— Привет, Боря, ты чего делаешь здесь?

— Тебя должен отвезти, — ответил он. — А ты зачем-то здесь прохлаждаешься?

— Я за цветами ездил в Москву, — объяснил я. — И вот здесь теперь автобуса жду. А чего ты так рано-то едешь? Кирил Петрович сказал в четыре, а сейчас и двух нет.

— Кирилл Петрович сказал, чтобы я за тобой пораньше заехал, поскольку место перенесли. Туда дальше ехать, чем раньше думали.

— Я не готов, Боря. Мне нужно до дома доехать, взять там кое-чего.

— Да садись! Я тебя довезу, подожду. Не переживай.

Когда загрузился в просторный салон служебной «Волги», где приятно пахло настоящей кожей, и по телу растеклось приятное тепло, я смог расслабиться.

— Ты просто ангел, который послали мне небеса, — пробормотал я, прикрыв глаза.

— Чего? — не понял Борис. — Ты под мухой что ли?

— Нет, просто я через такой ад прошёл, что уж не верил, что доберусь до дома.

Когда мы благополучно доехали до моего подъезда, я спросил:

— Боря, ты со мной пойдёшь, или здесь останешься?

— Здесь останусь, покурю. А ты давай не задерживайся, Кирилл Петрович не любит, когда опаздывают.

Я вылез и быстрым шагом направился к подъезду, взлетел птицей на шестой этаж. Вытащил ключи, но от волнения уронил их на пол. Попытался открыть дверь, но ключ не проворачивался, значит, Людка дома. На звучную и громкую трель звонка долго никто не подходил, и начал уже бить озноб от мысли, что супружница развлекается с очередным любовником и не слышит. Но тут раздался лязг, дверь распахнулась. На пороге стояла жена, одетая в ярко-красный халат с золотой вышивкой:

— Ты чего так трезвонишь? — поинтересовалась она. — Обоссаться что ли боишься?

— Тороплюсь, — объяснил я, и быстро прошёл внутрь.

— А чего цветы не удалось купить? — увидев меня с пустыми руками, удивилась она.

— Купил, купил, просто в машине оставил.

— В машине? Откуда у тебя машина?

— Мне прислали служебную «Волгу», — с шутливой гордостью объяснил я. — С персональным шофёром. Вот так-то, дорогая супруга. Не такой уж твой муж — голодранец. Можешь спуститься вниз и проверить.

Она хмыкнула, развернувшись, ушла в большую комнату, откуда послышались звуки телевизионной передачи «Музыкальный киоск», певица исполняла что-то на французском, сильно грассируя, что я всегда ненавидел. Судя по всему, Мирей Матье.

А я быстро вытащил доску для глаженья, рубашку, брюки от моего лучшего костюма, в которым было бы не стыдно появиться даже в Кремлёвском дворце съездов, надевал я его крайне редко. Нашёл утюг, радуясь, что Людке удалось ухватить «Philips» с глажкой паром. Быстро разделся и нырнул под душ, и затем переоделся в костюм. Постоял у зеркала в прихожей, пытаясь приладить галстук, но произошла та же история — я сразу начинал задыхаться.

Скрипнула дверь. Показалась жена, встала в проёме, сложив руки на груди, наблюдая, как я пытаюсь завязать проклятый узел.

— Ну, вырядился, — хмыкнула жена, скорее одобрительно, чем злобно. — Бабёнка хоть красивая или так себе?

— Я еду для укрепления полезных связей, — бросил на неё хитрый взгляд.

Мысли, как шестерёнки зацепились друг за друга и охватило жаром — вспомнил о Марине, и понял, что забыл взять самое главное. Ринулся в комнату, схватил футляр с кулоном, который купил у Жоры. И тут заметил гитару на стене. На миг задумался, брать или нет? И решил, что возьму. Вынес футляр, поставил рядом со столиком. Жена смерила взглядом и спросила:

— Это чего у тебя? Контрабас что ли?

— Гитара цыганская. Концертная.

— Ты там ещё и петь, что ли собрался?

— Как получится. Чёрт! — я выругался и с досадой кинул галстук на столик. — Не могу завязать, больно.

— Подожди, — сказала жена и исчезла в большой комнате.

Через минуту вынесла мне шёлковый шарфик. И понаблюдала, как я его прилаживаю.

