Штурмы, хоть и оказались неудачными, дали Хариму некоторое представление о враге. Во-первых — шурави было немного. Во-вторых, они были плохо вооружены. По крайней мере до первого штурма. Теперь в их распоряжении есть автоматы, а это усугубляло дело.

Некоторое время Харим ждал, что дымовая шашка сделает свое дело. Что шурави придется выйти наружу, где их, дезориентированных и подавленных, легко можно было бы уничтожить. Или даже захватить живыми. Но этого не произошло.

Шурави не вышли.

На миг Харим даже удивился их выдержке, моральной силе и дисциплине. А еще — он понимал, что теперь находится в худшем положении.

У шурави есть оружие и укрытие. А у него теперь лишь трое бойцов, включая Кандагари и его самого. Штурмовать в таких условиях больше нельзя. Теперь преимущество на стороне советских бойцов. Даже несмотря на то, что те, наверняка, еще страдают от последствий перечной шашки. Но страдать они будут недолго. Пройдет еще пять минут, и бойцы станут почти полностью боеспособными.

Что говорить, ведь даже под влиянием дыма они умудрились отбить последний штурм.

— И что? И что ты теперь намерен делать⁈ — крикнул на Харима Кандагари.

Харим оторвал взгляд от раненого. Медленно обернулся и заглянул в единственный глаз Кандагари.

— Закрой рот, пес, — прошипел он тихо.

Кандагари даже вздрогнул. Сидя за все той же кучей размякшего кирпича, он несколько неестественно выпрямил спину на присядках.

Харим знал, зачем он это сделал — так проще и быстрее будет выдернуть нож из-за кушака.

— Хочешь схватиться за нож? — спросил Харим с тихой, но очень осязаемой угрозой в голосе. — Ну давай, собака, попробуй убить меня. Посмотрим, как это у тебя получится.

Несколько мгновений моджахеды сверлили друг друга взглядами. Наконец Кандагари отступил. Он снова ссутулил плечи и посмотрел на Юсуфа и Абдулу, находившихся чуть-чуть в стороне. Видимо, хотел убедиться в том, что они не слышали, как Харим обозвал его собакой.

— Я тебе это так просто не спущу, Харим, — только и смог ответить Кандагари.

— Конечно. Конечно не спустишь, — равнодушно ответил Харим и снова посмотрел на мельницу, где прятались шурави. — Поговорим об этом потом. А сейчас ты должен быть благодарен, что я не отправил тебя в штурм, как других славных воинов. Ты не достоин их доблести. И умер бы там как трус. Но пока ты живешь.

Кандагари сглотнул. Опасливо покосился на Харима.

— И что же ты теперь будешь делать? — спросил он. — Преимущества у нас теперь нет. Возможно, врагов теперь больше, чем нас.

— Но они этого не знают, — сказал Харим сурово, а потом закричал: — Русские! Я знаю, что вас мало! У вас мало автоматов и мало патронов! У вас нет гранат и лекарств! А у меня тут много людей! Но и много уже погибло! Больше я крови не хочу! Выдайте нам предательницу и нашего человека! Тогда мы просто уйдем! Вам необязательно умирать сегодня ночью!

— Повторяю еще раз! — кричал Харим. — Мы просто уйдем, а вы останетесь живы!

Моджахеды притихли.

Харим внимательно следил за распахнутой дверью мельницы. Внутри горел робкий желтый свет керосиновой лампы.

Канадагари примостился рядом с Харимом. Вцепившись в свой автомат, он громко и немного нервно дышал.

Внезапно Харим увидел, как в проеме появился человек. Он, словно черная тень, выскочил сбоку и… показал им кулак в неприличном жесте.

Кандагари дернулся, вскинул автомат, прицелился, но шурави уже исчез.

А потом они услышали… хохот. Хрипловатый, но громкий смех советских солдат. Приглушенный, он тем не менее отчетливо доносился до ушей моджахедов, ждущих снаружи.

— Да они… Да они над нами потешаются! — разозлился Кандагари. — Эти псы дразнят нас!

Харим ему ничего не ответил. Только медленно засопел носом.

В мельнице стало темно. Свет поблескивал только в закроме. Взяв керосинку, Бледнов ушел туда, чтобы осведомиться о состоянии Анахиты и остальных.

