— Что вы хотели? — передо мной нарисовалась стройная фигурка девушки в форменном голубом халате. — У вас талоны, пропуск?

— Талон. Мне нужны цветы, — выдал я.

— Пожалуйста, пройдёмте, — она чуть поклонилась и указала мне путь.

Я последовал за ней в конец зала, свернули в коридор, и она распахнула передо мной дверь. Я сделал шаг и замер в замешательстве: просторный зал, заполненный морем цветов в широких вазах: розы, гвоздики, тюльпаны, гладиолусы. Я взял себя в руки, шагнул внутрь, огляделся и ощутил вновь этот терпкий, тропический аромат.

— Какие хотите? — поинтересовался девушка, оказавшись рядом. — Розы, пионы, астры?

— Вот эти, — я указал на великолепные розово-белые лилии. — Букет.

Именно они источали этот пьянящий, медово-сладкий, тропический аромат, от которого кружилась голова. Прохладная свежесть от стеблей смягчала удушающий запах, делала его мягче, приятнее, благороднее. В голове лишь промелькнула мысль, хватит ли мне всех денег, что я взял, на всю эту медово-ванильную роскошь.

Девушка ту же исчезла в двери зала, и через пару минут вернулась с невероятно прекрасным букетом лилий, словно только, что сорванных в райском саду. Из-под столика, что стоял перед залом, вытащила длинную плоскую коробку, наполнила её золотистой шелковистой бумагой и аккуратно уложила цветы, закрыла крышку и перевязала атласной ленточкой.

А я с замиранием сердца следил за отточенными, профессиональными движениями, ожидая вердикта.

— Десять рублей тридцать две копейки, пожалуйста, в кассу.

Она передала мне коробку, и я пару секунд стоял, оглушённый, подавленный. Не поверил своим ушам. За букет свежих экзотических цветов, зимой, всего червонец? Да, эта девушка просто смеётся надо мной.

— Что-то ещё? — вежливо поинтересовалась она, с лица не сходила профессиональная улыбка.

— Нет-нет, — наконец, я пришёл в себя и направился по коридору обратно.

Около кассы неуклюже вытащил портмоне, червонец с рублём, положил на плоскую металлическую тарелочку рядом с кассой. Кассирша, такая же аккуратно одетая, причёсанная девушка, как и продавщица, что обслуживала меня, взяла деньги. И высыпала мелочь на сдачу. Я сгрёб её, сбросил в карман и на подгибающихся ногах вышел наружу.

Направился к метро через утопающий в снегу парк, и никак не мог выбросить из головы картину несчастной матери, которая просила продать ещё одного цыплёнка и совместить с надменной дамой, сетующей, что ей не додали балыка.

И тут чья-то тень перегородила мне дорогу. Я поднял голову, и заметил двух мужиков, одного плотного и широкого в пухлой зимней куртке-аляске, с капюшоном, отороченным жидким желтовато-черным мехом. За этим субъектом маячила фигура худого и высокого персонажа. Тропку между сугробов протоптали узкую, так что я отступил в сторону, чтобы из пропустить. Но они даже не сдвинулись с места.

— Слушай, мужик, — начал первый очень спокойно, даже весело. — Ты сейчас с нами вернёшься туда, откуда пришёл. Возьмёшь нам коньячка и закусочки, рыбки там красной, копчёной колбаски, огурчиков. Понял?

— А если я этого не сделаю? — поинтересовался я, глядя прямо в круглые, совиные и пустые глаза отморозка.

— Ну, тогда ты не к своей крале попадаешь, а в больничку. Надо тебе это?

Откуда эти два подонка знали, что я иду с цветами из спецраспределителя? Видно, не в первой им грабить прохожих. Но обдумывать этот вопрос мне не хотелось. Я спокойно положил коробку с цветами на сугроб, и медленно, но очень демонстративно вытащил из кармана дубинку. Громкий щелчок и она раскрыла все свои три звена. Дожидаться нападения не стал, сделал выпад и быстро-быстро отделал мужика, словно грушу в спортивном зале. Он охнул, присел. А я сделал шаг назад, наблюдая за ним.

— Ты чего, мужик? — просипел тот, скрутившись в болезненный комок на снегу. — Мы ж пошутили просто.

