Слева возникло тёмно-красное сооружение, поражающее своими безвкусными излишествами — нижнюю часть украшали пилястры, в верхнюю — многоколонный портик, центральная часть смахивала на Триумфальную арку. Здесь заседала мэрия. А что здесь сегодня? Наверно, то же руководство столицы? Московский горсовет. Розово-серое здание — «универсам номер один» или Елисеевский, директором которого ещё работает Соколов, даже не подозревающий о том, что его, снабжающего дефицитом все партийную верхушку, через пару лет его арестуют и приговорят к смертной казни за взяточничество.

— А ты чего по сторонам глазеешь? — спросил шофёр. — Первый раз едешь?

— Да нет, я здесь часто бываю. Просто здания красивые, — нашёлся я.

— А чего тут красивого? — фыркнул мужчина. — Дома, как дома. Ну да, специально для больших шишек построено, нам недоступные. Хотя, ты вон с самой дочкой Леонида Ильича пообщался. Как она тебе?

— Нормальная баба. Несчастная только.

— Несчастная? — хмыкнул Коля. — С такими деньжищами, папашей и муженьком, несчастная?

— Не навечно же все это, — возразил я.

— Да чего там? Леонид Ильич сто лет ещё проживёт. Знаешь анекдот? Улетели американец, француз и русский на ракете. Вернулись через триста лет. Американец включает радио и слышит: «Пионеры Нью-Йорка вышли на коммунистический субботник», американец хлоп в обморок. Француз включает: «Комсомольцы Марселя обещали выполнить все указания Коммунистической партии». Француз тоже в обмороке. Тогда наш включает радио и слышит: «75-й съезд партии. На трибуну поднимается Леонид Ильич Брежнев». Как тебе?

— Смешно.

Не мог же я сказать нашему водиле, что через несколько лет Леонид Ильич отойдёт в мир иной, его сменит полуживой Андропов, который так рвался к трону, расшвыривая всех конкурентов, а заполучив высшую власть, остаток жизни проведёт в больнице, где ему будут постоянно делать очистку почек. Потом у власти окажется такой же полумёртвый Черненко, а затем придёт Горбачёв и страна рухнет в тартары. Муж Галины Брежневой, Чурбанов, окажется в тюрьме, а сама она сопьётся и закончит жизнь в психушке.

— А ты чего бы купил, если бы у тебя такие деньги были? — я решил сменить тему.

— Ну, купил бы квартиру кооперативную, четырёхкомнатную, а может и две. Потом брюлики жене. Дочке куклу бы купил. Она хочет такую. Как она называется, я только забыл. Баби что ли.

— Барби, — подсказал я.

— Ага. Точно. Ну что ещё? Машину хорошую бы купил. А то у меня старенький «Москвич», все время ломается.

— А самолёт, яхту купил бы?

Коля хохотнул, бросил на меня снисходительный взгляд:

— Это ты про анекдот вспомнил? Слыхал такой? Рабинович говорит: «При коммунизме у всех будет личный самолёт. А зачем? А вдруг в Саратове колбасу дают? Я в самолёт сяду и сразу туда полечу». Ну катер я бы купил. Спиннинг хороший. Ну, а ты бы чего купил?

— Я бы купил японский спортивный мотоцикл и спортивный автомобиль, «форд мустанг».

— О! Ну ты молодой, тебе погонять охота. А я бы пикап приобрёл. Саженцы возить на дачу, с дачи фрукты-овощи. А то в «Москвич» не влезает ни хрена.

Мы проехали памятник Пушкину, который повернулся спиной к «России», кинотеатру. И выехали на Ленинградский проспект. Ксения, прижавшись ко мне, положила голову на плечо, задремала. А я перестал оглядываться по сторонам, стало всё равно. Но когда пересекли мост Победы, украшенный четырьмя памятникам воинам, водила проронил как-то задумчиво:

— Вот, говорят, что немцы аж до этого места дошли.

— Не совсем. Несколько мотоциклистов сюда доехали, а гитлеровцев остановили гораздо дальше от Москвы.

— Ну да, там, где Ежи стоят, я помню, на двадцать третьем километре.

— Нет, — я покачал головой. — Не совсем. На том месте боевых действий тоже не велось. Сами бои шли гораздо дальше.

