Эти шальные компании разрастались и вырабатывали свои привычки и отличительные черты. Первоначально такую публику именовали «башибузуками», как турецких головорезов, заливавших кровью Балканы. Но затем мода на парижских апашей захлестнула и нашу прессу, и петербургских хулиганов стали именовать апашами. Последним это тоже импонировало, и они усердно стали перенимать парижскую моду и выдумывать нечто своё. Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие сапоги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид — всё это стало отличительными чертами петербургских апашей. Характерно для безобразников весьма внимательное отношение к внешности — чёлка на манер свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расчёска и зеркальце. В кармане — финский нож и небольшая гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде.

Все эти атрибуты принадлежности к рядам апашей стали предметом нарочитого щегольства петербургских уличных разбойников. Банд же стало множество. Всё началось в конце XIX века с предместий на Петербургской стороне — там возникли группировки «Гайда» и «Роща». Чуть позже появились «Колтовские». Все эти банды возникли на Петербургской стороне — районе, где в 1900-е годы шло непрерывное строительство, и деревянная застройка всё ещё соседствовала с фешенебельными доходными домами, бойко заселявшимися петербуржцами среднего достатка. Население Петербургской стороны быстро менялось — в деревянных домиках с мезонинами доживали своё семейства мелких чиновников, торговцев с Ситного рынка, а ближе к Невкам селились рабочие с местных фабрик и заводов.

Разрастающиеся жилые массивы всё активнее переходили в рощи, капустные поля, заброшенные сады бывших роскошных дач и занимали их место. Отсюда рождались контрасты, и подчас добропорядочным петербуржцам в тёмную пору непросто стало избежать участи жертв апашей. Наконец, необычайные возможности для потайной и разбойной жизни давали Петровский и Александровский парки. В последнем раскинулся Народный дом с его дешёвой антрепризой, аттракционами и развесёлыми танцульками.

Рощинские и гайдовские без преувеличения почувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петербургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они принялись изводить местное население разными способами: от обыкновенного грабежа или нападений до экстравагантных выходок. К примеру, заметив идущих девушек, хулиган мог броситься с разбега между ними, хрюкая по-свиньи или мяукая по-кошачьи. Зимой хулиганы буквально сбивали прохожих с ног снежками. Взрослые буяны и подростки приставали к проходящим, особенно к дамам, и подчас вырывали ленточки из кос гимназисток, чтобы дарить их потом своим возлюбленным как трофеи. Ночью по Большому проспекту ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться. А стоило городовому сделать хотя бы шаг по направлению к рощинцу или гайдовцу, как те мгновенно утекали во тьме через проходные дворы.

«Гайдовцев» отличали по тому, что у них картуз залихватски надвинут на правое ухо, а у «рощинцев» — на левое. Кроме того, различен цвет шейного шарфа-кашне: у «рощинцев» — красный, у «гайдовцев» — синий.

По свидетельству современников, эти две группировки имели строгую «табель о рангах», корпоративный суд, общественную кассу, особый церемониал для принятия в свой состав новых членов.

Постепенно банды стали появляться и в других частях города, что тревожило апашей-первопроходцев из «Рощи» и «Гайды». По словам родоначальников питерского хулиганства, ножи и гири они применяли только в стычках с соперничающими группировками, не промышляли сутенёрством, а вот те, кто пришёл им на смену, были горазды на любое беспричинное преступление и даже использовали своих возлюбленных как товар. В самом деле, сутенёрство стало одним из основных занятий хулиганов.

Стали выделяться «песковские», «владимирские», «вознесенские», «васинские» и другие.

Развитие хулиганства приводило к войне между группировками. Апаши жестоко расправлялись со сверстниками-чужаками, случайно забредшими в чужую часть города.