— Спасибо, дорогая, — я театрально чмокнул ее в щеку, словно мы по-прежнему любили друг друга.

Надев полушубок, сапоги, подхватил футляр с гитарой и выбежал из квартиры. Борис ждал меня в машине, курил. На торпедо лежала мятая, почти пустая пачка «Кент». Когда я открыл дверь, в салоне стоял ещё этот приятный аромат дорогого табака. Борис оглянулся, оглядев меня и одобрительно хмыкнул. Движок он не выключал, так что внутри царила уютная атмосфера приятного тепла.

Машина мягко снялась с места и покатила в сторону Ленинградки. Там Борис свернул и лихо помчался по бетонке МКАД, почти пустой, лишь редко мимо проскакивали тяжеловесные грузовики. Ещё поворот, и тут Борис сбросил скорость, и машину начало здорово трясти, словно мы ехали по лесной тропинке, через валежник. По обеим сторонам тянулись заборы, за которыми виднелись одноэтажные деревенские домики, машина ловко лавировала, но меня здорово подбрасывало на ухабах, так что я не выдержал:

— Боря, а чего мы по такой кошмарной дороге едем?

И заметил в панорамном зеркале заднего вида его удивлённый взгляд:

— А где мы должны ехать?

— Мы вообще, куда направляемся? Ты не сказал.

— В посёлок Архангельское, там ресторан у деревни Воронки.

Я вспомнил, что этот ресторан действительно — место для отдыха советской элиты, и не всегда приличного. Но почему Боря решил ехать туда какими-то окольными путями, будто уходил от преследования? Я несколько раз побывал в усадьбе Архангельское, с экскурсиями, потом ездил туда на мотоцикле. Магистраль эта М-9 «Балтия» содержалась в приличном состоянии, гонять на мотоцикле по ней — одно удовольствие. Ресторан в Архангельском я помнил, кажется, его закрыли перед Олимпиадой, а когда вновь открыли, он популярностью не пользовался и пришёл в упадок, и его разрушенный, словно после бомбёжки, остов так торчал среди деревьев, навевая ужас.

— А почему ты по Новорижскому шоссе не поехал, а свернул на какие-то жуткие просёлочные дороги?

Мои слова вызвали у парня изумление, он даже притормозил, оглянувшись с таким выражением, словно я — инопланетянин, или псих, сбежавший из больницы.

— Какое Новорижское шоссе, Олег? Его только строить начали. Здесь это единственный путь — через деревни. Ты не дрейфь, я тут много раз ездил, довезу в лучшем виде. Только потрясёт маленько.

Меня бросило в жар от стыда и досады, что я опять прокололся. Но что я мог поделать? Помнить, когда и что построили за те сорок с лишним лет, что я прожил, я не мог.

От всех этих качаний вверх-вниз я задремал, и проснулся, когда раздался резкий хлопок, машина затормозила, пошла юзом, едва не врезалась бортом в ствол огромного дуба. Огляделся, но не увидел ничего, кроме темнеющих силуэтов стволов деревьев на фоне сугробов и сизого неба.

— Боря, что случилось? Боря!

В ответ — тишина. Я перегнулся через сиденье и замер — Борис уткнулся в руль, а чуть ниже виска зияло пулевое отверстие, торпедо, сиденье забрызгано сгустками крови и мозгов. Меня будто окатило ледяной водой. Я выскочил из машины, кинулся к водительскому сидению. Открыл дверь и сдвинул тело Бориса на пассажирское. Попытался завести машину, но стартер издавал лишь противные скрежещущие звуки.

И тут послышались хруст снега под тяжёлыми шагами. Просвет перекрыла чья-то тень, распахнулась дверца и меня выволокла наружу неведомая сила. Когда я встал, отряхнулся, увидел, как невдалеке, между деревьями, возникла толпа людей, и все мне хорошо знакомы — Злата-Машка, тот мужик с почты, Сибирцев, Звонарёв, главарь бандитов. Но выглядели они странно, будто не живые люди, а голограммы, по ним пробегали огоньки, на миг все изображение искажалось, искривлялось, но потом вновь восстанавливалось.

Рядом с машиной стоял высокий человек, одетый в нечто, смахивающее на облегающий тонкий скафандр белого цвета. Он снял шлем, я попытался разглядеть лицо, но не смог. Черты смазывались, расплывались, потом собирались вновь.