— Да нет, Ксения, нигде я не выступаю. И давай обо всем этом забудем. Ни маме, ни в школе не рассказывай об этом? Иначе мне по башке дадут за подобные концерты.

— Ну, что вы, Олег Николаевич. — она ласково, словно кошечка, прижалась к моему плечу. — Конечно, это наш секрет.

— Отлично. И давай быстрей все съедим, а то наш шофёр, наверняка, уже матом всю брусчатку покрыл до Мавзолея, нас ожидая.

Аппетит у меня пропал, все эти бутерброды с икрой, красной и белой рыбой не вызывали теперь у меня никакого желания. Ксения съела все свои салатики, овощной супчик, в котором плавали вырезанные из морковки забавные рыбки, и грибы, фаршированные сыром и грецким орехом. А моя запеканка из лосося с шампиньонами так осталась лежать на тарелке. Тут же стояла почти не тронутая бутылка шампанского.

— Пойдём, Ксения.

Я встал из-за стола, надел пиджак и направился к Брежневой, чтобы попрощаться. Да и я был уверен, что без её разрешения нас просто не выпустят. Увидев меня, она улыбнулась, но с какой-то грустью, подала мне руку. И только сейчас я заметил, что несмотря на большой перстень с изумрудом, руки у дочки генерального секретаря трудовые, словно она сама моет посуду и готовит.

— Галина Леонидовна, прошу извинить меня за то, что здесь произошло.

— Что вы, Олег Николаевич, вашей вины тут нет. Борис ведёт себя порой слишком бурно. Всего вам хорошего.

Я вернулся к Ксении, и мы вышли из столовой в сопровождении одного из охранников, который повёл нас к выходу. Но тут, заставив вздрогнуть и отшатнуться, навстречу шагнул черноволосый мужик с плохо выбритым квадратным лицом, в тёмно-сером костюме, перегородив дорогу.

— Это вам, Олег Николаевич, от Бориса, — сказал он на удивление дружелюбным тоном, и добавил, словно извинялся: — Борис вспыльчив, но отходчив. Вы победили честно. Это вам, — передал мне длинный, довольно пухлый конверт.

А я готов был провалиться сквозь землю от стыда, совесть грызла меня. Но я не мог, совсем не мог отказаться, сказать: «Знаете, я вашего босса обманул. Песню, которую я спел, он знать не мог. Ее напишут лишь через пять лет». Это выглядело бы совершенно по-идиотски. Поэтому я просто небрежно сунул конверт в карман, даже не пересчитывая. И лишь выдавил из себя одно слово: «Спасибо».

Охранник посторонился, и мы вернулись с Ксенией в коридор, который вёл в секцию номер 200, закрытую для нас навсегда. Здесь в гардеробе я нашёл свой полушубок, помог одеться Ксении, и мы направились к нашей машине.

Короткий февральский день уже растаял в мягких сиреневых сумерках. На небе, словно нарисованные на сером холсте, выделялись ярко подсвеченные башни Кремля с рубиновыми звёздами. Медленно и тихо кружились снежинки, укутывая пушистой периной нагие ветви деревьев, шум моторов со стороны улицы Горького стал еле уловим, очертания здания ГУМа смягчились, расплылись. Мутно темнели прохожие, проходившие мимо по улице.

Я открыл переднюю дверь и хотел сесть, но услышал окрик водителя и увидел стоящую на пассажирском сидении картонную коробку.

— Э! Садись на заднее сиденье, дорогой!

Я помог сесть Ксении и сам устроился рядом, что девушку очень порадовало. Глаза сразу сверкнули радостью. Мотор хрюкнул, завёлся, заурчал, но мы не стронулись с места. Водила его решил по обыкновению прогреть.

— Чего у тебя там? В коробке? — поинтересовался я. — Дефицит отхватил?

— Отхватил, — радостно отозвался шофёр. — Ты не представляешь, пошёл я в ГУМ, ну так, чтобы время не терять. Вижу — очередь, пристроился. Подхожу. Оказывается, колготки дают. Представляешь? Гэ-Дэ-ровские! Ну я отхватил себе две пары, потом, думаю, надо бы второй раз встать. А тут обнаруживаю за прилавком знакомую — Танька Кудряшова, из нашего двора. Она мне подмигивает, мол, заходи, дядя Коля. Ну, я пошёл. Она мне десять пар отсыпала.

