Совсем стемнело. За окном стрекотали свою нехитрую музыку сверчки. Где-то выл шакал. Потом к шакальему вою добавился новый — это главарь душманов вновь подал голос.

— Снова свою шарманку завел, — послушав его немного, сказал Муха.

— Все то же болтает? — догадался я.

— Все то же, — согласился Муха.

— И что нам теперь делать? — спросил Бледнов. — Отбиться отбились. Но… но теперь и выходить как-то надо. Я не хочу, чтобы Аня с дитем тут сидели, слушали, как мы друг друга стреляем…

— А вот… — Муха ухмыльнулся. — У товарища старшего сержанта, кажись, есть какая-то идея. А? Саня? Есть же?

— Есть, — кивнул я. — Если они пошли на блеф, значит, отчаялись. И могут дрогнуть в любой момент.

— И? — Муха вопросительно приподнял бровь.

— И мы попробуем этим воспользоваться, — улыбнулся я. — Пойдем на хитрость.

— Вы должны отойти к пересохшему руслу! Отойти открыто, чтоб мы видели! Тогда у нас час, чтобы уйти. Потом возвращаетесь и находите своего человека тут! Целым и невредимым! Как тебе и надо, сегодня никто больше не умрет!

Молодой, чуть хрипловатый голос звонко звучал из светящегося желтоватым светом дверного проема мельницы.

Шурави разговаривал на дари. Но говор его был каким-то корявым, нескладным. Чужой язык давался русскому с ощутимым трудом.

Самого говорившего они не видели.

— Шакалы… — прошипел Кандагари, — они сами решили ставить нам условия!

Он обернулся, лязгнул автоматом о кирпичи.

— Ты слышал их, Харим? Вот к чему привела твоя нерешительность! Шурави снова потешаются над нами! Харим?

Харим молчал. Только что он видел, как умер Юсуф. Харим и раньше видел смерти. Возможно, даже чаще, чем ему хотелось бы. И всегда они казались немолодому моджахеду обыденностью. Иногда даже честью.

Но сейчас… Сейчас, при виде того, как Юсуф испустил дух на руках Абдулы, Харим почувствовал что-то новое.

Пусть он почти не знал Юсуфа. Пусть лишь однажды видел его погибшего в кяризах сына. И все же их гибель показалась вдруг Хариму горькой. Даже больше — какой-то бесполезной. «Они ничего не сделали для джихада, — подумал Харим. — Даже не успели убить ни одного неверного. Это напрасно потраченные жизни. Всевышний… Как же ты теперь обойдешься с душами этих людей?»

— Харим! Ты слышишь меня⁈ — зло позвал его Кандагари.

Харим обернулся. Посмотрел сначала на одноглазого моджахеда, а потом на мельницу.

— Они не поверили твоему блефу! Они знают, что будь у нас много людей, мы уже выковыряли бы их оттуда силой! — снова крикнул Кандагари.

Харим не торопился отвечать одноглазому. Он вздохнул. Потом набрал побольше воздуха в свою широкую грудь и прокричал:

— Шурави! Мы согласны! Мы отходим к реке! У вас один час, чтобы уйти! Каждый, кто останется, когда мы вернемся, будет убит во имя Аллаха!

После Харим медленно поднялся. Взял автомат. Кивнул Абдуле.

— Сейчас заберем хотя бы тело Юсуфа. Потом вернемся за остальными. Помоги нести.

— Что?.. — опешил вдруг Кандагари.

Харим одарил его суровым взглядом.

— Ты идешь или остаешься сидеть здесь, как крыса?

Кандагари сузил свой злой глаз. Из-за этого его пустая, затянувшаяся кожей глазница показалась Хариму еще более мерзкой, чем обычно.

— Ты собираешься бежать, а меня называешь крысой?..

— Если у тебя есть идеи получше, то я слушаю, — мрачно проговорил Харим. — Может, ты призовешь еще людей? Нет? Ну конечно нет. Ведь все, кто согласился бы сражаться с неверными прямо сейчас, уже лежат мертвыми под стенами этой проклятой мельницы. А другие — ушли в горы, когда шурави обвели тебя вокруг пальца и сорвали твой мерзкий план с бомбой. Так что же ты еще предложишь? Идти на штурм? Погибнуть зазря? Просто так? Если ты настолько смел, что решишься на это, то можешь попробовать. Вот только в одиночку. Но будь готов, что советская пуля пробьет твое сердце раньше, чем ты увидишь тех шурави в тенях мельницы. Потому кончай гавкать и идем.

