За столом сидел немолодой мужчина, перебирал бумаги, что-то подсчитывал на больших канцелярских счетах. Увидев меня, посмотрел вопросительно.

— Не одолжите пару листов бумаги? — спросил я.

Мужчина вытащил из папки несколько листков, выложил передо мной. И я, схватив их, поблагодарил и вышел в коридор. Постояв немного, прислушиваясь к гулкому стуку сердца, беспомощность и злость бесили меня. Я готов был убить Игоря прямо сейчас, задушить его. Но понимал, как это глупо. Сяду в тюрьму лет на десять, или того хуже. Черт возьми, ну почему мне на пути встречаются такие подонки?

— Ты чего так долго? — поинтересовался Сибирцев, когда я вернулся в зал, присел за стол.

— Живот прихватило, — придумал я первую-попавшуюся отмазку.

— А мне тут столько жратвы натаскали для ребят, прямо не унесу. Ты постарался?

— Да, а мне ещё пакет с булочками дали. Хочешь? — я выставил кулёк.

— Не хочу, обожрался, — похлопал себя по животу. — Ещё бы коньячка бы хорошего выпить. Или водочки. Хорошая тут выпивка была?

— Не знаю. Я алкоголь не пью. Но говорят, водка была так себе. А какой коньяк, хрен его знает. Хороший, наверно. А сигареты вон бери, — показал на блюдо, где лежали «Кент», «Мальборо».

— Нет. Я эту фигню заморскую не курю. Мягкие слишком. Я все больше по «Яве». Она так хорошо горло дерёт, и мозги прочищает. Не то, что эти дамские штучки.

— Смотри докуришься до рака лёгких, — предупредил я его.

— Да, типун тебе на язык, — беззлобно ухмыльнулся Сибирцев. — Давай пиши объяснительную, как этих двух несчастных избивал.

Я положил листок бумаги, вытащил ручку, быстро описал, как парни пристали ко мне, вытащили на веранду.

— Подпись поставь и дату, — предупредил Сибирцев. — На каждой странице.

Когда я закончил, перечитал, проверил все запятые ли на месте — порой с русским языком у меня были проблема. И передал майору.

— Какой у тебя почерк хороший, прямо, как на машинке. Каллиграфический.

— Такой почерк у идиотов бывает, — отозвался я.

— А чего ты такой смурной? — поинтересовался Сибирцев, взглянув на меня.

— Устал просто. Домой хочу. И хочу сказать: про похищение Марины забудь. Кирилл Петрович не будет просить дело возбуждать.

— Откуда знаешь?

— Не спрашивай. Просто учти. А насчёт Звонарёва все-таки подумай.

Сибирцев ничего не ответил, только скривился, аккуратно положил мои писульки в папку, которая лежала на столе.

— Олег! Нам надо ехать!

Я поднял глаза и увидел рядом Бориса, он держал в руках футляр с гитарой и мой полушубок. Тяжело вздохнув, я молча встал, оделся и взял гитару, понимая, что Мельников начал выполнять условие шантажиста Игоря и просто выгоняет меня, даже не позволив проститься.

— Пошли, — просто сказал я.

Но напоследок я пожал руку Сибирцеву, взял пакет с булочками и отправился вслед Бориса. Молча залез в машину на заднее сидение, и поставил рядом гитару. Борис завёл мотор, какое-то время стоял на месте, прогревал. Машина снялась с места, мягко покатилась по гравийной дорожке. Мы молчали, а я, откинувшись на спинку сидения, размышлял о том, почему Игорь придумал это мнимое похищение, нападение на меня этих двух ублюдков? Почему он просто не стал шантажировать Мельникова сразу? Или ждал, когда я соблазню Марину, чтобы его слова о том, что меня надо выкинуть из семейства Мельниковых, звучали более убедительно? Я уезжал из этого места с тяжёлым сердцем. Во внутреннем кармане пиджака у меня лежал ордер на домашний телефон, но я даже не знал, смогу ли я им воспользоваться? Я признался в любви Марине, мы были близки. Но теперь, похоже, она потеряна для меня навсегда.

— Олег, тебе банкет понравился? — поинтересовался Борис, когда мы выехали с КПП.

— Понравился, — глухо ответил я.

— А что ты такой грустный? — спросил он, бросив мимолётный взгляд. — Из-за Марины? Она поправится быстро. Не беспокойся. В 4-м управлении отличные врачи. Отдохнёт.

— Я рад. Борис, я очень устал. Подремлю до дома. Хорошо?

— Ладно, — он пожал плечами, прибавил газу, и мы понеслись по бетонке МКАД.