— А ещё я слыхал, что немцы говорили, что уже видят звезды на башнях Кремля в бинокль.

— Тоже не совсем, — отозвался я. — Они, скорее всего, видели звезды на башнях Речного вокзала.

— Но столицу-то все равно могли потерять. Эх, сколько тут бойцов наших полегло.

— Почти два миллиона, — вырвалось у меня, о чем я сразу пожалел, когда шофёр бросил на меня изумлённый взгляд.

— Два? Миллиона? Ни фига себе.

Я вновь отругал себя за длинный язык, в советское время озвучивать подобные цифры потерь было нельзя, даже запрещено. Одну цифру стали воспроизводить — всего 20 миллионов погибших, вместе с гражданскими. Помню, как в финале эпопеи «Освобождение» показывали цифры потерь всех стран-участниц Второй мировой под музыку симфонии номер пять Бетховена. И самую страшную показывали в конце.

— Да, а в нашем городе были устроены лазареты, почти миллион санитарных потерь. У моей одной бабки два брата погибли под Москвой. То есть без вести пропали. Один из них на командира учился в академии. Весь курс сняли и бросили в самое пекло. Все погибли, — голос у меня предательски сорвался, застрял ком в горле, когда я представил этих ещё совсем мальчишек, которые умирали под пулями. А ведь сейчас, в том году, куда я попал, раны от этой страшной войны ещё кровоточили, прошло чуть больше тридцати лет. И ветераны войны ещё не стали дряхлыми стариками.

Водила ничего не ответил, только тяжело вздохнул, нахмурился. Мимо промелькнул магазин «Ленинград» с ярко освещёнными витринами, около одного входа ветвилась большая очередь.

— О, смотри, здесь тоже какой-то дефицит выбросили, — подал голос Коля.

— Остановиться хочешь? Проверить?

Привлекать внимание к тому факту, что в этом магазине моя жена работает завсекцией, я не стал.

— Да нет, чего уж, надо домой добраться.

Проехали по мосту через скрытый под ледяным панцирем канал имени Москвы. И я не удержался, чтобы бросить взгляд на голую пустыню, которая простиралась на месте мебельных гигантов и высотных рядов жилых домов.

— Надо же, столько места пустого, — подал голос шофёр, будто уловив мои мысли. — Столько всего построить здесь можно. Домов, школ, магазинов.

— Можно, только осторожно, — с иронией отозвался я. — Представь себе — застроят тут все и ни пройти, не проехать, все будет машинами забито. Шоссе же здесь расширить нельзя.

— Странно ты рассуждаешь. Ничего не строить что ли?

Я промолчал, а перед мысленным взором возник плотный поток не из «Волг» и «Жигулей», небольших грузовиков и пикапов, а иностранных машин: китайских, корейских, французских, немецких и огромные фуры, длинные автопоезда.

Машина свернула на Юбилейный, пронеслась стрелой, чтобы свернуть на улицу, что вела к школе. Наше путешествие закончилось. Я мягко погладил Ксению по руке, она вздрогнула, зевнула, прикрыв ладошкой рот.

— Уже приехали? Так быстро?

Осталось только выгрузить все барахло, что мы сумели захватить в секретной секции ГУМа, а встреча с Галиной Брежневой и её ухажёром, стала казаться мне моим вымыслом, порождённым фантазией.

Ксения вышла из машины, встала рядом, и стала наблюдать, как мы вместе с шофёром выгружаем все барахло из багажника.

— Ксения, ты иди в актовый зал, — предложил я. — Мы тут справимся с дядей Колей.

— Нет, я вам помогу, — тоном, не терпящим возражения, отчеканила она.

Захватив одну из сумок, направилась к входу в школу.

— Упрямая девчонка, — покачал головой Коля, скорее одобрительно. — Все будет только, как она хочет.

Аккуратно мы выгрузили стереодеку, я схватился за ручки сумки и потащил в школу. Как только внёс эту бандуру в зал, заметил ребят, которые возились на сцене. Увидев меня, весело загалдели, замахали руками. Соскочив со сцены, ко мне рысцой подбежал Бессонов:

— Олег Николаевич! Вас директор увидеть хотел! — выпалил, чуть запыхавшись.

— Мы сейчас все разгрузим, и я пойду к нему, отчитаюсь.

— Нет! Нет! Он вас срочно хотел увидеть.