— Вы кто? За каким чёртом убили Бориса? — спросил я, стараясь придать голосу твёрдость.

— Я — Комиссар Времени, — отчеканил он, и я даже не смог понять, говорит он это, или мысли сразу попадают в мозг, пронзая острой болью. — Туманов, ты нарушил несколько статей Кодекса Времени. Из-за твоих поступков эта реальность начала меняться. И волна изменений прошлась по другим Вселенным. Некоторые из-за этого начали разрушаться.

Я лишь покачал головой, звучало слишком театрально, чтобы воспринимать серьёзно эту пафосную речь.

— Интересно, как это возможно? Повлиять на другие Вселенные?

— Чтобы тебе было проще понять, я опишу это так, как сделал учёный, которого вы называете Никола Тесла. Он описал схему взаимодействия Вселенных. Все они нанизаны на единый стержень, и каждая отстоит друга от друга на одну фазу. Насильственное изменение в одной, меняет что-то и в других. Это закон Времени и пространства.

— И что вы от меня хотите?

— Мы хотим убрать тебя из этой Вселенной, пока не поздно. Ты вернёшься в своё настоящее и больше никогда не будешь перемещаться в другие альтернативные реальности.

— Убьёте меня? Тогда я попаду в капсулу времени в вновь выберу этот год. Сначала, или в конце этого периода.

— И мы вновь тебя убьём. Пока ты не поймёшь, что все это бесполезно.

— И все-таки зачем вы убили Бориса? Он-то вам что сделал? Или он тоже попаданец? Вы могли просто его усыпить.

— Нет. Это неприемлемо. Если бы мы его усыпили, он бы проснулся и увидел тут твой труп. Было бы расследование. А так здесь будет два трупа, и никто не будет знать, что тут произошло.

— Для вас жизнь человека ничего не стоит?

— Как и для тебя. Ты же убивал людей, — этот странный субъект махнул рукой в сторону, и я увидел, как голографическая стена пошла волнами и сквозь зеленоватый муар проступили лица тех, с кем я расправился — мужики, что утонули в реке, и тот отморозок, что напал на Тетерина.

— Я убивал мразей, подонков, они получили своё по заслугам. А сейчас вы убили обычного человека, который ничего плохого не сделал. Только, чтобы прикрыть свои делишки.

— И в смерти Бориса тоже есть твоя вина.

Он вскинул оружие, которое смахивало на бластер из фантастических фильмов. И меня будто парализовало, ноги словно примёрзли к земле, не мог пошевелиться ни рукой, ни ногой. Только ждал, когда странный субъект нанесёт удар.

Обожгла вспышка, но боли не ощутил, только стало трясти, все сильнее, сильнее, словно через тело пропускали электроразряды. Я качался, мотал головой туда-сюда. В глазах потемнело, будто сверху набросили мешок. Стало не хватать воздуха. Схватился за горло.

И проснулся, увидев перед собой бледное, вытянутое лицо живого и невредимого Бориса. Схватив за плечо, он тряс меня, как тряпичную куклу. Заметив, что я открыл глаза, отпустил, тяжело дыша, быстро-быстро моргая.

— Фу, напугал меня, чувак, — выговорил он с трудом. — Трясу тебя, как грушу, а ты как будто не живой. Головой мотаешь и всё. И даже вроде и пульса у тебя нет.

— Да, разморило меня, извини. Пока ехали, укачало.

Машина уже стояла в подземном гараже — круглые выпуклые лампы с плафонами из молочного стекла, встроенные в бетонные стены, заливали ярким светом просторное помещение, потолок подпирали колонны квадратного сечения. Рядами выстроились машины, в основном «Волги», хотя я увидел парочку «Жигулей», и также, судя по элегантными силуэтам — иностранные. И в самом конце, у стены гордо возвышалась красавица «Чайка» старого образца. И тут я представил, как бы среди них стоял бы мой «пёс». Хотя теперь я понимал, доехать на мотоцикле сюда я бы не смог по всем этим разбитым просёлочным дорогам. И стало так жалко себя, нищий учитель среди партийных небожителей.

— Слушай, Боря, я у тебя оставлю футляр.

