Мужики молча пожали руки.

— Володя, всё сделал, что я говорил?

— Да, господин городовой.

— Называй меня просто — старшой.

— Понял, старшой.

— Давайте поужинаем, потом надо будет ещё пару дел сделать.

Парень поесть любил — явно недоедал, просто от природы очень крепкий. Бывают такие люди, сбитые, широкостные. Их если кормить нормально и тренировать — просто монстры вырастут. С удовольствием съев и второй ужин — Володя видимо давно так хорошо не ел, да ещё с пивом, — в общем, потихоньку все немного расслабились и привыкли друг к другу.

Дальше по плану — заехать удостовериться, что всё идёт как надо, а затем на кладбище. Времени было мало, боялся не успеть. Но на то у меня был запасной ход.

Взяв экипаж, поехали в участок. Сказали водиле ждать и, оставив Малыша — как в шутку я стал его называть — в карете… никак не привыкну к названиям всех этих повозок. Для меня они все кареты — почему-то именно это слово приходит на ум.

В участке было суетно — пришли другие городовые, те, кто на ночное дежурство оставался. Про себя подумал, как бы их отвлечь от Сенной, но, ничего не придумав, пошёл сразу к Савельеву.

— А, вот вы где! Слышали уже?

— Что?

— Убёг, сволочь!

— Кто убёг?

— Да этот ваш жулик, которого вы поймали!

— Да что вы говорите! И как же это случилось?

— Приехали, значится, сыскари — всё чин по чину. Вывели его, тот спокойный был, хромал сильно, ногу подволакивал — актёр погорелого театра! И только вывели его за дверь, так он боднул одного головой, другому подсечку поставил, освободил руки да дал дёру — только его и видели!

— Вот так, Иван Григорьевич! Ловишь их, жизнью, можно сказать, рискуешь, а тут из-за каких-то рукожопов всё дело на смарку.

Савельев рассмеялся: — Да, верно сказал — рукожопы! Но и этот хитёр, сволочь, как ловко хромого изображал. Вот ведь артист! Ох, грехи мои тяжкие, и за что мне такие наказания… А вы-то что пришли? Своё дело сделали — идите отдыхать с богом. Мы тут сами сегодня.

— Ну тогда ладно. Хорошего вечера, Иван Григорьевич.

— Ступайте, ступайте.

Мы вышли на улицу, сели в коляску, и Иван сразу же спросил:

— Ты знал?

— Что?

— Ну что он сбежит?

— Предполагал.

— Я ничего не понимаю.

— Да не переживай, всё будет нормально. Но боюсь, что времени у нас мало. Так, Володя, командуй — где твоя захоронка?

Тот назвал адрес, и мы тронулись. Захватив свёрток — а это оказалась мощная дубина специальная, сучковатая, такие использовали сторожа, из твёрдых пород дерева, — затем скомандовал ехать к лавре.

Выйдя, чуть не доезжая, протянул руку Ивану:

— Давай револьвер.

Переломил его, отдал Ивану его патроны, взамен снарядив новыми из пачки, которую мы купили, и положил к себе в кобуру.

Пешком пошли к условленному месту, но на месте никого не было. Я уже начал злиться, что ошибся, но внезапно с разных сторон отделились две тени — это были вор и мальчишка. Все смотрели друг на друга недоумевающим взглядом: вор со злостью смотрел на Малыша, тот на него, Иван сверлил злобным взглядом вора, только мальчишка переводил недоумённый взгляд с одного на другого. Если бы у них были пистолеты, они сейчас их направили бы друг на друга.

— Большой, с возницей улажено?

— Да, ждёт.

— Хорошо. Проследили? Все в сборе? Шелест жив?

— Пока да, но нужно спешить. Как я понял, недолго осталось — всё вытрясут да прирежут.

— Ладно, тронулись. Ещё раз инструктаж для всех: никакой самодеятельности, не скакать, не орать, ни на кого не кидаться, что бы там ни происходило, что бы я ни делал — вести себя спокойно. Это особенно тебя, Иван, касается. Малой, ты моя правая рука — исполняешь всё, что скажу. Струсишь, решишь уйти — я тебя сам исполню. Большой, ты контролируешь, чтобы никто не сбежал, действуй по ситуации. Говорить буду я. Если чего выкинуть вздумаешь — пристрелю на месте. Иван, ты не делаешь ничего. Раз уж ввязался в это дело, просто наблюдай, прикрывай спину. Если что пойдёт не так — действуй по обстановке. Дальше, Хромой, ты стоишь на стрёме за дверью, контролируешь обстановку. Если что-то увидишь непонятное — три быстрых стука в дверь.