Обычными стали и организованные вторжения на территорию «противника»: к примеру, выходцы из Песков могли атаковать «владения» других хулиганов. Количество группировок росло. На Васильевском острове появились «васинские», к северу от реки Смоленки — «железноводские», в Песках — «песковские», на Выборгской стороне «фризовские» соперничали с «самсоньевскими», буйствовали «владимирцы» и «вознесенцы», на Петербургской стороне орудовали «рощинцы» и «гайдовцы», а также «дворянские» (близ Большой Дворянской). Главными местами для прогулок хулиганов считались Вознесенский проспект, Садовая за Сенным рынком, Фонтанка, Шлиссельбургский проспект, район Нарвских ворот, Пески, Лиговка и особенно Холмуши.

Всё это бурное соперничество выливалось в поножовщину, массовые драки и громкие дела. К этому добавлялись привычные занятия апашей и бандитов — грабежи, разбой и насилие над горожанами. Иногда они объединялись для организованных налётов, а подчас устраивали массовые побоища.

Вот с этой публикой я и работал — в противовес анархии апашей я выстраивал чёткую организацию. Общая цель была создание организованной преступности. Ключевое слово тут «организованной» — если не я организую, то это будут англичане, немцы, французы. И тогда вся эта машина будет работать против нас, против страны.

Молодёжи было много — все они, словно молодые спартанцы, проходили через тренировки, бои. Постепенно стал формироваться свой стиль в противовес этим франтоватым гопникам. Они переняли у меня причёску, то есть стандартную стрижку полубокс, которая вошла в моду в тридцатых — тут, благодаря мне, это случилось намного раньше. Из-за этого наш местный барбершоп, то бишь цирюльню, пришлось значительно расширять, так как к ним выстраивалась очередь. Постепенно всё это стало распространяться дальше, на другие районы, породив немало кровавых сцен. Так как могли спросить за шмот, если выясняли, что обладатель модной причёски не состоит в движении. А к этому времени наши выделялись уже не только причёсками, но и сленгом, который тоже переняли у меня, и общим стилем. То запросто такому франту чистили хлебало, могли и ножом чёлку отрезать.

Быть частью сильного, мощного боевого коллектива было очень круто и престижно. Поэтому ребята очень ревностно относились, когда кто-то копировал их стиль. Наши отличались дисциплиной — постоянные тренировки, бокс, самбо ставят характер, волю, смелость. Поэтому агрессивным, но неумелым апашам и прочему хулиганью было нечего противопоставить. Били их жёстко, рвали красные косоворотки, фуражки выкидывали в каналы, а то бывало и их самих.

Когда количество желающих заниматься стало превышать наши возможности и стало проблемой принимать новичков — так как к нам постоянно приходили новые и новые желающие — было принято решение о создании сети боксёрских клубов в других районах города. Туда шли работать уже оперившиеся молодые боксёры и спортсмены. Такие занятия позволяли не только занять молодёжь, но и воспитывать их. Руководил всем этим Прокоп, который стал уже очень большим авторитетом в молодёжной среде. Слухи о новых клубах быстро распространились по столице — мы быстро вышли на самоокупаемость, так как к нам приходили не только шпана, но и много военных, офицеров и просто гражданских. Сам я, разумеется, уже не мог это контролировать, да и Панкрат тоже, поэтому мы создали что-то типа федерации бокса, где уже работали люди, далёкие от преступной среды, просто наёмные служащие — бухгалтеры, администраторы и прочие.

Постепенно начали завязываться знакомства с теми же действующими военными и офицерами. И самое главное — почти случайное знакомство, которое определило дальнейший ход истории.

Далее произошёл очень интересный момент: там, где были боксёрские клубы, исчезала преступность. Среди боксёрской среды было своего рода развлечение и соревнование — применять свои навыки по вечерам на местных бандах. Бывало и боксёров забивали, если те были новичками или ходили поодиночке — тогда уже выходил весь клуб. Полиция сначала возмущалась, но постепенно графики преступности стали снижаться, и уже стали приходить с благодарностями — даже наградили Панкрата грамотой. Надо было видеть его выражение лица в тот момент. На совместных гуляньях мы часто вспоминали этот момент.