— Понял, — суховато ответил я.

Муха прищурился.

— Повторяю: говорить буду я. А ты — не лезь в разговор. Знаю я, что ты у нас тоже умник. Поболтать любишь, где не надо. Но сейчас — моя работа.

Я ничего не ответил командиру, но решил присматривать за ним. Больно Муха казался мне нервным. Может и набаламутить, если все пойдет не так, как он ожидает. Потому — буду держать с ним ухо востро.

Буквально через минуту после того, как встал Волков, вернулся и Джамиль. Он вышел из кухни с большим жестяным подносом. На нем исходил паром красивый чайничек, стояли пиалы и лежали теплые лепешки с душистым, сдобренным специями маслом.

Джамиль расставил еду и чай на столе.

— А твой друг, дорогой товарищ Борис, с нами кушать не будет? — спросил он, поглядывая на вставшего к нам спиной Волкова.

— Он не голодный, — угрюмо заявил Муха.

Джамиль торопливо покивал и отставил поднос на деревянную стойку у входа в кухню. Потом быстро уселся с нами за стол.

Принялся разливать горячий чай по пиалам.

— Так что, дорогой товарищ Борис, ты хотел у меня спросить? Видит Аллах, новостей в последнее время немного. Потому и говорить нам с тобой особо не о чем. Разве что спросить друг друга о том, как у нас здоровье, — Джамиль поставил чайник и несколько униженно заглянул в глаза Мухе. — Так как твое здоровье, товарищ Борис?

— Ничего. Потянет.

— А мое уже похуже, — торопливо поддержал разговор афганец. — Спину ломит. Да и колени. Слыхал, вы раздаете лекарства у мечети. Скажи, дорогой друг, а есть ли у тебя там что-нибудь от больных коленей?

— Ты слышал что-то о том, что случилось позапрошлой ночью под вашим кишлаком? — понизив голос, спросил Муха.

Джамиль, схвативший уже лепешку с деревянной дощечки, замер. Медленно вернул ее обратно. Сглотнул.

— Слыхал. А как же не слышать? — сказал он уже не так торопливо. Высокий его голос сделался хрипловатым. — Ты про бой в кяризах, дорогой товарищ?

— О нем самом.

— Так… Так… — Джамиль испуганно зыркнул сначала на меня, потом на Муху. — Так кто ж о нем не слышал? Там, вроде как, ваши с душманами дрались. Под землей дрались. Даже слышал…

Афганец осекся. Он явно хотел упомянуть о погибшем ребенке, но не решился. Вместо этого решил сгладить углы.

— Слыхал, там много плохого было. В этих сухих колодцах.

— Было, — кивнул Муха. — И я там тоже был.

Джамиль побледнел.

— Слушай, дорогой друг, — Муха взял пиалу, поиграл ею навесу, гоняя чай по кругу, — а не знаешь ли ты, кто мог предупредить душманов о том, что мы там будем? Не слышал ли ты каких новостей о том, что местные жители ходили в ту ночь в кяризы с оружием?

Джамиль нервно прыснул. Впрочем, улыбка немедленно слетела с его лица.

— Не слышал, дорогой друг. Клянусь бородой Пророка, не слышал.

— Точно? — Муха сузил глаза. — Мы, знаешь ли, в ту ночь, когда все кончилось, еще некоторое время наблюдали за вашим кишлаком. И заметили четверых мужчин, возвращавшихся в него после боя. А ты, дорогой Джамиль, знаешь всех в этом кишлаке. Знаешь, кто ходит воевать, а кто нет.

Теперь Джамиль вспотел.

— Ты, товарищ Борис, спрашиваешь плохие вещи. Если скажу, меня и зарезать могут…

— Имена. Где живут? — отрывисто проговорил Муха.

— Товарищ Борис…

— Имена…

Джамиль украдкой осмотрелся. Потом подался к нам с Мухой.

— Я рискую головой… и…

— Два пуда соли окупят этот риск? — спросил я тихо.

Муха удивленно зыркнул на меня. Взгляд Джамиля стал еще удивленнее.

— Ты сможешь использовать ее долго, — продолжал я. — Или выгодно продать. Если будет твоя воля.

— Голова мне ценнее… — пробурчал Джамиль.

— Ну тогда… — Я поднял кинокамеру, которая стояла на полу у моего табурета, и поставил ее у ног Джамиля. — Вот. Кинокамера. Записывает фильмы. Пленкой заправлена под завязку. Уверен… В нынешних условиях у тебя найдется покупатель на такую редкость.

