Она поморщилась, поджала губы:

— Да нет! Он был просто полковым комиссаром, — объяснила она с долей раздражения. — Потом дядя участвовал во взятии Берлина, а там его тяжело ранило. Ему ампутировали руку, ноги, левый глаз потерял. Но он вернулся, живой. А в Вене они там освободили семью музыканта и те стали играть на разных инструментах, а мой дядя — на баяне.

— Марина, это со мной впервые. То кто-то рыдает над песней, то в обморок падает. Я хотел лишь для вас спеть. А тут… — я махнул рукой.

— Ну, так спойте, — попросила она. — Я не буду рыдать и падать в обморок.

Подошёл Борис, присел за стол, сказал серьёзно:

— Марина Кирилловна, с Ильёй Петровичем все в порядке. Пришёл в себя. И сейчас свет включат.

И действительно, Борис успел лишь присесть в кресло, как вспыхнул свет, болезненно хлынул в глаза, после полутьмы, разгоняемой лишь слабым пламенем свечей. Быстро прошли официантки, убирая свечи. Потом сменили всё на столах. Борис тут же налил себе из кофейника чашку горячего кофе, пригубил. Схватив со стола пачку сигарет «Кент», закурил.

Кажется, Марина даже не обратила внимания на всю суету, не сводила взгляда с меня:

— Олег, спойте, пожалуйста, — попросила вновь.

При ярком свете я стал стесняться, оглянулся, но оставшиеся гости увлеклись пирожными, чаем, разговорами, тихий шелест наполнял зал. Я вновь надел ремень гитары, провёл по струнам, который отозвались жалобным звоном, или мне показалось? Спел:

Очарована, околдована,

С ветром в поле когда-то повенчана,

Вся ты словно в оковы закована,

Драгоценная, ты, моя женщина

https://vk.com/audio1020112541_456359349_e22ed7266c915763b8

Марина слушала так внимательно, словно пыталась запомнить каждое слово. И я с сожалением заметил, как у неё начали дрожать слезинки в глазах, одна скатилась по щеке, упала каплей на скатерть, другая осталась на пушистых ресницах. И внутри начала вновь подниматься досада, что я постоянно кого-то огорчаю.

Я закончил энергичным аккордом, и прижал ладонью струны. Решительно встал:

— Извините, Марина. Разрешите, я отнесу гитару обратно в гардероб?

— Олег, ты чего? — вмешался Борис. — Ну, споёшь ещё что-то. Посмотри, как всем понравилось.

— Нет-нет, Олег, вы устали, действительно отнесите гитару назад.

Марина почему-то поддержала мою мысль, но как-то странно смотрела на меня: быстрый взгляд, потом опускала глаза. И вновь бросала взгляд.

Я убрал гитару в футляр, и направился рысью по коридору. Перед входом в зал первого этажа, задержался, прислушался к гулу голосов. Кажется, игра продолжалась, так что я прокрался мимо и почти бегом добрался до гардероба, влетел туда. Повесил футляр и вышел наружу.

Около стены меня поджидала Марина, стояла прижавшись. Но стоило мне выйти, она стремительно бросилась ко мне, обвила руками за шею, впилась в губы. Оторвавшись, прошептала горячо в ухо:

— Пошли. Быстрее!

Схватив меня за руку, потащила в конец коридора, мы свернули за угол, и в нос ударил запах сырости. Оказавшись около одной из дверей, Марина вынула из маленькой сумочки ключ, вставила в замочную скважину, и почти втолкнула меня внутрь.

Небольшая комнатка, оформленная под зону отдыха в бане, или сауне. Стены и пол декорированы панелями из светлого обожжённого дерева, грубая скамья, столик с выставленным на нем вазочкой с сухоцветами. Длинный диван.

Я заглянул в дверь — отделение для бани с полоками, маленький бассейн, сквозь невероятно чистую прозрачную воду просвечивало дно, выложенное голубоватой керамической плиткой, туда спускались ступеньки.

— Олег, помоги мне! — властно приказала, повернувшись ко мне спиной. — Молнию расстегни!