Я бездумно рассматривал пролетающие мимо тёмные с сединой леса вдоль дороги, грузовики, фургоны с надписью «Почта», «Хлеб», «Колбасы» и думал, что вернусь домой триумфатором, покажу Людке ордер на телефон, расскажу, что оказал услуги второму секретарю обкома и прокурору области, выложу пачку денег, что мне насовали в карман пиджака за исполнение песен. Оказалось, что все это лишь иллюзия, которая мгновенно рассыпалась, как карточный домик, из-за одного мерзавца, игромана, картёжника. Вряд ли Кирилл Петрович, человек другого воспитания, чем я, простит мне тот факт, что я соблазнил его дочь.

Мы свернули на Ленинградку, повернули на Юбилейный проспект, и уже вдалеке замаячили высотные кирпичные башни на конечной автобусов, за которой простиралась голая заснеженная пустыня.

Борис остановил машину напротив моего подъезда. Подхватив футляр, я вылез. Не удержался от вздоха.

— Ну, бывай, — сняв перчатку, крепко пожал руку Борису. — Наверно, уж больше не увидимся. Но скажу откровенно — хороший ты мужик. Спасибо тебе за все. Береги Марину.

Борис как-то странно скривился:

— Ты чего разнылся-то?

— Тебе Мельников сказал, чтобы ты со мной больше дел не имел?

— Олег, ты дурак что ли? С какого перепуга он мне такое скажет?

— Потому что, Борис, этого потребовал Игорь.

— Да пошёл этот мудак. Кирилл Петрович просил узнать у тебя, какую машину ты хочешь — «жигуль», «москвич» или иностранную какую? Хочет подарить тебе за спасение Марины.

— Шутишь?

— Я тебя сейчас по башке тресну, чтобы ты меньше болтал. И отвечал на вопрос.

— Ну, тогда скажи ему, что я мечтаю иметь японский спортивный мотоцикл. «Хонду» или «Кавасаки».

— Ок. Замётано. Хотя, я бы на твоём месте «Ладу» попросил. В экспортном исполнении она не хуже мерса. А запчасти достать проще.

Борис уселся за руль, мотор взревел, развернувшись, «Волга» понеслась по бетонке в сторону Ленинградки. А я побрёл к своему подъезду.

В слова Бориса я совершенно не поверил.

— Ну, машина у тебя клёвая, — Егор присел рядом с красавцем-мотоциклом и в голосе звучало не только восхищение, но и неприкрытая зависть. — Где добыл?

— Тесть подарил к свадьбе. Я просил или «Хонду» или «Кавасаки». Но он решил «Хонду» купить, она поновей. Машина — зверь, разгон до 100 км за 4 секунды. Максимальная скорость — 200 километров в час. Устойчивость на дороге отличная. Мотор — четыре цилиндра. Стальная рама. Гидравлические дисковые тормоза и спереди, и сзади.

— Да ладно тебе перечислять, я и так слюнями весь изошёл. Лучше давай твоего «жеребца» в деле попробуем. Вдруг ты кататься разучился? А то машина, машина, а сам-то, — подмигнул мне.

Я вскочил в седло, мотор заурчал, как довольный тигр.

— Ну, поехали?

Я сорвался с места и понёсся вниз по трассе, вздымая фонтаны снега и, казалось, мчусь так быстро, что звёзды сливаются в тонкие ослепительно-яркие полосы света, хотя, на самом деле, это были лишь уличные фонари, да горящие окна домов. Немного сбросил газ, и дождался Егора, который догнал меня. И мы понеслись рядом, не пытаясь обогнать друг друга. Но потом я поддал чуть газа и полетел вперёд, чтобы ощутить полную свободу на этом мощном «звере».

И тут заметил, что меня нагнала чёрная «Волга». Окно водителя, несмотря на мороз, спущено. И сам водитель, держит правой рукой руль, а левую положил на раму. Зыркнул на меня злым взглядом, и я узнал его — Игорь, муж Марины. Откуда он, черт подери, взялся? Он резко крутанул руль, и я едва сумел увернуться от удара, чтобы не врезаться в проезжающий рядом фургон с полустёртой надписью «Хлеб». Я обогнал «Волгу» и помчался по крайней правой полосе, но тут на остановке оказался неповоротливый грязно-жёлтый «Икарус», выпускающий клубы черного вонючего дыма, он медленно отъезжал, и пришлось вновь увернуться от него, и «Волга» оказался рядом, стремясь столкнуть меня в сторону. Я вновь лёг на вираж и выскочил уже на крайнюю левую полосу, совсем рядом с низким барьерным ограждением, за которым тащился, тренькая, бело-красный трамвай. Мимо проносились дома «сталинского ампира» и в голове закружилась мысль: «Как я мог здесь оказаться?» Мы же с Егором решили прокатиться по шоссе, рядом с моим домом, а там лишь спящий зимний лес, да обветшалые брошенные деревенские домики.