— Верёвки нарезал? — спрашиваю у Большого.

— Да, всё готово.

— Большой, иди вперёд. Ты тут всех знаешь — шугани всех, кого встретишь, чтобы тихо по норам сидели и не отсвечивали. Мы за тобой.

Вор шёл впереди, пару раз доставая нож. У людей, как и следовало ожидать, сразу находились неотложные дела, и они пропадали в тёмных переулках лавры. Мы тем временем поднимались по скрипучим ступенькам. Мне было интересно — выставили они наблюдателей или нет? Оказалось, что нет, но лучше перебдеть, чем недобдеть.

Дальше коридор шёл вперёд, и в конце была та самая дверь, которая вела в залу, где находился знаменитый малинник. Даже отсюда слышался шум, музыка, кто-то орал. Было темно, почти ничего не видно — ориентировались лишь по свету, который просачивался снизу от дверей.

Тут из одного коридора вышла фигура. Я моментально прижал его к сырой стене, сильно уперев револьвер под челюсть так, что он аж вытянулся на носках. Подскочил Сашка и шёпотом произнёс:

— Это Прокоп!

— Большой, знаешь его?

— Да, наш это, за мелкими смотрит.

Я отвёл пистолет.

— Иди сзади, слушай Большого и не шуми.

Тот, совершенно обалдевший от вида городового, сдал назад.

Ладно, вот и дверь. Главное, чтобы не заперта была. По идее не должна — если бухают, то должны в сортир бегать постоянно.

И в этот момент открывается дверь, и вываливается какая-то харя, как мне показалось, чем-то знакомая. Не раздумывая, со всей силы, до хруста, бью его ручкой револьвера в лицо, и тот валится обратно в комнату. Врываюсь в залу, удерживая двумя руками револьвер, за мной заходят остальные, рассредоточиваясь сзади.

Картина маслом! Просторное помещение было забито народом — кто за столами сидел, кто на лежанках валялся. Посередине громоздился стол, уставленный бутылками, мисками с объедками и грязными стаканами. Слева на диване обнимались баба с мужиком, справа на лежанках ещё несколько фигур. В дальнем углу жалась кучка связанных людей — избитых, окровавленных. Смрад стоял невыносимый: пот, перегар, табачный дым и ещё что-то гнилостное. За главным столом, развернувшись ко мне спиной, сидел матёрый урка с колодой карт в руках. Услышав шум, он неторопливо обернулся, окинув меня равнодушным взглядом. Я шагнул вперёд и приставил дуло револьвера с взведённым курком к его уху.

— Всем стоять! Московский уголовный розыск!

— Ты адресом не ошибся, фараончик?

Духх! Выстрел раздался приглушённо — его заглушила голова мужика, задняя часть которой разлетелась на куски, забрызгав мозгами и кровью весь стол. Порох-то чёрный, дымный. Бандит только наклонился над столом, голова его продолжала дымиться, завоняло палёными волосами и горящей кожей. В оглушительной тишине я щёлкнул, взводя курок.

В этот момент, как сирена, начала орать баба. Перевожу револьвер на неё — бух! Только облако сизого дыма поднялось к закопчённому потолку. Наступила тишина. Только слышно было, как её хахаль с глухим стуком упал с дивана на пол.

Я обвёл стволом окружающих, а их было явно больше, чем говорил Большой.

— На пол, на пол, суки! Кто пасть раскроет — положу на месте! — заорал я.

Тот, которого саданул рукояткой, уже отполз. Оказалось, что это был мой старый знакомый, которому я сломал руку. Я обошёл его и с размаху пнул по руке, уложенной в лубки. Те развалились, а мужик завыл, скорчившись и обнимая изогнувшуюся руку.

Люди, кто сидел за столом, ссыпались на пол. Как понял, во главе стола с другой стороны сидел их главный — Скобарь. Хорошо одетый, крепкий мужик с подстриженной бородой и спокойным опасным взглядом. Он последним улёгся на пол, сохраняя достоинство. Первые выстрелы и убийства оглушили людей, запах крови и пороха перекрыл все остальные, поэтому нужно было действовать, пока они не очухались. Я только кивнул, указав на верёвку в руках Большого, и они с Малым дружно принялись вязать им руки и ноги, как было уговорено. Иван стоял с абсолютно обалдевшим взглядом.