Осталась в короткой кружевной комбинации, сквозь которую просвечивали маленькие трусики. Прильнула ко мне, обвив за шею, начала лихорадочно стаскивать с меня пиджак, рубашку. От её прикосновений всё сильнее и сильнее охватывало нестерпимое желание. Я не выдержал, отстранив её, быстро разделся сам. Подхватив, как пушинку её просто невесомое тело, отнёс на диван. Но когда уже моя страсть вырвалась бесконтрольно наружу, Марина вдруг решительно отодвинула меня. Соскользнув с дивана, вытащила что-то из маленькой тумбочки. Протянула мне:

— Знаешь, что это?

— Знаю, — раздражённо бросил я. — Но ты же ребёнка хочешь, зачем тогда…

— Не сейчас, дорогой, я слишком пьяна. Нельзя…

Я плыл в бассейне с кристально чистой водой, рассекал приятную прохладу, ощущая, какими невесомыми стали мышцы, как исчезла усталость, и с каждым гребком вливаются новые силы. Доплыл до бортика, вылез. Заглянул в комнату отдыха, откуда слышался шум, словно работал тепловентилятор. Марина в одной комбинации сидела около столика, спрятав свою шикарную гриву в мятую шапочку ярко-розового цвета из плащевки, от которой шла труба из той же ткани к белой коробке с прорезями, шумевшей, словно вертолёт. Советский бытовой «фен» я видел впервые.

Увидев меня, Марина оглядела сверху вниз, задержавшись на одном месте, улыбнулась. Я схватил с дивана большое махровое полотенце канареечного цвета, вытер волосы, натянул белье, брюки. И вальяжно развалился в кресле, наблюдая, как девушка наносит макияж, разложив на тумбочке коробочки, флакончики, тюбики. Вся эта краска, которой она мазалась, делала внешность ярче, эффектнее, но в то же время вульгарнее и старше.

— Тебе без этой всей фигни, которой ты красишься — лучше, — не выдержал я. — У тебя естественная красота. Такая была у голливудской дивы Авы Гарднер.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулась Марина. — Но, если я не накрашусь, ощущаю себя голой.

— Ну, голой ты ещё прекрасней.

Я подошёл сзади, обнял её, поцеловал в шею. Она взяла мягко мою руку, погладила, приложила к своей щеке, — но вздохнула тяжело.

— Я вначале выйду, — предупредила она. — Потом ты.

— Да если твой муженёк вернулся из казино, он все равно поймёт, что мы были вместе. Он мне обещал яйца оторвать.

— Олег! Пойми, Игорь — ничтожество, слизняк! Он может болтать языком, но ни на что не способен! — горячо воскликнула Марина.

Но я не поверил, вспомнив злую рожу соперника за сердце Марины.

— Не способен? — задумчиво протянул я. — Тогда закономерный вопрос: зачем ты вышла за него замуж?

— Зачем? Сложно об этом говорить. Когда умерла мама, я потеряла интерес к жизни. А Игорь так меня утешал, красиво ухаживал. А потом я поняла, что его интересовала только карьера.

— Знаешь, Мариночка, скажу я тебе одну умную вещь — любого мужчину в первую очередь интересует карьера. И я тоже хотел сделать карьеру учёного, но не удалось. Вот стал нищим учителем в школе.

— А почему у тебя не сложилась карьера учёного? Ты что окончил?

— Физмат, отделение астрономии в МГУ. А потом аспирантуру. Защитил кандидатскую, мой руководитель сказал, что мне надо издать пару монографий и я могу идти на докторскую.

— И что тебе помешало? — она бросила на меня удивлённый взгляд, который казался ещё более странным, потому что она успела накрасить только один глаз.

— Что помешало? — я заложил за голову руки, вперился в потолок, отделанный деревянными панелями с удивительно изящным рисунком, который подчёркивала полировка. — Помешало то, что я поссорился с ректором. И он выгнал меня. С «волчьим» билетом. С такой характеристикой, что меня взяли из жалости только в школу в моём городе.