— Оставь. Мне все равно тебя обратно везти. А у тебя там что?

— Гитара.

— Ну, так ты её с собой возьми. Сбацаешь что-нибудь.

— Настроения нет.

— Чего это у тебя настроение пропало? — удивился Боря. — Давай-давай, тащи с собой. Там гардероб есть. Оставишь там. Чего-то ты так расклеился?

Я промолчал, и мы вышли наружу. За чернеющими силуэтами деревьев, на фоне темно-синего неба возвышалось здание из двух ярко-освещённых этажей, на козырьке, которым кончалась плоская крыша, горела надпись: «Ресторан Архангельское». Когда мы подошли ближе, я понял, что у каждого из этажей есть летняя веранда, но они пустовали. Все веселье происходило внутри.

Пока шли по тропинке, мысленно возвращался к своему сну. Что это могло быть? Просто моя фантазия? Но почему такая странная? Если бы я читал об этом или смотрел фильмы, то понятно, что мозг мог подкинуть подобную фантасмагорию. Но я никогда ничего не слышал об этом. Может быть, это было предупреждение на будущее? Но, что я мог изменить в этой реальности? Я не сдвинул ни на йоту технический прогресс или систему образования. Я здесь просто жил. Да, пришлось лицом к лицу встретиться с бандюками, хулиганами, познакомиться с дочкой второго человека в области. Но как это могло изменить что-то в ткани времени и пространства? Хотя, если меня убьют, то, может быть, это к лучшему. Бандюки могут узнать о моих чувствах к Марине, и она пострадает. Нет, я становлюсь слишком опасным человеком.

На входе нас встретил плотный широкоплечий охранник в спецодежде, он сидел за столиком, где лежала толстая канцелярская тетрадь. Когда мы вошли, он грозно спросил:

— Кто такие?

— Олег Туманов и Борис Островой, — сказал Боря.

Охранник сунул нос в книгу, провёл толстым пальцем и нашёл мою фамилию, поставил галочку. Искать Бориса он не стал, просто буркнул:

— Проходите.

В конце коридора обнаружился просторный гардероб за раздвижными дверцами с огромными зеркалами. Я оставил там свой полушубок и повесил футляр гитары на крючок вешалки. На остальных висели норковые и собольи шубы, и не такие уродливые квадратно-гнездовые, как их шили в советское время для простых людей, а элегантные, явно пошитые на заказ в ателье, или привезённые из-за бугра. Дублёнок хорошей выделки я заметил немного, моя не выделялась из остальных — Людка достала отличную вещь, но все равно смотрелся мой полушубок как-то убого и жалко на фоне роскошных шуб.

Я вытащил из коробки лилии, от них сразу распространись волны яркого медово-ванильного пьянящего аромата, от чего даже закружилась голова.

— Ух ты, какие цветочки, — восхитился Борис. — Где ж ты их зимой достал? Красота. Шик.

Я лишь постарался таинственно усмехнуться, сделав вид, что вдаваться в подробности не хочу. Борис повёл меня наверх, по широкой мраморной лестнице с такими монолитными перилами, будто вначале её должны были установить во дворце. Хотя я видел сквозь полуоткрытую дверь, что на первом этаже тоже есть зал, где рядами выстроили круглые столики, покрытые зелёными скатертями, рядом стояли простые стулья с деревянными спинками.

Второй этаж занимал большой зал с рядами квадратных столиков, застеленных накрахмаленными белыми скатертями, но кресла из чёрного пластика выглядели как-то простовато. Стены украшали узкие высокие панели из светлого дерева, у потолка — красочные панно в стиле Палеха. По центру зала в нише, отделанной темно-синей плиткой, на небольшой эстраде — барабанная установка, пюпитр с нотами, гитары, синтезатор. Музыканты в светлых брюках и темных пиджаках сидел за столиками, и о чем-то разговаривали. По залу прохаживались парами гости, солидные мужчины, почти все в темных официальных костюмах, с галстуками. Я поискал глазами Марину, но найти не успел, как рядом будто из-под земли выросла официантка в белой блузке, поверх которой была надет светло-голубой сарафан с вышивкой.