Очнулся я от скрипа двери, но продолжал лежать, пытаясь не выдать себя и дать время, чтобы прийти в себя — мутило, голова кружилась и вообще было плохо. Штирлиц из меня вышел никудышный — посетители сразу меня раскололи.

— О! Вы приходите в себя, это отлично. Не торопитесь, вы в больнице, дышите спокойно, сейчас сестра воды принесёт вам.

— Как вы себя чувствуете?

Вместо ответа я закашлялся и потрогал руками голову, ощутил давящую повязку.

— Болит?

— Терпимо.

Вся троица переглянулась.

— Как вы себя чувствуете? — Всё болит, тошнит немного.

— Это нормально, так всегда при травмах головы бывает. О! А вот и доктор.

В палату вошёл высокий и довольно молодой доктор с щегольскими светлыми усами, а следом за ним медсестра, почему-то сразу покрывшись румянцем. Наверное, из-за того, что меня голым привезли, а ещё, ей нравится доктор. Невысоким пухленьким девушкам обычно нравятся высокие мужчины.

— Добрый день. Смотрю — пришли в себя.

— Вроде того.

Тут доктор нахмурился и пристально посмотрел на меня, немного наклонившись. Затем бесцеремонно раздвинул мне веки, потом другой глаз, хмыкнул, подперев подбородок.

— У вас всегда такие глаза были?

— Какие?

— У вас почти отсутствует радужка, такое бывает, но крайне редко.

Я сделал вид, что не понимаю его, нахмурив лоб, а сам быстро соображал, что вообще происходит. Понятно, что я в больнице, эти трое, очевидно, полиция или жандармы, не очень в них разбираюсь. То, что я попал в прошлое, понял ещё в сарае, увидев местных пейзан. Год? Не понятно, надо газеты попросить. Доктор этот ещё, если толковый, то его не проведёшь с липовой амнезией. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Главный вопрос сейчас — нашли мои вещи или нет?

— Так что у вас с радужкой?

— Да вроде бы на месте была в последний раз.

— Шутите? Это хорошо. Вы помните, кто вы, как вас зовут? Какое последнее воспоминание?

— Ничего я не помню, вот сейчас, когда очнулся, только это помню.

— А зовут вас как?

Я снова сделал вид, что пытаюсь вспомнить, даже потёр лицо руками, а доктор-то не простой, вон как смотрит. Времени на подумать вообще не дают.

— Андрей вроде. Да, Андрей.

— А фамилия?

— Что-то крутится, но не могу вспомнить.

— Хм, — задумался доктор.

— Леночка, вы пока напоите больного, а мы с коллегами отойдём на минуту.

— Вот, попейте.

Лена протянула мне кружку с холодной водой, горло высушило конкретно, выпил всё с удовольствием.

— Вы Лена, да? — чуть улыбнулся я.

— Да.

— Красивое имя, вам очень идёт.

Девушка немного зарделась.

— Расскажите мне, что случилось, а то эскулапы навалились на меня, а я и не помню ничего, какое хоть число сегодня и год.

— Ой, вы даже этого не помните, сегодня третье мая одна тысяча восемьсот девяносто пятого года.

Я пытался сделать вид, что не удивлён, но сестричка поняла что-то своё.

— Вас кто-то побил сильно и сюда привезли, больше я, собственно, и не знаю ничего.

Тем временем в коридоре шла оживлённая беседа.

— Очень странный случай, — задумчиво, как бы сам с собой, начал доктор.

— Совершенно верно, — добавил фельдшер, — странностей тут одна на другой.

Доктор как будто его и не слышал.

— Мне не даёт покоя эта травма головы.

— А что не так? — это уже Иван Григорьевич.

— Да понимаете, направление удара странное — рана идёт вскользь по черепу. Если бы его били, то ранение было бы наоборот, сверху вниз. Но это не всё, эта рана — сущий пустяк. Да, крови много, но так всегда бывает при ранениях головы, но по сути это ерунда — царапина, пусть и глубокая. От таких травм память не теряют, это я вам точно говорю. Это всё странно, но ещё более странно, что он сутки был без сознания, без видимых причин.

— А как же избиение?

— Помилуйте, какое там избиение, небольшие синяки, он бы даже сознание от такого не потерял. Но это точно не симулянт, я имею в виду, что он действительно был без сознания, я тщательно проверял и наблюдал.

