— Хорошо, слушай, что надо делать. Бери вот эти документы, партийные, да которых много, и езжай с ними в участок, к Ивану.

Говоря это, я подумал: нет, не надо его одного отправлять. Вдруг слежка, перехватят где-нибудь, да отберут всё под стволами, а то и просто пристрелят. Что же делать.

— Вы хотите меня отослать подальше отсюда?

Я посмотрел внимательно на него. Надо же, а парень-то соображает.

— Да, я понял всё. Вы что-то уж совсем дикое замыслили. Пробовал Боцмана расспросить, да тот молчит.

— Ну, в общем-то, да. Понимаешь, Володя, ты ведь во всё это влез, как бы по моей воле. Да, тогда Скобарю ты отомстил. А дальше я не хочу, чтобы ты марался. Я же вижу, ты не такой человек, не лежит у тебя душа к этому всему душегубству. Ты не такой, как Боцман.

— Если бы не вы, я бы давно червей кормил где-то в канаве помойной. Всё, что у меня есть, я вам обязан и добро помню. Поэтому я с вами куда угодно и до конца. У меня больше ничего нет. А этого гада, — он кивнул на дверь, — кончить надо, это понятно. Такая гнида. Я за это время наслушался его историй. Пытался нам про социализм говорить, типа: как же так, вы рабочие и служите капиталу. Боцман его схватил за нижнюю губу и держал, пока тот визжал. После этого он прекратил свои штуки. Очень пугливый, даже не били его, так он боялся. Поэтому, что бы вы там ни задумали, хоть шкуру с него сдирать, я с вами. А потом уже сами смотрите, как лучше. Мне спорт нравится, я бы молодых учил, да занятия вёл, с борцами, боксёрами и атлетикой занимался. Это мне по душе.

Я посмотрел на него внимательно. Да, парень вырос, пообтёрся в столице.

— Да, будет так. Вы всё взяли, что я просил?

— Да, всё вон там в грузовом отделе в повозке.

— Ну отлично. Ладно, давайте ехать, пора.

В этот момент одна из лошадей, привязанных рядом с домом, всхрапнула и, повернув голову, посмотрела на меня чёрным глазом.

Зайдя внутрь и поморщившись от вони, заговорил:

— Собирайтесь, Владимир Ильич. Нам надо ехать.

— Куда?

— Как куда? Подальше отсюда, а то того и гляди и сюда нагрянут.

— Кто?

— Я так полагаю, недоброжелателей у вас хватает.

— А как же допрос? Зачем вы меня допрашивали?

— Все вопросы потом, а сейчас нам действительно пора.

Ленин сидел, закутавшись в пальто, напротив меня в закрытом возке. Впереди ехали мои опричники: Боцман как возница, а Малыш отдельно на лошади. А я всё смотрел на Ленина, пытаясь что-то разглядеть такое, что самому себе не мог объяснить.

Можно сказать, что вот вы нечестно убиваете беззащитного человека. Ну да, такова жизнь. В другой ситуации он бы убил меня с превеликим удовольствием, прихлопнул бы как муху. Кто сильнее, тот и прав.

Вспомнил, как в 17–19 году, по его распоряжению, создавались летучие отряды, которые охотились на полицейских, убивали всех. Даже пожарных, потому что они форму носили. Если сейчас молния не ударит в наш воронок и не похоронит всех разом, то боюсь, что вам уже не отвертеться, Владимир Ильич. А то, что вы пока ещё не успели так сильно наследить и не залили Россию кровью, это вас не оправдывает. Если завелась опухоль, её надо вырезать и не ждать, пока она даст метастазы.

Когда это всё планировал, думал: мы посидим, будем дискутировать, я ради смеха попытаюсь его перетянуть на свою сторону, чтобы он, например, за русских играл против англичан. Я, когда надо, умею быть убедительным. Но сейчас ничего этого не хотелось. Как и не хотелось никаких издевательств. Ощущалась просто усталость и желание поскорее всё это закончить. Понимал ли он сейчас, что его ждёт? Явно что-то чувствовал, вон как в угол забился. Надо сделать всё быстро, насколько это возможно.

Наша процессия начала притормаживать, и Ленин, как черепаха, высунул голову из своего чёрного панциря, пытаясь разглядеть, что происходит.

Место мы выбрали в самой глуши. Чтобы ничего не было ни слышно, ни видно. Сейчас не было дач и коттеджных посёлков, найти такое место было нетрудно. Боцману тоже пришлось потрудиться, устраивая всё как надо.

Все выбрались. Ленин непонимающе осматривал место своей казни.

В небольшой низине был вкопан столб. Сверху на столбе была глубоко вырезана лучезарная дельта с глазом и лучами. Боцман делал по моему рисунку. На столбе было что-то типа ступеньки и повыше крюк. А перед столбом аккуратно сложенные домиком напиленные брёвна, доски и ветки, укрытые брезентом. Боцман, не тратя времени, подошёл и сдёрнул свой саван.

— Что это? — осипшим голосом спросил мгновенно побелевший Ленин.

— Это, дорогой мой Владимир Ильич, называется аутодафе. Вы человек образованный, должны были слышать об этом.

Ленин попятился, но наткнулся спиной на Малыша. Тот резко сдёрнул пальто, схватил его за руки и поволок к месту казни. К нему присоединился Боцман. Чтобы тот не сильно брыкался, пробил ему под дых. Достаточно сноровисто они завели ему руки за спину, вокруг запястий намотали цепь и закрепили замками, а уже эту цепь зацепили с другой стороны бревна за крюк. Ленин остался как бы подвешенным за крюк, но не до конца — ноги его стояли на специальной ступеньке. Зачем дополнительно мучить человека? Получился своеобразный жест гуманизма. А история с крюком нужна была для того, чтобы он там и остался, чтобы его нашли в таком состоянии. Макушка столба тоже не прогорит, и всё будет указывать на какой-то масонский ритуал. Жертвоприношение.

Боцман в этот момент обильно поливал брёвна керосином. Жестом я отогнал своих напарников подальше, а сам поджёг одну из бумаг и бросил ему под ноги. Я должен был сделать это сам.

По современным исследованиям считается, что раньше инквизиция людей не сжигала, а использовала куклы. Якобы от сожжения людей стояла невообразимая вонь. На самом деле это не так. Воняет кожа, если её медленно жечь или палить. На войне на Украине сожжение пленных с обеих сторон было достаточно распространено. Там люди делали всё, на что фантазии хватало, все были озлоблены невероятно. Хотя чаще мы, конечно, находили сожжёнными наших, русских солдат. Их приматывали колючей проволокой, часто раненых, обливали бензином, слитым с техники, и сжигали.

Так вот, в случае же такого сожжения, как тут, никакой вони нет. Всё уходит вверх, и кожа обгорает практически мгновенно. Последнее, что я увидел, — это выпученные безумные глаза Ленина, перед тем как пламя охватило его. Он даже кричал недолго. Я отошёл подальше, щурясь от невыносимого жара.

Стоял и пытался что-то увидеть, может, какого-то демона, выходящего наружу из разрушенной оболочки, которая служила ему пристанищем. Если бы я был религиозным человеком, скорее всего я бы верил, что он аватар какого-то демона, пришедший на землю для разрушения и несущий смерть. Но умом я понимал, что это просто очень неудачное стечение обстоятельств.