— Это хорошо. Я вашу шутку оценил.

Высокий субъект, подхватив своего напарника под мышки, оттащил в сторону. Я забрал коробку, прошёл спокойно мимо. Отошёл на десяток шагов, оглянулся. Подонков словно ветром сдуло. Смог разглядеть сквозь деревья две фигуры — высокий тащил коротышку, который повис на нём, безвольно опустив руку на плечо напарника.

Настроение у меня совсем испортилось, и погода начала соответствовать — небо затянуло сизыми мрачными лохмотьями, в которых спряталось солнце. Когда добрался до станции, пришлось вновь пробираться сквозь толпу возвращавшихся из зоопарка родителей с детьми. Те радостно доедали воздушную вату и мороженное. Я прошёлся по всей платформе, чтобы попасть в менее заполненный вагон. Устроился на свободном местечке, поставив аккуратно коробку на подоконник.

На этот раз я правильно сориентировался, вышел на «Баррикадной» и по кольцевой добрался до метро «Белорусская», где меня встретил настоящий ад приезжающих и уезжающих с баулами, чемоданами, рюкзаками. И проклял все на свете, едва успевая уворачиваться от спешащих на поезд пассажиров. Разумеется, ни у кого я не увидел нормального чемодана на колёсиках. Все тащили или бесформенные кули, или фанерные чемоданы, обтянутые коричневым дерматином, корзинки. У кого-то за плечами громоздились рюкзаки из брезента защитного цвета — огромные, с выпирающими вещами, которыми норовили задеть.

— Посторонись!

Громкий задорный крик заставил отскочить в сторону, мимо прошагал небритый, совершенно лысый бугай с рюкзаком, который тащил ещё и два здоровенных чемодана, раздавшихся от впихнутых туда вещей. За ним семенила худенькая женщина, тащившая за руку мальчонку лет семи, который упирался, капризничал и пытался сесть на пол.

Наконец, удалось перейти на «зелёную ветку», и дождаться поезда. Знал, что лучше всего садиться куда-то в начало. Из последнего вагоны выход был на площадку с автобусами, а из первого лишь только к рядам девятиэтажек. Торгового центра, естественно, ещё не существовало.

Я приземлился у окна, поставил коробку на выступающий подоконник и устало прикрыл глаза. Весь этот шум, гам, броуновское движение людей в толпе раздражали меня, лишали равновесия, порой я ощущал себя мизантропом, ненавидящим людей.

— Дядя! Дядя! Покажи куклу! — требовательный детский голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза.

Рядом стояла девочка лет пяти, длинные светлые волосы растрепались по пушистому воротнику красного пальтишка. Круглое личико с огромными голубыми глазами и маленьким пухлым ротиком. Малышка тянула руку к моей коробке и требовала, чтобы я показал ей какую-то куклу.

— Это не кукла, — сказал я устало. — Где твоя мама, девочка?

— Вот, — она развернулась и ткнула розовым пальчиком в молодую женщину, которая сидела напротив меня, и умильно улыбалась. — Мама! Пусть дядя покажет куклу! Я хочу посмотреть!

— Это не кукла, а цветы, в подарок, — объяснил я женщине. — Вы не видите, что там ленточкой перевязано. Зачем я буду развязывать?

— Цветы? — у женщины на круглом, как и у её дочки лице, взлетели вверх тонкие выщипанные линии бровей. — Зимой? Живые цветы? Зачем вы обманываете ребёнка?

Я тяжело вздохнул и отвернулся, показывая, что разговор окончен.

— Машенька, дядя этот плохой, он жадный. Не хочет показать тебе куклу. Обманывает. Плохой дядя. Очень плохой.

Я вновь бросил на неё взгляд, пытаясь унять злость, кипевшую внутри, и готовую как раскалённая лава из жерла вулкана вырваться наружу.

— У вас больше нет никаких просьб ко мне? Только показать, что у меня в коробке? Или может быть, вы захотите, чтобы я разделся и сплясал лезгинку, чтобы потешить вашу дочку?

Женщина брезгливо поджала губы, раздулись ноздри маленького носа, вскинула голову и прижала дочку к себе, словно я пытался похитить её.