Иван Григорьевич совсем разошёлся и с жаром, тыча себя пальцем в грудь, хрипло произнёс:

— И ведь меня, слышите, меня крайним сделают. А что я могу? Не мне же бегать, самому их ловить. Эх, довёл, паразит! Ладно, Павел Ильич, что у нас сегодня и есть ли подвижки по нашему делу?

— Иван Григорьевич, поберегите себя, не стоят эти бестолочи, чтобы вы на них так изводились, право слово.

— Да всё я понимаю, но я ведь тоже не железный.

— Беречь, беречь надо себя, Иван Григорьевич!

Павел Ильич надел очки, стал перебирать бумаги.

— Так, значит по сводке: — быстро просматривая глазами строчки, решая, что говорить, а что нет, вроде всяких жалоб, доносов и прочего. — Ага, из серьёзных — обнаружен мужчина, около тридцати лет, голый, сильно избитый и без сознания. Ещё, поступило заявление о краже гуся и …

— К чёрту гусей! Что по мужику этому, кто его обнаружил?

— Произошло это около 8 утра. Прачка пошла за дровами и обнаружила тело, позвали городовых, хотя тут какая-то неувязка, городовых собственно никто и не звал. Там такое место поганое — сначала местные собрались, видимо хотели ограбить, да грабить нечего — он голый и весь в кровище, видимо, кто-то до них постарался. Потом началась драка, как мне доложили, выясняли, кто такой наглый, что обобрал его и никому не сказал. На шум и крики прибежали городовые, значится Рябов и Прохоров.

— А Лаптев? Это ж его вроде район?

— Нет, про него ни слова.

— Вот же пропасть, ну ничего, устрою ему! — Иван Григорьевич погрозил кулаком куда-то в направлении двери. — Подожди, так он живой или нет?

— Э-э-э, да жив, — протянул Павел Ильич, сверяясь с бумагами. — Вызвали фельдшера. Николай Иванович осмотрел его и вместе с конвойным стражником на извозчике доставили в больницу.

— Личность выяснили? Что опрос свидетелей дал?

— Нет, был без сознания. Допросили эту бабу, которая первая его нашла, но она толком ничего внятного сказать не могла, мол, я иду, а тут он.

— А место преступления осмотрели?

— Да Господь с вами, они сначала его таскали туда-сюда, что и было там, всё затоптали.

— Кого таскали?

— Ну мужика этого, избитого.

— Зачем таскали?

— Иван Григорьевич, ну почём я знаю, тёмные люди, что с них взять.

— Вот же пропасть! А в какую больницу-то повезли?

— Так к нам, в Обуховскую.

— Ясно. Хотя ничего не ясно! А что по убийству Леващенко? Дело уже передали в сыскное?

Павел Ильич досадливо поджал губы.

— К сожалению, тут у нас ничего, хотя Сычёв этим сейчас сам занимается. Давайте подождём его, может и выискал чего, хотя сдаётся мне дело гиблое — ни свидетелей, ничего. И из сыскного тоже ничего.

— Да, дело скверное. Чёрт бы побрал эту Лавру! Вот уж проклятое место. Тогда всех подняли, трясли босяков, только пух стоял, а всё без толку…

Иван Григорьевич тяжко вздохнул.

Столоначальник посмотрел на ещё не старого, но сильно уставшего от всего околоточного надзирателя прапорщика Ивана Григорьевича Савельева. После этого убийства городового его самого вызывали на ковёр и трясли так, что пух летел. А ведь человек заслуженный и тут такой конфуз. Неприятно, чего уж. Павел Ильич искренне ему сочувствовал и пытался помочь как мог.

— А давайте-ка прокатимся к нему.

— К Сычёву?

— Да к чёрту Сычёва! Ничего он там не найдёт. Поехали в больницу, посмотрим, что там за фрукт на нашу голову свалился.

— Смотри-ка, до нага обобрали нахальники, даже исподнего не оставили. А кстати, где наш фельдшер? Зовите Николая Ивановича и все вместе поедем. Вызывайте извозчика.

Уже выйдя из участка, господин околоточный надзиратель снова увидел Лаптева, тот смотрел вдаль и жевал калач.

— Ах ты ж, негодяй! Жрёшь на службе!

Лаптев быстро спрятал калач в карман и вытянулся по стойке смирно.

— Да бросьте вы его, Иван Григорьевич, что взять с убогого!

