарищами. Кто-то в плен попал. Но чтоб так, с бухты-барахты — никогда.

— А может, их к этому готовили! — покачал головой Муха.

Я вздохнул. Задумался и осмотрелся. Не глядя на старлея, ответил ему:

— Ну если даже и так, то офицеры-особисты на третьей заставе как-то уж слишком плохо работают.

— Товарищ командир! — позвал вдруг Муху Филипенко.

Мы все обернулись на его голос. Солдат вышел из-за бронемашины. В руках он держал несколько военных билетов и каких-то удостоверений.

— Документы оставили, — сказал он мрачно, — всем отделением оставили.