Муха и Волков, устало сидя у стен, обняв автоматы, громко смеялись. Их развеселила дерзкая выходка замкомвзвода, показавшего душманам кулак через локоть.

Я тем временем стащил Псалая с жерновов.

Душман рухнул, как полный картошки мешок. Он сдавленно, сквозь кляп, закашлялся.

Его глаза были красны от перца. Тряпка, которой ему заткнули рот, насквозь промокла от слез, соплей и слюней.

Я аккуратно развязал ее. Освободил ему рот.

Псалай немедленно раскашлялся, принялся отхаркиваться.

Муха, сторонясь едкого дыма, пригнувшись, подобрался ко мне.

— Ну, че он тут? — спросил Муха.

Псалай, казалось, был в полубессознательном состоянии. Явно надышавшись дыма, он только и мог, что силиться продохнуть и отхаркаться.

— Его не собирались спасать, — сказал я. — Хотели зайти и прихлопнуть нас всех разом.

Муха устало покивал головой.

— Теперь слыхал, че говорят? Ультиматумы нам выставляют.

Муха проговорил эти слова резко и с отвращением. Словно бы сплюнул.

— Блефуют, — сказал я, глядя на корчащегося на полу душмана.

Муха снова покивал.

— Хрен мы выйдем, Саша, — сказал он решительно. — Хрен сдвинемся с места. Надо будет — просидим до утра. Потом, по светлому, будем прорываться. Но этих сук я сюда не пущу.

Я глянул на Муху.

Старший лейтенант вроде как приободрился. Несмотря на все произошедшее, настроение у него стало приподнятым. Я не знал, послужила ли тому выходка Волкова, или же Муха, отразив несколько штурмов, снова поверил, что еще кое-начто способен.

— Как думаешь, не помрет? — спросил Муха, кивая на Псалая.

— Еще не помер. Это уже хорошо. А там глянем.

Муха обернулся. Посмотрел на Волкова, контролировавшего входную дверь с оружием в руках. Скользнул взглядом по пустому и низкому дверному проему закрома. Внутри, в свете лампы, плясали тени. Оттуда доносились едва слышимые голоса. Это замполит разговаривал о чем-то с Анахитой. Возможно, успокаивал.

— Слушай, Саша, — немного хрипловато начал Муха, — разговор есть.

— Думаешь, сейчас для этого подходящее время, командир? — сказал я с едва заметной ухмылкой.

— Боюсь, что другого времени нам может и не представиться.

— Ну тогда я слушаю.

Муха снова оглянулся. Шмыгнул носом и сглотнул. Обратил ко мне свое лицо.

Глаза старшего лейтенанта были все еще красными от перцового дыма. Загорелая обычно кожа тоже зарумянилась. Губы сильно опухли.

— Я… — начал он, как бы выдавливая из себя слова, — я хотел тебе спасибо сказать. Поблагодарить.

— За что?

Муха замялся.

— Да… Да за все. И за чайхану… И за сегодня…

Внезапно Муха смутился. Опустил взгляд.

— Выручил ты меня. Никогда я не ожидал, что меня в таких делах кто-то из простых бойцов выручит. Я сам, знаешь ли, привык всех выручать. А тут выходит… — старлей недоговорил и вздохнул, — вон оно как выходит…

Каждое слово давалось Мухе с явным усилием. Ясно было, что старший лейтенант не привык вываливать на других свои мысли. Тем более — делиться тем, что накипело. И тут я его прекрасно понимал.

И все же Муха решил со мной поговорить.

— Ты — это не весь разведвзвод, командир, — напомнил ему я.

— Это точно… — Муха горько усмехнулся.

Несколько мгновений он помолчал, как бы силясь еще что-то сказать.

— Ну и… Короче… — продолжил Муха негромко. — Ты это… Извиняй, что цеплялся зря. Сам понимаешь… Биография у тебя… Неоднозначная.

— Принимается, — кивнул я.

Муха прочистил горло. Снова посмотрел на Псалая.

— Ну так и что делать будем? — спросил старлей. — Дашь какой-нибудь совет, или как?

— Да есть тут у меня одна идейка… — задумчиво сказал я.

— Какая?

Внезапно свет лампы стал ярче. Мы с Мухой обернулись. Это Бледнов вышел из закрома и устало сел на ящик у дверного проема.

— Ну, как они там? — спросил я.

— П-порядок, — выдохнул замполит и кашлянул. — Им там дымом почти не заволокло.