— Шуток не понимаете, молодой человек. Ну, попросил ребёнок, можно было сказать, что это не кукла, а какой-нибудь паровоз. И ей стало бы не интересно.

Я лишь тяжело вздохнул и отвернулся, поезд начал набирать ход и шум заглушил бы любой разговор. Больше видеть эту даму совсем не хотелось.

К счастью, они вышли на следующей остановке, и я уже готов был расслабиться, но тут в вагон вошла худенькая старушка в чёрном сильно побитым молью пальто и выкрашенными в голубоватый цвет седыми волосами. Тяжело опираясь на клюку, она встала около дверей, огляделась и радостно заковыляла ко мне.

— Молодой человек, уступите место пожилому человеку! — сурово приказала она.

Я обвёл взглядом вагон и твёрдо сказал:

— Не уступлю. Пока есть свободные места в вагоне, имею на это право.

— Не имеете! — взвизгнула она, топнув клюкой. — Это места для инвалидов и пожилых людей! Вон написано за вашей спиной!

— Там не так написано. Там написано: «Уступайте места пожилым людям, инвалидами, пассажирам с детьми и беременным женщинам». А я вам сказал, что в вагоне есть свободные места.

И тут рядом со мной медленно приподнялся старик, прихрамывая, отошёл в сторону и чуть наклонившись, руками показал старухе место. Куда она с удовольствием плюхнулась, вонзив костлявый локоть прямо в мой бок. Я попытался отстраниться, вжаться в стенку. Почему-то пронеслась мысль в голове, что такова плата за молодое тело, в котором живёт сознание 80-летнего старика.

— Какая наглость не уступить место пожилому человеку! — возмутилась сидевшая напротив полная женщина в чудовищно лохматой шубе, от чего занимала аж два места, придавив к поручням тощего мужика в дублёнке. — Совсем молодёжь распоясалась, не уважает старших, дерзит. И чему вас только учат в школе?

— Мадам, если вы сами хотите уступить место, так сделайте это. Вы вон аж два занимаете.

Она постаралась пронзить меня злобным взглядом. Но я лишь улыбнулся и отвернулся к окну, разглядывая публику соседнего вагона.

— Молодой человек, вы себе слишком много позволяете, — вдруг встрепенулся мужчина, которого прижимала полная дама. — Хамите старшим, оскорбляете мою жену. Это неприемлемо.

Поезд, как назло, остановился между станциями «Сокол» и «Войковская», где находилось депо. Обычное дело. Но теперь, у пассажиров возникла прекрасная возможность, высказать всё, что они обо мне думают.

Со среднего ряда вскочил небритый субъект, из-под распахнутой телогрейки проглядывал видавший виды растянутый свитер. Подбежал ко мне и заорал, брызгая слюной и обдавая зловонием дешёвого табака:

— Эй, мудило! Встал и уступил место! А то так тебя отметелим, что ты сидеть уже не сможешь нигде.

Если вытащу дубинку, или просто вмажу этому отморозку по зубам, то окажусь в ментовке, где буду писать объяснительную и до дома не доберусь вообще. Спокойно встал, подхватив злополучную коробку, ушёл в конец вагона, уселся там на свободное место. Надеясь, что поезд все-таки тронется и мы благополучно доедем до станции, где я выйду, только, чтобы не видеть этих противных рож.

Парень в телогрейке выпрямился и бросил победный взгляд. Потом прошёлся гоголем и уселся, как король, вскинув голову.

— Что, досталось вам от нашей бабки? — по-доброму улыбнулся мне рядом сидящий мужчина. — Она здесь давно промышляет. Выискивает жертву и нападает. Получает громадное удовольствие.

— Да, я понял. Если бы знал, сразу бы ушёл, — ответил я.

— С такими сумасшедшими лучше не связываться, — поддержал он меня.

У меня хоть немного отлегло от сердца. Где-то по другой линии пронёсся другой поезд. И наш дёрнулся, вновь ярко вспыхнули лампы в потолке. И помчался по туннелю, словно за ним черти гнались, громко отстукивая по стыкам рельс. Ворвался на станцию, промахнув всю платформу. И я уже решил не выходить, а добраться до конечной.