— Ладно, смотри, гад! На волоске висишь! А ну иди работать, чтоб до вечера тебя не видел!

— Есть! — гаркнул Лаптев и бочком по стеночке ретировался прочь и растворился в людском потоке.

Улица жила своей жизнью, пахло лошадьми, навозом, скрип телег, смех каких-то девок… весна.

Усевшись в пролётку, первым, не дожидаясь расспросов, заговорил фельдшер.

— Вы знаете, странный это случай.

— Что вы имеете в виду?

— Да всё странно. Я уже с вами давно работаю, сам, как ищейка стал и странности научился подмечать. Например, если его так сильно избили, как другие жители не прибежали? Тихо человека избить трудно. У самого же потерпевшего руки чистые, то есть сам он никого не бил и не сопротивлялся, хотя мужик он крепкий, такого просто так не возьмёшь — тоже странно. Идём дальше, поскольку он был обнажён, я внимательно его осмотрел — он был обрит в интимных местах, и голова тоже коротко стрижена.

— Так вши, наверное, вот и обрили.

— Вроде так, но лицо тоже бритое, вернее, двухдневная щетина примерно, то есть ни усов, ни бороды не носит. Лицо у него… кстати, про лицо, оно чистое.

— Вы про что? Сажей не вымазан?

— Нет, оно целое! Ну кроме рассечения на голове. То есть получается его избивали, а по лицу не били? Странно. С этого обычно и начинают, да и заканчивают…

— Это всё?

— Я только начал! Престранные отметины. Мозоли на руках в определённых местах, как будто он постоянно делал одни и те же действия.

— Работал? Кирка, лопата?

— Нет, скорее оружие, хотя и тут странность — от винтовки другие следы и от револьвера тоже. А у него на указательном пальце прямо мозоль, как будто он что-то дёргал постоянно. На подбородке и шее странные натёртости, как бывает, когда фуражку парадную этим, как его, ремешком специальным пристёгивают снизу, чтобы не сдуло. Только и тут всё не как у людей, слишком чудно всё.

— Да уж, задали вы нам задачку.

— Тело белое, не загорелое, но лицо обветренное и, наоборот, загорелое, как будто он одетый много на улице был. В общем, со всей уверенностью могу предположить, что он из солдат.

— При нём совсем ничего с собой не было?

— Нет, нашли в чём мать родила. Но я не закончил. Зубы!

— Что, зубов нету? Эка невидаль.

— Зубы на месте, да такие, что любой богатей обзавидуется — ровные, чистые, видно, что леченые, но пломбы так искусно сделаны, аж завидки берут. Я вам заявляю, что ни один из моих знакомых зубных врачей так сделать не сможет. Это что-то удивительное.

— Мне кажется, вы преувеличиваете.

— Ничуть. И это ещё одна странность. Думайте, что хотите, но не может быть у солдата таких зубов. У знатных вельмож да чиновников такого не увидишь, а тут у солдата.

— Ох, Николай Иванович, прямо детектив какой-то! Ну вот сейчас и посмотрим, подъехали уже.

У больницы было как обычно: сновали люди, убогие, кто-то пытался навестить больного, да пришёл в неурочный час, некоторые просто сидели на лавочке.

— Расступись, честной народ!

Господин надзиратель словно боевой корабль разрезал толпу и вместе с фельдшером и столоначальником вошёл в больницу. Медицинская сестра, пахнущая какими-то лекарствами, сама подошла к ним.

— Добрый день.

— И тебе добрый день, голубушка, подскажи, где у вас лежит мужчина, что вчера привезли?

— Какой именно? К нам несколько пациентов вчера поступило.

Сестра была немного пухленькая, но голос был совсем молодой, звенящий. Тут вперёд вышел фельдшер.

— Неопознанный мужчина с травмой головы вот здесь, его ещё голым доставили.

— Поняла. Да, есть такой в четырнадцатой палате, это прямо по коридору и налево.

— Он пришёл в себя?

— Нет, только недавно у него была. Я говорила с доктором, он сказал, что ухудшений самочувствия нет. Но знаете, там не так просто всё. Вы сами с ним поговорите, я его сейчас позову.

— Будем вам очень признательны.

— Вот видите, — шёпотом, как заговорщик, наклонился к Ивану Григорьевичу фельдшер, — говорю вам, дело престраннейшее!

— Будет вам, Николай Иванович. Пойдёмте к больному.