Джамиль уставился на громоздкий прибор. Потом сглотнул.

Лицо его по-прежнему оставалось испуганным, но глаза загорелись настоящей жадностью.

Он снова подался к нам. Заговорил очень тихо, едва слышным шепотом:

— Товарищ Борис… Клянусь Аллахом, я не враг. Я не знаю, кто вернулся домой в ту ночь. Но знаю тех, кто из жителей кишлака был в кяризе… — Джамиль задумался, обратив взгляд к потолку и нервно шевеля губами. Потом снова зашептал: — Мухаммад Кандагари, у него один глаз, злой как шакал. Наимтулла Зирак, он молод, но пролезет, где и грызун не пролезет. Были там еще Садо Самандари, он живет на нижней улице, за мечетью. И Псалай, сын старого Абдулахада, местный наемный пастух. Они повели детей в подземелье.

— А кто-то не из кишлака? — спросил я тихо. — Людей там было больше, чем ты говоришь. Допустим… Бородатый солдат с золотым зубом?

Брови Джамиля поползли вверх.

Тогда я понял — он знает еще о ком-то. А еще, скорее всего, не лжет. У него достаточно духу, чтобы недоговаривать. Но на такую ложь, да еще в таких условиях, нужна смелость. Смелость, которой Джамилю не доставало.

С такими людьми, как этот афганец, нужно работать тонко. Главное — не передавить, чтобы не спугнуть. Иначе хлопот не оберешься. Трусы способны на большие глупости, когда они сильно трусят. И сложно было сказать, чего можно ожидать от этого Джамиля. Особенно когда сам ты находишься в стане врагов.

— Говори, Джамиль. — Угрожающе прошипел Муха.

— Я и так сказал вам такое, за что мне могут отрезать голову…

— Да… Но тех, кто может отрезать тебе голову, — Муха нахмурился. Его тон стал ниже на октаву и еще более хриплым, чем обычно, — здесь нет. А я — здесь.

Джамиль затрясся, как осиновый лист.

— Товарищ старший лейтенант, — строгим, холодным тоном одернул я Муху. — Вы перебарщиваете. Мы не должны привлекать к себе внимания.

— Эта лживая падаль что-то скрывает… — совсем завелся Муха.

— Спокойно, — я посмотрел на старлея исподлобья.

Он уставился на меня в ответ. И выдержал мой взгляд.

— Я знал… Знал, что не следует работать с шурави… Знал… — залепетал Джамиль, но голос его становился все громче.

Я заметил, что гости чайханы стали оборачиваться на нас. Шептаться. Волков занервничал. Обернулся и зыркнул на Муху. Но старлей уже завелся как следует.

— Вы… — пискнул было Джамиль, но его перебил Муха.

— Говори, ты рассказал им о нас, Джамиль? Ты рассказал про то, что будет операция? Откуда ты узнал? — Муха проговорил это, не сводя с меня взгляда.

— Остыньте, товарищ старший лейтенант. Не то остудить вас придется мне, — сказал я с неприкрытой угрозой в голосе.

— Да? Остудить, говоришь? — Ни один мускул на лице Мухи не дрогнул. — И как же ты это сделаешь, Селихов?

В следующий момент я услышал, как под столом щелкнул курок пистолета. Джамиль вздрогнул, тоже уловив этот звук.

Он замер без движения. Руки его, опущенные на стол, задрожали от страха и напряжения.

Ситуация обострялась. Муха протащил пистолет в кишлак вопреки договору с капитаном Мироновым. И я был уверен — его ствол оказался направленным прямо в Джамиля.

— Убери оружие, — сказал я Мухе. — Убери, пока не стало поздно.

В этот самый момент, где-то в кишлаке Айвадж

Бледнов спрятался за дувал. Дождался, пока незнакомый ему афганец покинет двор.

Потом замполит осмотрелся. Пошел уже сто раз хоженным, знакомым путем — у высокого, но ветхого забора из известняка, мазанного глиной. Когда добрался до огорода, огражденного низеньким забором из жердей, то легко перепрыгнул его. Поспешил к стене небольшого дома. Прижался к ней. Прислушался.

Не заметив ничего подозрительного, Бледнов пробрался на широкий двор, потом — в дом.

— Анахита? — позвал он вполголоса. — Анахита, ты дома?

Из женской комнаты настороженно вышла девушка. Невысокая, слегка полноватая, но по-восточному красивая, она тут же бросилась к Ивану, как только увидела его:

— Ваня!