Но тут на станции вошла нищенка, которых я давно уже не видел ни в метро, ни в электричках. В распахнутом на груди поношенном пальто, с безумным взглядом, тёмные волосы разметались по плечам. В руках несла плакат с криво написанными от руки буквами: «Помогите, умирает ребёнок».Кто-то действительно вытаскивал какую-то мелочь и совал ей, кто-то отворачивался и делал вид, что спит. Наконец, она дотащилась до меня и долго стояла напротив. Я не выдержал, сунул руку в карман, вытащил купюру и отдал женщине. Увидев, что это трёшка, в её глазах вспыхнула радость. И она двинулась к выходу.

— Вы приезжий? — подал голос мужик, что сидел рядом. — Эти нищенки работают на одного тут, сдают ему выручку. Никаких больных детей у них нет в помине.

— Да, я знаю, — устало вздохнул я, — Просто надоело.

— Редко на метро ездите?

Не мог я рассказать случайному попутчику, что часто езжу в метро, но в моем времени от меня, восьмидесятилетнего старика, уже давно никто не требует уступить место. И отвык я от нищенок, хулиганов, недовольных бабок и капризных детей.

— Да нет. Довольно часто. Просто сегодня не повезло.

— Ничего, — он похлопал меня по колену, встал и пошёл к выходу.

До «Речного» я доехал без приключений, но, когда выбрался наружу, и стал искать остановку своего пригородного автобуса, обнаружил, что там стоит громадная очередь. Взглянул на часы — времени до вечера ещё оставалось, но мне нужно было пообедать, принять душ, погладить рубашку и брюки. И, как назло, рядом ни одной машины такси, они всегда испаряются, когда так нужны. Пришлось плестись в конец очереди.

На круговой автобусной площадке я заметил несколько жёлтых с гармошкой «Икарусов» с табличкой «343-к», но ни в одной не наблюдалось водителей. Видно, ушли на обед. И я поглядывал на часы, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ругая себя последними словами за то, что не поехал на мотоцикле. Уже давно бы оказался дома. А этот проклятый общественный транспорт может вывести из равновесия кого угодно.

И тут я заметил, как к остановке зарулила легковушка «Жигули», судя по номерному знаку — Московская область. Когда пассажир выскочил из машины, я засунул физиономию внутрь и спросил:

— Шеф, подбрось до Глушковска.

— Червонец, — буркнул водитель, крепкий плотный парень лет тридцати в кожаной куртке и жёстким бобриком темных волос.

— Ну, давай за пятёрку, — попросил я.

Деньги, конечно, у меня имелись, но я не хотел выставлять себя «буржуем», для которого десять рублей — плёвая сумма.

— Червонец или проваливай, — он метнул в меня злой взгляд.

— Ладно, — я решил согласиться.

Когда водила кивнул, я открыл заднюю дверь, поставил туда коробку и сам присел.

— Мне нужно в Новую часть, улица Дружбы. Довезёшь?

— Довезу, — промычал он. — Червонец давай.

Я сунул купюру водиле, он жадно схватил ее, засунул в карман. Машина резко снялась с места, вжав меня в сиденье, развернулась, выехала на Ленинградку и быстро помчалась в сторону моста через Москву-река. Пролетели его. И тут возле остановки «Бутаково» водила затормозил и бросил:

— Вылезай. Приехали.

— Подожди, я просил в Новую часть отвезти. Улица Дружбы.

— Ничего ты не просил. Сказал до Глушковска. Я тебя довёз. Выметайся, — он обернулся и наставил на меня пистолет, я понял, что газовый, но небритая физиономия водилы с близко посаженными маленькими глазками выглядела гораздо серьёзнее этой пукалки.

Я матерно выругался и вылез из машины, проклиная всё на свете. Машина сорвалась с места и мгновенно исчезла. А я доплёлся до скамейки, плюхнулся, положив рядом коробку. Слезы жгли глаза, хотелось разрыдаться от досады и злости. Отсюда, с этой остановки, я мог уехать только на том же самом автобусе, на который не захотел стоять у метро. А когда он придёт? Чёрт его знает! И смогу ли я в него влезть, если туда загрузится весь народ, что стоял у «Речного»? Почему мне сегодня так не везёт? Будто небеса мешают мне попасть на день рождения Марины.

И тут раздался призывный звук клаксона. Я поднял голову — у остановки стояла чёрная «Волга». Водитель вылез из машины, стоял рядом. И я узнал его. Борис! Тот самый парень, с которым мы вместе дрались против бандюков. Я рысцой подбежал к нему.