Все трое переглянулись.

— То есть он врёт?

— Недоговаривает точно. Я почти уверен, что он прекрасно знает, что с ним случилось, но просто не хочет говорить по какой-то причине.

— Да, доктор, подкинули вы нам размышлений. А что вы про глаза говорили? Я тоже заметил, что глаза страшные какие-то, будто у вампира.

— Такое иногда бывает, но обычно при рождении и у метисов. А он сам сказал, что раньше у него нормальные глаза были.

— Да уж, всё страньше и страньше.

Все замолчали, думая о чём-то своём.

— А что вы думаете о моих наблюдениях, что я вам вчера изложил?

— Я полностью с ними согласен. И могу добавить ещё несколько. Во-первых, ноги — нет опрелостей от портянок, да и вообще мозолей как таковых, дальше ногти, вы обратили внимание, как они ровно подстрижены? Вы такое видели у солдат? Я, признаться, ни разу, только у офицеров, да и то…

— А вы заметили, как он держался, — перебил его столоначальник.

— Вы о чём?

— Он нас не боялся. Какой другой человек, особенно беглый солдат или каторжник, если бы к нему ввалились трое полицейских, непременно бы мандражировал, а этот разглядывал нас, как музейные экспонаты какие-то.

Все трое снова переглянулись и осмотрели друг друга, пытаясь увидеть что-то необычное.

— Верно, — подметил Павел Ильич. — Так и есть, совсем страха в глазах не было. Ничегошеньки он не боялся. О чём это может говорить?

— Хм, что не преступник, вины за собой не чует?

— Ну это мы посмотрим. Нужно сфотографировать его и проверить по картотеке.

— Ладно, пойдёмте-ка к нему.

— Ну что, попили? Вам лучше?

— Да, спасибо. Вот Леночка зашла, я прямо ожил весь, даже болеть меньше стало.

— Кому Леночка, а кому и Елена Дмитриевна, — одёрнул меня доктор.

— Вы лучше скажите, в каком полку служили?

— Похож на военного?

— Послушайте, любезный, — добавил металла в голос околоточный надзиратель. — Вопросы тут задаём мы, а вы извольте отвечать по существу. Итак, в каком полку вы служили?

— А с чего вы взяли, что я служил?

— Нет, вы посмотрите на него! — У господина надзирателя аж усы встопорщились. — По всему видно, что вы, сударь, военный, обритый и э-э-э, что вы там про руки говорили? — почти шёпотом произнёс он в сторону фельдшера, но не отрывая глаз от больного.

— Мозоли у вас странные на руках.

— Так, может, я, это, рукоблудничаю много, от того и мозоли.

Леночка вспыхнула и закрыла рот рукой, сдерживая смех. А Иван Григорьевич стал раздуваться, как шар, одновременно приобретая багровый оттенок.

— Нет, вы только посмотрите! Это что за бесстыдство! Я, милостивый государь, околоточный надзиратель! Здесь вам не уличный балаган, извольте соблюдать приличия!

— Да бог с вами, господин хороший, я ничего такого, со всем уважением, благодарен за лечение и внимание. Простите, если чего не так.

— Ладно, — подобрел надзиратель. — А чин-то какой у тебя, ведь явно не солдат обычный, по речи слышу, да и держишься иначе.

— Был бы рад помочь, но совершенно ничего не помню, как только что-то вспомню, непременно сообщу вам.

Иван Григорьевич тяжело вздохнул, посмотрел на доктора.

— Скажите, долго вы его держать планируете?

— По самочувствию. Думаю, завтра можно будет отпустить, если никаких побочных эффектов не будет.

Надзиратель посмотрел на них по очереди и обратился к больному.

— Завтра жду у себя. Ах, ты пропасть, да ты же не помнишь ничего! Доктор, у вас найдётся какая-нибудь одежда для него?

— Найдём, нам приносят кое-что для неимущих.

— Так вот, завтра в двенадцать придёт мой человек, проводит тебя. Смотри не сбеги до того!

— Да куда мне бежать-то.

— Тем более! — Погрозил он пальцем в пространство. — Ладно, мы пойдём.

Вся троица развернулась и пошла на выход, только фельдшер всё выкручивал шею, пытался разглядеть что-то.