— Бесплатно?

Рассказ шофёра меня позабавил. То, что мужик сразу встал в очередь, даже не узнав, что дают — дело обычное в советское время. И то, что знакомая ему через «заднее крыльцо» передала дефицит — тоже.

— Ну, нет, конечно, оплатил все. Жаль денег с собой было мало. А так я бы больше купил.

— И почём?

— Пятнадцать рубликов пара.

— Ни фига себе, — присвистнул я. — Это ж на один раз.

И тут понял, какую глупость сморозил, когда ощутил на себе изумлённые взгляды двух пар глаз.

— Олег Николаевич, ну как же на один раз? На несколько лет! — произнесла Ксения с мягким укором.

И тут я вспомнил, как женщины в советское время зашивали эти несчастные колготки, клали в холодильник, замазывали дырки клеем, поднимали специальными приспособлениями спущенную петлю. Ужас! И перед глазами неотступно маячил огромный стеллаж из Ашана, доверху набитый этим несчастными капроновыми изделиями.

— И что теперь? Перепродавать будешь? — спросил я с иронией. — Сколько наварить хочешь?

— Да ни сколько! — в сердцах бросил шофёр. — Что я — спекулянт что ли⁈ Я их жене, тёще, сеструхам отдам, они ж меня на руках носить будут. Хочешь, своей жене возьми.

Он вытащил из коробки один пакетик и сунул мне в руки. Блеклая картинка с дамочкой в прозрачных колготках на меня впечатление не произвела.

— Не надо, спасибо. Моя жёнушка сама достаёт. Вот, если только Ксении, — я повернулся к девушке.

— Ну, одну штучку, если не жалко, дядя Коля, — немного смущённо пробормотала она.

— Да, бери-бери, Ксюша.

Я пошарил в кармане, нашёл четвертак и сунул шофёру.

— Не надо сдачи, я богатый сегодня. У цыгана музыкальный конкурс выиграл.

— Конкурс? Это с кем? — заинтересовался Коля, сунув купюру в карман.

— Олег Николаевич пел вместе с Борисом Буряца, — опередила меня Ксения.

— Это тот, который гм… ухажёр Галочки?

— Да, мы их встретили в секции. Борис шубы примерял, потом предложил мне устроить турнир.

Объяснять, что я выиграл его, спев песню, которая ещё на свет не родилась, не стал. Но совесть опять больно укусила меня.

— Крутой мужик ты, Олег Николаевич. И физиономией вышел и голосом. Завидую.

Я только хмыкнул, отвернувшись к окну. Машина, наконец, снялась с места, замурчала, как довольный тигр, и мы проехались мимо Торговых рядов: длинного серого здания в псевдорусском стиле с узкими арочными окнами и широкими арками входов, аляповатого Покровского собора, который большинство людей неправильно называет храмом Василия Блаженного, перескочили по Большому Каменному мосту через замёрзшую Москва-река. Слева открылся вид на водоотводный канал, тоже замерший, глянцево отсвечивающий в свете уличных фонарей. Пока опять не свернули на улицу, вновь пересекли Москва-реку, вернулись к Боровицкой площади, где справа остался краснокирпичный Кремль со Спасской башней и курантами. И вновь нахлынули воспоминания об учёбе в универе, когда мимо промелькнул фасад библиотеки имени Ленина с пустым пространством вместо памятника Достоевскому, который установят здесь лишь в конце 90-х.

Оставив позади Исторический музей, выехали, наконец, на улицу Горького, где в самом начале как олицетворение «сталинского ампира» протянулось на два квартала семиэтажное здание: на первом этаже, отделанном гранитом, располагались магазин «Подарки», «Диета», кафе-мороженное «Космос», гигантская арка, которая вела во внутренний двор, а выше — квартиры советской элиты: партийных шишек и героев Советского союза.

Мы ехали мимо зданий, которые в моём настоящем украшали разноцветные неоновые вывески с иностранными названиями, эмблемы разных банков, но прошлое всё это стерло. И я видел или пустые, без вывесок фасады, или стандартный набор: «Продукты», «Подарки», «Галантерея», «Молоко».