Чёрная «Волга» оглушила меня громким визгом клаксона, от чего уши заложило. И вновь помчалась рядом, теперь пытаясь столкнуть меня на ограждение. Но я сбросил газ, чуть отстал, и оказался позади машины Игоря.

Странно, почему ветер не бьёт в лицо, не бросает горсти ледяной пыли? И я почему-то не слышу рёва мотора, словно исчезла воздушная среда, и я лечу в космосе, беззвучно. Что за чертовщина?

А «чёрная смерть» вновь нагоняет, Игорь крутит руль, пытаясь сбить меня, отстаёт и вновь летит стрелой, пытаясь размазать меня по заснеженному асфальту, впечатать в грузовик, или пикап.

Мы выскочили за МКАД, понеслись через пустынное шоссе, по бокам которого выстроились лесные исполины — высоченные корабельные сосны, словно огромные солдаты на плацу.

Впереди резкий поворот градусов под девяносто, я сжал челюсти до хруста зубов, так что кровь выступила из десне, сбросил чуть газ. Наклон, щитком задел асфальт, но ушёл вправо и тут же шоссе вильнуло влево. Настоящий серпантин.

Бах! Трах! Сзади раздался чудовищный грохот, взрыв. Я вздрогнул, но удержал руль, сбросил газ. Развернул мотоцикл и остановился, наблюдая, как чёрная «Волга» врезалась в бетонную стену. Ярко-оранжевый вихрь, рассыпая фонтан искр, взвился до небес. И я подождал, пока языки пламени поутихнут, и доехал до жутких останков, в которые превратилась «Волга». Передняя часть вся раскурочена вдребезги, лохмотьями висят остатки кузова, торчат оборванные трубки, провода.

Но трупа Игоря я не заметил, будто бы за рулём и не сидел никто. Удивлённый этим обстоятельством, подъехал ближе, слез с седла. Подошёл к машине, осмотрел.

— Ах ты, сволочь! — громкий крик оглушил.

И сверху на меня набросился кто-то. Я чуть просел вниз, схватив за руки напавшего, перекинул через себя. Хлоп. На асфальте оказался Игорь. Как он выжить сумел? Лицо залито багровыми потёками, часть лобной кости треснуло, в дыру просвечивает мозг, нижняя челюсть сбилась набок, правый глаз вытек, левый смотрит куда-то в сторону. Этот оживший труп подпрыгнул, как дикий зверь, бросился ко мне, и словно стальные клещи сжали шею. Пронзила боль, перехватило дыхание, я попытался освободиться, упал на спину.

И проснулся. Страшный сон, кошмар ещё висел перед глазами. Взрыв, раскуроченная машина, оживший окровавленный труп моего соперника.

Бросил взгляд на будильник. Минутная стрелка на пять делений не добралась до двенадцати. А часовая стояла на восьми. Поспать удалось всего часа четыре. Я потянулся, зевнул, откинув одеяло, встал на пол, начал делать зарядку, пытаясь окончательно разогнать сонливость. Взял гантели, пятьдесят приседаний, двадцать отжиманий от пола. Мышцы уже приятно загудели, но усталости я не ощущал, молодое тело по-прежнему радовало.

Я направился в ванную комнату, по дороге заметив, как на кухне жена гремит посудой, и оттуда тянет вкусным запахом еды, отчего сразу скрутило желудок от голода. Постоял под контрастным душем, включая то ледяной поток, от которого кожа покрывалась мурашками, то горячий. Сонливость сменилась бодростью, активностью, мозги начали соображать ясно и чётко. Хотя я не мог никак выкинуть из головы противоречие между тем, как этот индюк Игорь потребовал от Мельникова избавиться от меня и предложение Кирилла Петровича сделать мне роскошный подарок, от которого бы я с удовольствием отказался. Ляпнул я про мотоцикл лишь для того, чтобы усложнить Мельникову покупку такой техники — ведь в СССР японских мотоциклов не продавали, пришлось бы перегонять из Японии, или ещё того хуже из США.

Я вылез из ванны, разгорячённый, взбудораженный, растёрся с удовольствием полотенцем. Вышел в кухню, посмотреть, что приготовила жена.

— Садись завтракать, гулёна, — сказала она с лёгкой иронией. — Как прошло укрепление полезных связей? Удачно?

— Угу.