Кандагари медленно встал. Сгорбился, словно зверь, готовый к прыжку.

— Ты трусливая тварь, Харим, — сказал он немного погодя. — Трусливая тварь и предатель… Ты готов договариваться с неверными… Готов идти у них на поводу… Ты готов…

Он не успел договорить. Сокрушительный удар приклада свалил Кандагари с ног. Моджахед рухнул на землю. Покривившись от боли, вытер кровь с лица. Поплевал в руку, чтобы попытаться рассмотреть красное в ладони. Потом он зыркнул на Абдулу, сидящего у тела Юсуфа. Моджахед наблюдал за тем, как Харим сбил одноглазого с ног, но, почувствовав взгляд Кандагари, он тут же опустил свой.

— В Айвадже уже давно все пошло не так, как должно было, — холодно сказал ему Харим, опуская автомат. — Пошло не так с того самого момента, когда Муаллим-и-Дин призвал детей идти на войну. Когда пакистанец вмешался в наши дела и науськал вас взорвать своих же братьев и сестер.

Кандагари медленно, с трудом поднялся. Ремень автомата сполз с его плеча, и оружие с лязгом упало на землю.

— Это не Джихад, — покачал головой Харим. — Видит Аллах, так не сражаются за веру.

— Аллах… — Кандагари усмехнулся. — Прикрываешься именем Всевышнего в своей трусости… Как же ты жалок…

— Слова крысы не трогают ни мою душу, ни мою честь, — возразил Харим, потом, не оборачиваясь к Абдуле, он приказал: — Мы уходим. Даем шурави час. Таково мое слово.

Канадагари оскалился, словно зверь.

— Твое слово — это ни что. А вот тебе мое слово!

Кривой нож певуче застонал, когда Кандагари вынул его из ножен за кушаком. Харим было вскинул автомат, но не успел. Одноглазый моджахед был скор. Очень скор.

— Ну, че они? Ушли? — спросил Муха у Волкова.

Замкомвзвода наблюдал за двором и окрестностями и при этом старался держаться подальше от дверного проема, чтобы не стать отличной мишенью.

— Ничерта не видать, товарищ старший лейтенант, — пожаловался он, — может, еще там сидят.

Я аккуратно, с некоторого расстояния, заглянул в пустое от рамы окошко, ведущее во двор. Снаружи было темно, пока не замаячили какие-то тени.

— Что-то происходит, — сказал я.

Все напряглись. Похватались за оружие. Стали ждать.

А в следующее мгновение прогремели несколько одиночных выстрелов. Муха, Волков, Бледнов — все попадали на пол, ожидая, когда прилетит.

Я аккуратно присел под окном.

— Набрехали, падлы… — прошипел Муха, отщелкивая магазин АК и проверяя патроны, — штурмовать собрались! Видать, не сработала твоя хитрость!

— Стреляют не в нас, — сказал я, снова аккуратно выглядывая в окошко.

Спустя мгновение за отгремевшими выстрелами последовали новые. Завязалась краткая, но яростная перестрелка. Впрочем, она почти сразу же прекратилась.

Эхо выстрелов еще некоторое время висело над холмом, но очень скоро и оно стихло.

— Эт че было? — удивился Волков, приподнимая голову.

Я нахмурился, увидев в темноте едва различимое движение. А потом обернулся к Мухе и сказал:

— Мне нужен один доброволец.

— Чего? — Муха нахмурился.

— Я выхожу наружу, — решительно сказал я.

Когда мы с Мухой тихо вышли из мельницы, на полном звёзд небе уже ясно горела спокойная луна. Тёмные облака, в которых она пряталась всё это время, миновали. Холм теперь освещал мягкий лунный свет. Он окрасил всё вокруг в холодные, тёмно-синие тона. Вычертил глубокие, бездонно-чёрные тени окружающей действительности.

Я, вооружённый автоматом, выдвинулся первым. Максимально бесшумно направился к первому попавшемуся укрытию — суховатому, высотой в половину человеческого роста бурьяну.

Муха, тем временем, прикрывал меня с порога, внимательно контролируя обстановку.

Было тихо. Здесь, вокруг мельницы, воцарилась такая знакомая тишина, которая бывает, когда только что закончился стрелковый бой, но стороны всё ещё остаются начеку, в любой момент готовые к обороне.