Я ушёл в комнату, переоделся и тут вспомнил, что на пиджаке не хватает пуговицы, пришлось искать другой, пришить пуговицу я бы уже не успел. Переложил в портмоне купюры, которые мне насовали за песни. И тут вспомнил про раздавленный кулон с мадонной. Вытащив, я осмотрел его с жалостью. Может быть, будет возможность его восстановить? Сама пластинка с вырезанной мадонной и младенцем не пострадала, только откололся крошечный кусочек, если вставить все обратно в рамку? Я сунул останки кулона в карман.

Когда вернулся в кухню и сел за стол, протянул жене ордер на телефон. Она взяла, развернула и её выщипанные брови взлетели до линии волос.

— Ни фига себе. Это ж у кого ты это выпросил?

— Второй секретарь обкома Мельников, — я бросил на неё взгляд с шутливой гордостью.

— Ого. И какие же ты услуги ему оказал?

— Какие услуги, Люда? Он просто хороший человек, помог мне.

— А цветочки ты ему дарил? Или его жене? — Людка хмыкнула, не поверив, но аккуратно спрятала ордер в карман своего роскошного халата, ярко-синего цвета с золотой вышивкой. — Займусь этим. Не возражаешь?

— Нет. Номерок подбери получше. Чтобы легче запомнить было.

Она лишь беззлобно, но снисходительно улыбнулась. Восприняла мои слова, как шутку. Это действительно был юмор, выбирать номер телефона можно будет лет так через пятьдесят, когда появится мобильная связь. Сейчас это смысла не имело.

Жена выставила передо мной тарелку с гречневой кашей и молоком, как я любил, положила пару бутербродов с сырокопчёной колбаской, шпротами и сыром, чашку с кофе. Такая забота меня просто покорила. Хотя что-то кольнуло в груди — чувств к жене у меня не появилось. А болезненная страсть к Марине лишь заставляла щемить сердце.

— Люда, а у тебя нет знакомого ювелира, который бы мог реставрировать вот эту вещь? — я вытащил разбитый кулон, показал ей на руке.

— Шикарная вещь, — жена наклонилась над моей ладонью, как-то жадно осмотрела. — Старинная. Есть у меня адресок. Только дорого будет. Он задёшево не берётся.

— Хорошо, оплачу, — сказал я спокойно. — Деньги есть.

— Ты, я смотрю, стал мани заколачивать, а с женой не делишься?

Я ловким движением вытащил из портмоне пачку денег, отсчитал и демонстративно выложил на стол. Людка схватила, прошелестела бумажками, покачав головой, спрятала в карман.

— Молодец, стараешься. Вот, что значит, когда жена даёт мужу пинка, чтобы он денег заработал.

Хотя, конечно, я врал, деньги у меня исчезали стремительно. Я практически истратил все, что получил, как приз от светофорных гонок на Ленинградском проспекте, и те, что дала жена Тетерина. Но делал вид, что могу сорить бумажками, напечатанным на Гознаке. Вспомнил лишь, что у меня остались чеки в «Берёзку», но туда я заходить не решался. И теперь мучительно соображал, где раздобыть эти самые заветные бумажки с портретом Ильича.

Позавтракав, я решил не ехать на мотоцикле, а добраться на автобусе. Прихватив портфель с учебниками и методичками, отправился месить снег до остановки. Там уже стояло несколько человек — основной рабочий народ схлынул рано утром, часов в семь. Так что сейчас осталось лишь парочка женщин: одна немолодая, в видавшем вид пальто и вязанной серой шапочке, другая в элегантной шубке и высокой меховой шапке. Мужики в дублёнках, пальто, зачастую без шапок, показывая не только густые шевелюры, но и большие лысины. Лица скучные, не выспавшиеся. Падал противный мелкий снежок, медленно засыпая всё, изредка мимо проезжали грузовики, фургоны, легковушки. Прислонившись к стенке остановки, я запахнулся получше в полушубок, проклиная себя за то, что не поехал на мотоцикле и приходится ждать, когда шофёр одного из «Икарусов», которые стояли рядами в отстойнике, соизволит сесть за руль.

Но тут резкий звук клаксона привлёк моё внимание. Около бордюра остановился обтекаемой формы элегантный трёхдверный хетчбек цвета морской волны. Передняя дверь открыта, на пассажирском сидении приветливо улыбаясь, призывно махала рукой новая учительница по французскому. Я подошёл ближе, чуть наклонился.